Владимир Дрыжак

ВЕДРО ЛЯГУШЕК

Обычно до десяти утра я никого не принимаю. И называется это - "шеф работает". На самом деле, утренние часы я посвящаю разного рода писанине и разбору текущих бумаг. Но иногда я думаю. Например, сегодня.

Я - директор института. Уже шесть дет, и все шесть не устаю удивляться этому странному обстоятельству.

Собственно, внешне все вполне благопристойно. Я - доктор физико-математических наук, член-корреспондент. У меня вполне определенное, хотя и не сказать, чтобы громкое имя, во всяком случае, на конференции приглашают регулярно. И школа есть - каждый год два-три аспиранта защищаются. И было время, когда я опубликовал несколько пионерных работ, которые легли в основу и стали краеугольным камнем...

Но!.. Но теперь, по прошествии многих лет, я понимаю, что совершил ошибку.

Сейчас модно бичевать ретроградов и коньюнктурщиков, однако сами бичеватели, как правило, не берут на себя труд вскрыть причины их появления. А вопрос, в сущности, прост и, если называть вещи своими именами, то ответ на него может быть найден довольно быстро.

Все дело в том, что не существует универсальных людей, могущих с одинаковой легкостью генерировать новые научные идеи и одновременно руководить крупным научным коллективом. Мне представляется, что администратор, поскольку он имеет дело с людьми, должен иметь скорее гуманитарный склад ума, в то время как ученый, работающий в сфере естественных наук, чаще всего не разбирается ни в психологии, ни в социологии. Есть и другой аспект.

Ученый, занимаясь какой-либо частной проблемой, может и должен выделять главное и отбрасывать второстепенное. В области же человеческих отношений, которые определяют функциональную значимость коллектива, второстепенных вещей нет. Это я знаю преотличшейше, и проверил на собственной шкуре.

Но почему же ученые, достигшие определенной научной ступени, как правило, стремятся занять соответствующую административную должность? Отбросим фактор благосостояния не думаю, что он играет решающую роль. Дело видимо вот в чем: не обладая административной властью ученый не может определять направление своих исследований. В то же время, обладая ею, он только этим и занимается, так что на сами исследования времени уже нет. Диалектика!

Я уже в который раз за время своего директорства пытаюсь понять хороший я руководитель или нет. И в который раз мне это не удается, потому что как только я начинаю заниматься тем или другим научным вопросом, так сразу же перестаю быть руководителем, а коллектив не желает, чтобы его бросали на произвол судьбы. Моментально все словно с цепи срываются! Без меня не решается ни один, даже самый пустяковый вопрос. И бумажки. Лавина! Сель!.. Стихийное бедствие!!! Оказывается, если на бумажке написано: директор института, член-корреспондент имярек, то некий, скажем, хитромудрометр дают, а если просто: заведующий лабораторией, кандидат физ-мат наук, то не дают, хоть в лепешку разбейся. Не понимаю и никогда не пойму! Ведь кандидату в двести раз лучше известно, зачем ему нужен этот проклятый прибор. А подписывать бумажки, не вникая в их суть, я так и не научился за все шесть лет. Кажется, такое умение называется делегирование ответственности. А по-моему, это делегирование безответственности. Ответственность ведь не купюра, которую взяли в долг, а потом возвратили. Дайте этому кандидату то, что он просит, а потом с него же и спрашивайте, на что он это употребил.

Все это прекрасно, но оказывается, что именно я-то и должен спрашивать. Приборы для научных исследований стоят недешево, поэтому считается, что лучше спросить как следует до приобретения, чем кусать локти и считать сколько денег выброшено на ветер, после. И мысль, что самое интересное, здравая. Действительно, лучше до, чем после. Но беда в том, что она исходит из неверной посылки. Считается, что еще до того я могу определить научную ценность результатов, которые, возможно, появятся после того. А я этого не могу. Более того, я и понятия не имею о том, чем на самом деле грезит какой-нибудь старший научный сотрудник А.Б.Вегедейкин. Он же, в свою очередь, не склонен избавить меня от мук неведения. Он старается быть солидным и соответствующим задачам, на него возложенным. Бормочет нечто про вклад и народное хозяйство, а я вижу распрекрасно, что морочит он мне голову, родимый. Вижу, но бумажку подпишу, ибо иначе, друзья мои, наука почиет в бозе. И подписываю я, значит, гарантийное письмо и грозно сдвигаю брови, мол, смотри у меня, не балуй! Вот и все гарантии. Нет у меня способов заставить его сказать просто: "Слушай, Андрей, свет Иванович, эффект - оно, конечно, но тут есть одна идейка. Хотим мы, понимаешь, модель двигательного аппарата лошади сляпать, да вот не хватает нам того-то и того-то..." Не скажет он так, а если бы сказал, то я б ему ту бумажку не подписал, потому что нет у нас такой темы в плане. Он это, конечно, знает, но он не знает, что, будь это мои личные деньги, я бы ему не только хитромудрометр - вычислительный центр бы купил и сам лаборантом пошел, только делай! Убежден, что открытия в любой области не делаются в плановом порядке. Нужна мечта, полет фантазии и что-то еще, что потом, задним числом назовут гениальностью...

Поток моих мыслей прерывает телефонный звонок. Я машинально смотрю на часы - без двух минут десять - и думаю злорадно: "Ну, погоди же ты у меня!" И поднимаю трубку.

- Слушаю.

- Андрей Иванович, ну, что такое, когда наконец нам дадут спокойно работать!

Звонит Курицын - исполняющий обязанности заведующего лабораторией машинного анализа изображений вместо Гены. Сам Гена прогревает организм в Крыму, а этот Курицын!.. Гнать его надо в три шеи, и не могу я понять, почему Гена не ставит вопрос ребром.

- Что там у вас стряслось?

- Опять машинное время по графику урезали.

- Кто урезал?

- Павлов.

- Почему урезал?

- Да не знаю я.., - и сопит в трубку. - Отдал два часа Дорофееву.

- Хорошо, позвоните мне завтра в.., - я машинально смотрю на часы, - в половине десятого.

- Андрей Иванович!

- Все. Работайте.

В сущности я мягкий человек, но с подобными типами только так и можно разговаривать. Ни один вопрос не могут сами решить и по любому поводу готовы звонить чуть ли не в Президиум Академии наук.

Давлю на кнопку, входит мой секретарь. Это один из тех немногих сотрудников, которые понимают, что у них за директор и как ему трудно.

- Наташенька, милая, как там у нас с чаем нынче?

- Нынче, Андрей Иванович, у нас с чаем хуже некуда. Вчера вы сидели с Константином Эдуардовичем до десяти, и весь запас заварки как корова языком слизнула. Будь я вашей женой...

Подобные вольности ей позволены. Не терплю этого в деловой сфере, а в остальных случаях даже приветствую.

- Если бы вы, Наташа, были моей женой, то никаких желаний у меня больше не существовало бы.

- Если не возражаете, я сбегаю на ВЦ к наладчикам, одолжу у них.

- А это удобно?

- Да они мне должны целых две пачки.

- Как, из директорского фонда! - делаю чрезвычайно строгое и официальное лицо.

Она улыбается.

- Кстати, заходил Дорофеев, просил, когда освободитесь, вызвать его для беседы.

- А товарищ Дорофеев не сообщил, по какому поводу я его должен побеспокоить?

- Нет. Он вообще какой-то странный сегодня. Я вам больше не нужна?

- Ну, как же, а чай?

- Так я и собираюсь...

- Будьте так добры.

Она уходит. Редкий все-таки человек - врожденное чувство такта.

Дорофеев - зав лабораторией адаптивного моделирования краса и гордость института. Но что-то последнее время он мне не нравится. Чем? Даже не могу сформулировать. Вероятно, своим желанием продемонстрировать задатки руководителя большого масштаба... Наука превращается в отрасль производства. Да. И крупные люди вместо того, чтобы заниматься собственно наукой, занимаются обсуждением проблем развития науки. Методологические вопросы. Организационные вопросы. Философские аспекты. Роль и место...