Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Смахни, и все.

Махнув на экран тыльной стороной ладони, я отогнал видение, счет свернулся в пачку банкнот и вновь упокоился под потолком. Я собрался было притянуть следующую пиктограмму, но вместо этого обратился к Цветику:

– А как это вообще работает?

– Что?

– Да вот весь этот «Виндоуз»! Откуда картинки в воздухе берутся?

– Картинки берутся не в воздухе, а в электромагнитном поле, – объяснила Цветик. – Графеновые панели на стенах видишь? Они формируют визуальное поле и взаимодействуют с твоим коммом.

– То есть информация в панелях содержится? А комм ее извлекает?

– Комм управляет средой, а панели обеспечивают визуализацию.

– А информация где содержится – в комме или в панелях?

– Да нигде она не содержится! – Цветик потеряла терпение. – Панели создают среду, комм ей управляет. Что тут непонятного?

– Непонятно, где содержится информация. Ты не злись, просто объясни по-человечески. Как информация может быть «нигде»?

– Ну а как воздух может быть где-то? Он же везде, правильно? Вот так и информация. Это же элементарно!

Чтобы не выглядеть в глазах Цветика умственно отсталым, я сделал вид, что все понял.

– Ладно, значит, панели визуализируют среду. А вот что будет, если я выйду из помещения или окажусь там, где не будет панелей?

– Панели есть везде, где живут люди, – засмеялась девушка. – На улицах, на площадях, в зданиях. А вот если ты на сафари отправишься или в лес за грибами пойдешь, тогда, конечно, линзы надевать надо. Вон они, рядом с джемом.

Я извлек из миниатюрной круглой коробочки пару линз. На вид – линзы как линзы, ничего особенного. Впрочем, нет, особенность есть, да только заключается совсем в другом! Всю жизнь я носил очки или линзы, а теперь хорошо вижу собственными глазами!

– Старики еще очки по привычке носят, – известила медсестра. – Очки, по-моему, уже не продаются, но идут в комплекте с пенсионным пакетом.

Я посмеялся вместе с Цветиком над стариками, однако улыбка моя быстро угасла: вспомнив о своем возрасте, я отчетливо понял, что камешек был в мой огород.

– Что, разве я так плохо выгляжу?

– Нормально для своего возраста, – признала Цветик. – Но я тебе все равно не дам. Я сексом только с ровесниками занимаюсь. К тому же ты не в моем вкусе.

– Ух, надо же, – изумился я. – Ты так свободно говоришь о сексе?

– А что тут такого? Это же естественно.

С этим сложно было не согласиться. Хотя в эпоху, которую я отчетливо помнил, публичные разговоры о сексе были табуированы, а частные по той же причине сопровождались в лучшем случае стыдом, в худшем – налетом пошлости.

– А тебя часто домогаются? – поинтересовался я самым миролюбивым тоном, чтобы ненароком не вызвать в медсестре гнев или обиду.

– Нет, конечно же, я ведь не дура! – округлила глаза Цветик. – У меня на светофоре по умолчанию желтый цвет стоит. А таких, как ты, я сразу красным помечаю.

Теперь я обратил внимание на пиктограммы, призрачными мотыльками окружившие Цветика. Их было всего несколько, и большинство явно не интерактивные. По крайней мере, для меня. Ярче всех мерцал семафор агрессивно красного цвета.

– А зеленый ты когда-нибудь включаешь?

– Ну разумеется. Для Дениски он всегда зеленый. Ну и для Павлика иногда. Или, если какой-нибудь симпатичный парнишка где-нибудь встретится, я тоже его отмаркирую: вдруг я ему тоже понравилась?

Описать нахлынувшие на меня в этот момент чувства не хватит языковых инструментов. Вот почему такая несправедливость: чтобы оказаться в раю нормальных половых отношений, нужно было обязательно состариться и загреметь в больницу с нейроколлапсом? Это все равно что выиграть в лотерею миллион долларов и одновременно заболеть бубонной чумой!

Стараясь себя хоть чем-то утешить, я подманил с виртуальных небес свой личный семафор. Все было настолько интуитивно понятно, что с наводкой пиктограммы на Цветика и сменой цветов я справился за минуту.

– Ну и зачем? – заулыбалась девушка. – Я ведь все равно тебе не дам.

– А если я тебе новый комм куплю? С визуализатором этого самого поколения, которое там чего-то. Типа ко дню святого Валентина, м-м?

– Дурак, – Света покраснела.

Приосанившись, она демонстративно от меня отвернулась и зашагала по направлению к выходу.

Действительно дурак. Причем, как водится, старый. Седина в бороду – спермотоксикоз в гормональный фон. Чего я глуплю? Я уж, наверное, лет двадцать как на пенсии, таскаюсь по музеям и выставкам, а в постели меня греют разве что кошки.

Кстати, о кошках. Надо бы позвонить жене. Только сначала стоит привести себя в презентабельный вид.

Ткнув в миниатюрную иконку, мерцавшую на моем безыдейном одеянии, я получил в награду очередной экран, на котором можно было выбрать стиль верхней одежды. Чувствуя себя девчонкой, которая наряжает бумажных кукол в платьица, вырезанные из журнальных страниц, я промотал длинную галерею немыслимых костюмов и остановился на старой доброй джинсе. Да, так-то лучше. Придирчиво оглядев себя с головы до ног, я обнаружил себя одетым в джинсовые брюки и джинсовую же рубаху. Мягкие кедики (в моем детстве такие назывались чешками) оставались кедиками на ощупь, зато с виду преобразились в замшевые сапожки с острыми мысками и на подбитых подковками каблуках. Немного по-ковбойски, конечно, но на первое время сойдет. В таком виде хоть не стыдно на люди показаться.

Я обшарил потолок глазами в поисках телефонного аппарата. Наверное, я слишком активно вращал глазами, потому что пиктограммы принялись плясать и перепрыгивать с места на место, пытаясь определить для себя наилучшее расположение. Я попытался унять автонастройку жестикуляцией, но ожидаемо потерпел поражение: часть пиктограмм сложилась в виртуальный сундук, а некоторые настолько увеличились в размерах, что загородили нормальный обзор. «Телефон!!!» – заорал я в надежде на чудо. Подчинившись моему голосу, телефон выскочил из цифровой помойки, явив собой узнаваемый облик винтажного гаджета.

Притянув к себе и развернув пиктограмму телефонного аппарата, я принялся изучать открывшееся меню. Контакты оказались поделены на несколько групп, каждая из которых обозначалась специальным титром или картинкой. На первом месте ожидаемо маячил домик с трубой, каким его изображают на рисунках дети пятилетнего возраста. Из печной трубы валил сизый дымок. Ради интереса я принюхался, но меня ждало разочарование: симулировать запахи операционная система не научилась. А жаль.

– Жена! – наученный горьким опытом обращения с интерфейсом, я решил почаще пользоваться голосовыми командами.

В окошке домика замигал свет, дым из трубы сделался черным, после чего избушка надулась и выплюнула наружу два женских портрета. Над первым значилось «ЖЕНА 1.0/3.0», над вторым – «ЖЕНА 2.4». Вторая женщина была мне незнакома.

Ага, догадался я. Скорее всего, я был женат трижды – развелся с Юлькой, женился на этой зеленоглазой, а потом снова вернулся к Юльке. Ну что ж, зеленоглазую оставим на потом. Эту я хотя бы знаю и помню.

– Юля! – приказал я интерфейсу, и первый портрет развернулся передо мной в огромный экран.

Женщина, представшая моим глазам, полулежала в глубоком кресле, похожем на стоматологическое. Лицо ее было замазано толстым слоем крема землистого оттенка, глаза закрыты. Полуголое тело массировали чьи-то сильные руки. Обладатель рук маячил за кадром. Наверное, оно и к лучшему: я с удивлением для себя почувствовал укол ревности.

– Юля, – негромко позвал я.

Женщина открыла глаза и неприязненно глянула в мою сторону.

– А, это ты, – она вновь откинулась на уютный с виду подголовник. – Чего хотел?

– Поговорить, – растерялся я.

– Говори.

– Юля, я… это самое… – я вдруг с ужасом понял, что понятия не имею, что мне нужно сказать этой женщине и чего она ждет от меня. – Ну я тут, значит, в больнице… Юля!

– Я помню, как меня зовут. Слава богу, нейроколлапс не у меня.

– Так ты знаешь?

9
{"b":"582813","o":1}