В голове Влодарека застучал отмеривающий секунды до победы или до поражения метроном. Удары метронома сотрясали черепную коробку с тупым усердием пневматического молота. Может, снова зажмурить глаза, заодно заткнуть уши и умертвить плод вслепую? Главное, лишить его жизни одним коротким, исключающим мучения ударом, а уж мёртвую органику Ян как-нибудь выскребет и с открытыми глазами – деваться ему всё равно будет некуда.
Влодарек снова легонько надавил инструментом на оболочку плода, преодолевая отнюдь не её прочность, а собственное яростное сопротивление необратимому поступку. Но глаза он на этот раз не закрыл, а с каким-то патологическим, кощунственным любопытством продолжал следить за развитием событий – с таким чувством в душе десятилетний школьник расковыривает только-только начавшую подживать болячку.
Мальчик опять забеспокоился и вынужденно повторил недавний тактический оборонительный маневр. Его движения выглядели жалкими и наивными, в замкнутом пространстве околоплодного пузыря возможность результативно маневрировать была предельно ограничена.
Влодарек усиливал нажим на оболочку, ощущая себя подлежащим суровой каре садистом-экспериментатором, но не мог остановиться. Эмбрион отодвигался всё дальше и дальше, пока не упёрся головой и плечиками в стенку пузыря. Ян, словно управляемый каким-то злым бесом, надавил ещё чуть-чуть, ожидая, что сейчас облочка прорвётся и её необратимые изменения вынудят его довести грязное дело внутриутробного убийства до логического конца.
Оболочка оставалась пока целой, но долго это продолжаться не могло. Мальчик инстинктивно поджал кривенькие ножки в надежде отдалить неизбежный смертельный удар – а что ещё мог он противопоставить бездушному металлу в руках бездушного звездобоя?
Его трогательный отчаянный жест буквально вскипятил давно стоявшие в безумных глазах Влодарека слёзы. Пребывающий на грани потери рассудка Ян остро чувствовал, какую невиданную бурю эмоций испытывает крохотное недоразвившееся существо, он слышал разрывающий барабанные перепонки умоляющий немой крик неродившегося младенца, призывающий пощадить его и предоставить ему возможность самолично убедиться в бессмысленности того таинства, которое назывется жизнью и которое рано или поздно завершается смертью. Так какая, чёрт возьми, разница, от чего погибать: от кюретки абортмахера, или от старости?
Влодарек продвинул кюретку вперед ещё на какой-то миллиметр. Пузырь пока сохранял целостность, и эмбрион оказался буквально зажатым в угол выпятившейся внутрь пузыря стенкой. Отступать мальчику было некуда и он опять беспомощно засучил ножками. Затем, максимально подтянув их к груди, сжался в нежный, трепещущий от ужаса влажный комок мыслящей плоти, впрямую столкнувшейся со злом ещё до выхода в Большой Мир. Трогательные потуги младенца могли растопить любое каменное, даже поросшее ядовитыми мезозойскими мхами, холодное сердце – да только не у всякого оно было.
А было ли оно у Влодарека? Ян убедился, что да, было. Он почувствовал в груди такую острую щемящую боль, что едва не лишился сознания. В ушах звездобоя звенел и вибрировал немой призыв эмбриона о помощи. Теперь Ян знал, что мальчика он ни в коем случае не тронет, будь он реальным человеком из известного лишь Вуайеру времени, или подсадным статистом мигдоловцев, или даже не заслуживающим пощады виртлем. Гори синим пламенем родная Влодареку цивилизация и её туманное, но якобы светлое будущее – звездобой откажется пойти по сомнительному пути наименьшего сопротивления. Пусть Вселенная содрогнётся, пусть забьётся в истерических конвульсиях, пусть в корне изменятся определяющие всё и вся начальные параметры, отвечающие за облик Мироздания, пусть на возникшей в таком случае совершенно новой, принципиально иной канве Единого Сущего не останется места для Млечного Пути и родной звездобою планеты Земля – руку на безвинного младенца он не поднимет. Жаль, конечно, что так получилось, но Ян не смог бы в случае своей победы в этом гнусном раунде жить с непереносимо тяжёлой ношей на близком к разрыву сердце. Скорее бы всё разрешилось! Если раундов только три, то второе подряд поражение Яна будет означать и его поражение в матче. Если же Вуайер назначит третий поединок, то раундов должно быть не менее пяти. То есть при таком раскладе у Влодарека остается шанс одержать общую победу в матче.
Ян принял трудно давшееся решение и начал медленно и осторожно выводить кюретку из полости матки. Он почувствовал, как его зажавшееся, дающее сбои, тревожащееся сердце пронизывают живительные для сердечной мышцы флюиды благодарности, исходящие от только что пережившего ужасный психологический стресс младенца, интуитивно понявшего, что ему даровали жизнь. И Ян знал, что немая благодарность двенадцатинедельного эмбриона стоит очень дорогого! Перед этой скупой и неумелой благодарностью блекла и скукоживалась до размеров куриного яйца вся Вселенная!
Влодарек целиком извлёк кюретку из половых путей тактично молчавшей, словно настроившейся с ним на единую волну и сопереживающей ему пациентки, и не глядя отшвырнул штатное, табельное орудие убийства. Черт с ним, с проигранным раундом!..
Абзацный отступ, музыкальная, а скорее шумовая перебивка – и Влодарек погрузился в кромешную темноту. По мозговым извилинам ненавязчиво, как бы по касательной, пробежала переданная Вуайером обнадёживающая телепатема:
– Это была всего лишь преамбула, сентиментальный друг мой!
До Яна наконец дошло, что он подвергся грубому розыгрышу Вуайера. Розыгрышу-проверке. Вероятно, мигдоловцы изрядно потешились над опростоволосившимся звездобоем. Как бы то ни было, а настоящее действие было ещё впереди. Изощрённая постановочная завязка, преамбула или экспозиция второго раунда понадобилась скорее всего самому Вуайеру. Мерзкий старикашка хотел не столько проучить поединщиков, сколько что-то прояснить для себя. Поведение землянина заставило Вуайера пересмотреть сюжетную основу второго раунда, почувствовал Влодарек. По-видимому, Хроноразводящий осознал, что при неодновременных, последовательных ходах поединщиков принцип честной состязательности и объективности нарушается, и заново переписал мизансцену.
Ян переключился на другое. Нужно было определиться на местности, а кругом царила первобытная, первородная тьма. Первородная?! Да у него просто закрыты глаза – вот в чём причина! Ларчик открылся просто, а глаза открываются ещё проще.
Ян попытался разлепить веки, но они не послушались мысленной команды. После нескольких безуспешных попыток Влодарек с нарастающим удивлением осознал, что внутри него действует какая-то очень сложная программа, которая в ответ на отчаянные потуги звездобоя открыть глаза терпеливо объясняет повисшему в безвременье, как в невесомости, человечку:
– Ещё не время, сынок!
Почему в «невесомости»?!
Ян вдруг ощутил необыкновенную лёгкость. Невесомость? И вправду невесомость. Но не космическая, нет. Он передёрнул ногами (ножками!) – и увидел себя как бы со стороны. Действительно человечек!
Влодарек был плодом, зародышем, эмбрионом, плавающим в околоплодной воде, в амниотической жидкости! Отсюда и блаженное состояние невесомости. Ян бесцельно сучил кривыми ножками – точь-в- точь недавний младенец, которого он не решился грубо удалить из чрева. Отказавшись совершись аборт, он не проявил себя героем – просто эелементарно струсил. Испугался. И теперь сам оказался в ипостаси эмбриона. Виртль наверняка не разнюнится, не дрогнет, не промахнётся! Влодарек уже убедился, что всё пережитое в хрономатче откладывается в памяти, и мысленно усмехнулся: скоро он станет единственным разумным существом во Вселенной, способным в деталях описать, что это такое – принять мучительную смерть от кюретки врача-гинеколога! Пыточная кобылка Томмазо Кампанеллы, «железная дева» и мясницкий топор палача могут отдыхать!
