В гильдии праздники любили. В Магнолии вообще каждый второй, наверное, был рад возможности повеселиться, судя по тому, что отмечаться мог любой незначительный повод, вплоть до взмаха крыла бабочки, которую чуть не оставили без этих самых крыльев дети. А уж если говорить о членах "Хвоста феи", то у них каждый день был как праздник. И если чаще всего эти странные гулянья без причины Эрза старалась пресечь, то в некоторых случаях даже она присоединялась к товарищам. Усевшаяся на нос снежинка, тут же соизволившая растаять, напомнила о том, что сегодня именно такой случай. Священный почти.

      Волшебный.

      Когда магия – явление столь же обыденное, как и дыхание, вроде бы слово "чудо" должно стать чем-то не выходящим из ряда вон. Но для Скарлетт магия — нечто все еще неизведанное до конца, а на часть сокровенных желаний магия и вовсе повлиять неспособна. Здесь впору справиться лишь пресловутому чуду, которое где-то в глубине себя она ждет каждый год, едва заметно улыбаясь, когда взгляд останавливается на светящихся огоньках. За прочным доспехом таится сердце маленькой девочки, и её вера лишь крепнет с каждым днем все сильнее. Но желание, загаданное сегодня, не осуществить никакой магии.

      В конце концов...

      А уголки губ всё равно поднимаются вверх в ответ на тепло, обнимающее Эрзу: до гильдии еще несколько десятков шагов, а она уже слышит голоса товарищей и ощущает, как что-то щекочущее расползается по венам. Предвкушение?

      ...я все еще хочу...

      Рождество — праздник семейный. Эту истину маленькая Эрза уяснила еще до того страшного момента, когда оказалась среди уведенных в рабство детей, почти забыла, потеряв счет дням, в стенах Райской Башни, и вновь вспомнила — попав в "Хвост феи". Собранные под ласковой и твердой рукой мастера, члены гильдии, почти все как один не имеющие семьи, обрели её в лице товарищей. И Скарлетт вместе с ними, даже если не сразу согласилась на это. Долгое время этот широкий круг из самых разных лиц был всем, что ей нужно: удавалось почти не вспоминать прошлое, удавалось изорвать всяческие картинки, что мелькали в подсознании. Но любой миг спокойствия — кратковременен. И уже которое Рождество подряд где-то на периферии звучал опасливый голос ничего_не_забывшей Эрзы: "представь, как было бы хорошо разделить праздник с ним(и)?" Потому что одного маленького кусочка её большой семьи в эту ночь очень не хватало.

      Это почти не осознается в первые минуты и часы: когда Леви рассказывает какую-то старую рождественскую притчу, когда Люси и Венди устраивают мини-спектакль, когда явно споенные Каной Гажил и Лилейный получают свою минуту славы на сцене. И даже когда Нацу неправильно понимает дружно проскандированное "елочка, гори!", вынуждая Грея поработать огнетушителем, дабы спасти несчастное деревце — удается не чувствовать какой-то незавершенности. Но чем сильнее затягивается праздник, разукрашенный цветами фейерверков и пропитанный ароматом хвои, тем явственнее желание Скарлетт окунуться в тишину. Тем более что отсутствие её вряд ли кто заметит: половина согильдийцев увлечена поиском подарков, а другая взята под контроль Каной, сегодня получившей право беспрепятственно уничтожать бочки с алкоголем и спаивать других. В понимающей улыбке мастера, сопровождающей невнятный жест рукой, Эрзе мерещится какая-то хитринка, но она тут же об этом забывает, направляясь к скрипучей лестнице, ведущей на второй этаж: не в общежитие же так рано возвращаться. Там всё равно пусто.

      А здесь — тонкая грань между внутренним одиночеством и внешним нахождением среди друзей.

      Когда шум голосов и грохот (а кто обещал мирный праздник?) приглушаются вполовину — закрытой двери стоит отдать должное, — Скарлетт, кажется, даже дышится легче. Спокойнее. В холодной комнате полумрак, но недолгий путь от порога до окна виден четко, и скудная обстановка — тоже. Выпавший утром снег, едва прикрывший мерзлую землю и крыши домов, как чистое зеркало отражает лунные лучи, и оттого в комнате даже почти светло. Эрза едва дотрагивается рукой до заиндевевшего стекла, как-то завороженно обрисовывая узоры за авторством зимы. Там, где пальцы чуть дольше задерживаются на очередном завитке, рисунок нарушается. И каждая новая линия, складываясь в угловатую букву, рождает имя. Расцветающие за окном фейерверки — выводят образ.

      Человека, которого сейчас очень не хватает.

      Холод, смешавшийся с влажностью, понемногу пробирает насквозь, но ведомая каким-то глупым порывом, который в единственную ночь можно себе простить, Скарлетт медленно выводит слова на окне. Короткое, в подтексте почти отчаянное, поздравление. Даже если прокричать его, оно не достигнет адресата. А просто написать — словно бы заполнить ту самую брешь в груди. И понадеяться на чудо. Раз в году ведь можно, правда?

      Эрзе не свойственны необдуманные поступки, но от нескольких фраз никому ведь не станет хуже. Она ведь никого ни о чём не просит, пусть и хотелось бы. Только оставляет послание, как и в прошлом году. И в позапрошлом. И до этого. Наверное, она даже бы доверила пару строк бумаге, но не знает, куда отправлять. Да и не нужно. Ей уже стало легче, и когда тяжелая, будто переполненная мыслями и тревогами голова коснется подушки, Скарлетт уснет почти мгновенно: ей больше нечего ждать от рождественской ночи.

      Пожалуйста, не оставляй меня.

      Зима, наверное, тоже понимает чувства людей. А может, просто не до одного отдельно взятого окна ей, и угловатые буквы остаются на месте утром, когда так и не согревшаяся Эрза просыпается, вглядываясь в пронзенный рассветными лучами полумрак. Изукрашенное инеем стекло напоминает цветные витражи, и если б не пять строчек, нарушающих целостность рисунка... Пять? Скарлетт точно помнит, что было лишь три: всех глупостей, что вырывались наружу, она не стала воплощать. Их и без того оказалось много — последние слова, после просмотра на свежую голову, показались лишними. Но они забываются, когда взгляд автоматически соскальзывает на следующую фразу, принадлежащую уже отнюдь не Эрзе.

      Столь пространно в ответ поздравить её мог только один человек. Которому и предназначались первые три строки. И столь легко возродить надежду — тоже.

      Я все еще...

      Маленький тканевый мешочек, оставленный на деревянном узком подоконнике, еще сохраняет тепло чужих-родных рук. Скарлетт медлит, прежде чем развязать шнурок: ей не столь важно содержимое подарка — достаточно просто знать, что он здесь был. Каким образом, почему и зачем — пусть останется лишь в памяти безмолвно взиравшей на это луны. Её личное чудо исполнено, и, быть может, уже другая рождественская ночь воплотит сокровенное желание полностью.