Борзых был идеальным танкистом – невысокий, худенький, он выскальзывал из люка мгновенно, как рыбка из лунки. Немного бестолковый (по младости лет), легкомысленный, разбросанный, Иван очень серьезно относился к своим комсомольским обязанностям. Для него это было святое.

«Буржуй, под стол! Идет комсомол!»

Малость боязливый, Ваня мог и рогом упереться, а уж когда немцы выведут его из себя, то все – страх побоку! Мог и на «Тигр» накинуться, броню голыми руками рвать и пушку в крендель сворачивать…

– Эт-хорошо… – протянул Геша. – Кто там еще, товарищ старший сержант?

– Капитан Лехман готов к атаке! – бодро доложил Борзых.

– Еще лучше. Передай Заскалько: приказываю развернуть танки в линию, выйти из рощи, приблизиться на прямой выстрел и ударить по противнику всеми огневыми средствами.

– Есть! – ответил Борзых.

Танки Лени Лехмана выдвинулись слева от дороги и открыли огонь. Немецкая колонна в один момент смешала свои порядки, но вот уже и артиллеристы кое-где изготовились, и танки выдвинулись.

– Майору Полянскому ввести свои танки в бой!

Могучие «ИСы» атаковали немцев с правого фланга, и те были вынуждены перебросить часть огневых средств на это направление.

Мало-помалу пыль, поднятая бронемашинами и взрывами, поднялась рыжим облаком.

А тут и рота Володьки Каландадзе, наступавшая с батальоном Полянского, появилась в тылу противника – танкисты 1-й гвардейской зажали фрицев с трех сторон.

«Пора!» – решил Репнин.

– В атаку!

По сигналу командира, выкатились танки главной группы, наступая вдоль околицы села. Пока «ИСы» долбали немецкие укрепления, «сороктройки» шли огородами.

В перископ было видно, как метались «зольдатики», как пушкари пытались вести обстрел, но трусили – и бросали орудия, бежали за хаты, за сараи.

И орали: «Шварцен тойфель! Шварцен тойфель!»

В переводе с немецкого – «черные дьяволы». Так немцы называли русских танкистов – многие действительно щеголяли в черных комбинезонах, а те, кто гулял в синих, быстренько «перекрашивались», обтираясь в кругу горюче-смазочных материалов. Но Репнин так и не понял, что немцы имели в виду – только ли цвет комбезов? Может, просто страшно было зольдатикам?

Вдруг 102-й, проезжая огородом, провалился в яму, прикрытую бревнами. Ловушка?

– Что за…

Из ямы порскнули в стороны поп в длинной рясе и тетки в длинных юбках – они бежали, махая руками, как крыльями. Прятались?

– Держитесь за пуговицу! – крикнул мехвод.

– При чем тут…

– Попа встретить – к неприятностям! – объяснил примету башнер Федотов.

– Ага! Щаз-з! Немцев мы уже сделали. Нам-то какие неприятности?

Танковые роты проутюжили фрицев, раздолбали и дома – доты, и колонну. Из-за сараев и овинов немцы постреливали из автоматов, но недолго – «ИСы» и «КВ» накрыли окопы, наспех отрытые вдоль околицы. Огнем и гусеницами уничтожили десятки орудий. Расстреляли тягачи и грузовики.

Бойцы бросали в окна гранаты, мочили вражью силу изо всех стволов.

– Шварцен тойфель! – голосили немцы, убегая в беспорядке. – Шварцен тойфель!

Гитлеровцы суетились, беспорядочно стреляя, многие выскакивали из блиндажей, как полоумные, попадая на линию огня.

Какой-то час спустя танки ликвидировали последние очаги сопротивления и вышли в район сбора – к железной дороге.

– Видишь? – крикнул Федотов мехводу. – А ты в приметы веришь! Перешел поп дорогу, а нам все равно везуха!

Порычав, остановился на сборном пункте и 102-й. Репнин открыл люк и полез на свежий воздух. Неожиданно плечо словно кто раскаленным шкворнем проткнул.

Геша схватился за раненую руку – пальцы окрасились кровью.

– Снайпер! – крикнул Борзых. – Вон, с чердака того!

– Заряжай! – рявкнул Саня.

Башня развернулась. Грохнуло орудие, крыша дома напротив будто вспухла и разлетелась облаком дыма, огня и обломков.

– Иваныч, давай в медпункт! – скомандовал Репнин механику-водителю и пошутил натужно: – Прав ты был, а я за пуговицу не подержался!

– Да херня все это, товарищ командир!

Танк подкатил к медпункту, развернутому на станции. Две сестрички быстренько перевязали Гешу.

– Рана чистая, – заверил его военврач, – сквозная.

– Еще и левая, – усмехнулся Репнин. – Спасибо!

Подходя к танку, он услыхал, как Бедный в сердцах сказал:

– А все поп проклятый!

Геша заулыбался, несмотря на боль. Михаил Иваныч был старше всех в экипаже, но отеческие чувства отыгрывал лишь на Ваньке с Санькой. Так и звал их подчас: «Санька-Ванька! Подь сюды!» А вот к Репнину испытывал респект – офицер все-таки, не хрен собачий.

И в этом его пиетете было что-то старинное, из времен, когда давали клятвы на верность, а вассалы преданно служили сюзерену. Ведь тогда все держалось не только на традициях и законах, но и на вере – дружина верила в князя, в то, что боги на его стороне. А, стало быть, служить князю – это лучший способ избежать ран и гибели. А как же! Ежели боги отведут смерть от князя, а ты рядом, то и тебя курносая минует.

Вот и у Иваныча было что-то подобное в его отношении к Репнину. Причем вера Бедного только крепла – ни один другой танкист в СССР не мог похвастаться столькими победами.

Стало быть, что? Стало быть, командир от бога…

Со стороны кухни, возле которой толпились бойцы, накатывали чарующие запахи мяса и жареного лука. Но аппетит у Геши пропал.

Наступление, что там не говори, было проведено бестолково, и кто в том виноват, если не комбриг? Атаковали с ходу, среди белого дня… «Уря, уря!» Доурякались.

Ладно, там, колонну расколошматили. Тут все по делу, как надо. А на хрена было танки слать на село? Без ха-арошей артподготовки? Да и по колонне почему бы огонь не открыть? Конечно, броня крепка и танки наши быстры, но прежде всего головой думать надобно.

А где, спрашивается, наши штурмовики были? Опять-таки, винить «горбатых»[2] не за что – ты разве вызывал авиацию, товарищ комбриг? У тебя полночи времени было, чтобы и артиллеристов подтянуть, и к летчикам обратиться за подмогой.

Сделал ты это? Нет. Значит, кто ты? Правильно – балбес.

– Товарищ подполковник!

Грузной рысцой подбежал начштаба.

– Приказано ночью взять Валки!

– Раз приказано, значит, будем брать.

Геша не стал дожидаться глубокой ночи. Стемнело – и танки двинулись на штурм. Шли, не особенно газуя, поэтому особого грохота батальоны не издавали. Канонада тоже не раздавалась – в отличие от Одноробовки в Валках могли оставаться мирные жители, да и зачем самим превращать городишко в руины?

Репнин прижал лоб к нарамнику – в свете инфракрасного прожектора все было видно метров на двести вперед. Мехводу этого достаточно, а вот наводчику маловато будет. Однако ТНПП с большими, по шестьдесят сантиметров в поперечнике, прожекторами так и не поступили в батальоны. Хватило бы и одного «осветителя» на танковый взвод, тогда все было бы видно метров на семьсот-восемьсот вперед. Но чего нет, того нет.

Придется обходиться тем, что есть.

Мотострелки не все имели приборы ночного видения, поэтому путь бронетранспортерам освещали ракетчики – красные ракеты то и дело взвивались в небо, их свет то вспыхивал, то мерк. Описывая гаснущие дуги, ракеты падали в сизоватую пену гречихи.

Урожайный год, однако.

Немцы в Валках пробудились ото сна, забегали, автоматные и пулеметные очереди становились все слышнее, сливаясь и частя. Шипели осветительные ракеты, ухали мины – клубы пыли и дыма подсвечивались зловещим багрецом.

– Я – Зверобой! Огонь! – приказал Репнин. – Всем танкам открыть огонь! Ванька, осколочно-фугасный!

– Есть осколочно-фугасный! Осколочно-фугасный, готово!

В голосе Борзых чувствовалось изрядное напряжение – снаряд для 107-миллиметрового орудия весил больше пуда.

– Всем вести огонь в движении по выявленным целям! В атаку!

Грохнула пушка, выплевывая горячую гильзу и напуская синей кордитовой вони.