* * *

Наконец-то в моей жизни появился нормальный четкий распорядок. Отсутствие оного уже начинало действовать на нервы. Так уж я устроен, не терплю, когда между пальцев уходит время, которое должно до последней секунды работать на будущее. Мое. Собственное. Теперь я поднимался рано утром под мощные раскаты Торпова храпа. Ежевечерние пьянки старший инженер как-то незаметно вынес за пределы нашей каптерки - и я не протестовал. Чтобы нормально работать, вовсе не обязательно быть своим в доску парнем и неизменным собутыльником. Обойдутся. Студенческую флягу я подарил Торпу, и он, кажется, перестал считать меня жлобом. В общем, вставал я рано, как и любой деловой человек. Примерно на полчаса раньше, чем поднимали каторжников. И появлялся в поселении как раз после того, как надсмотрщики строили их и разводили по рудникам. Лени ждала меня. В барак она меня почему-то не пускала, хотя там заниматься было бы гораздо удобнее: чистота, почти нет пыли в воздухе. Обосновывались неподалеку, присев на брезент, кинутый на кучу шламма. Маску я сразу же снимал, попробуй в маске показать правильную артикуляцию, - а вскоре и вовсе перестал брать с собой. К местному воздуху действительно привыкаешь, меня не обманывали. Училась она весьма своеобразно. С одной стороны очень быстро: достаточно было один раз назвать слово и с горем пополам объяснить, что оно означает, чтобы Лени с музыкальной чистотой повторила его и намертво запомнила. Но дальше накопления словарного запаса дело не шло. Связь слов в предложении оставалась для нее чем-то совершенно непостижимым. Все эти склонения-спряжения сбивали Лени с толку моментально и бесповоротно. Ей казалось, что изменение любого звука в слове должно кардинально менять его смысл. Совсем другое сознание - что я мог тут поделать? Впрочем, мне вовсе не нужно было готовить из нее специалиста по Всеобщему. Только обучить элементарно изъясняться, чтоб можно было поскорее начать систематическую ревизию участка - с Лени в качестве проводника. Помня об этой цели, я особый упор в наших занятиях делал на географических понятиях и специальной горно-инженерной лексике. Задачка отнюдь не из легких, - так мне казалось. Пока не попробовал ввести в курс обучения простейшую, школьную терминологию по астрономии. Возникла еще одна идейка, и... Все познается в сравнении, издевательски замечали древние. Она не понимала. Звенящей капелью точно воспроизводила многосложные слова. С короткими паузами в тех местах, где я сам запинался, - никогда особенно не дружил с астрономией. Но смысла слов не улавливала. Как остервенело ни чертил я в пыли убогие звездные карты. Как ни водил пальцем над головой, тыкая в те места, где по ночам тускло просвечивали сквозь мутную атмосферу пять-шесть самых ярких звезд. Если бы провести хоть одно занятие ночью... но это было, конечно же, нереально. Пришлось плюнуть на всю затею - по крайней мере, пока. А идея - та самая, поданная Милленцем, - нравилась мне все больше и больше. Чертовски здорово было бы когда-нибудь, лет эдак через десять, разыскать ту планету, где разбойник Хгар отхватил себе такую вот жену. Вот она склонила набок голову, вот вопросительно вскинула светлые, теплые, чуть-чуть косящие глаза. Улыбнулась, мимолетно провела по мягким губам острым язычком. Запрокинула белое-белое, но полное жизни лицо и металлическими молоточками вызвенела чуждое, слишком твердое и пресное новое слово. Смущенно повела почти невидимыми бровями: правильно? Маленькой рукой отвела тонкую прядь цвета золотой паутины под солнцем, упавшую в ложбинку белой округлой груди... Я не разбираюсь в музыке. Я мало в чем разбираюсь, кроме своего непосредственного дела. Но внутреннее чутье подсказывало, что человек, первым открывший эту расу, - пожизненный каторжник Хгар, конечно, не в счет, - тот человек выиграет очень многое. Может быть, даже не стоит рисковать и ждать десять лет. Такое открытие куда масштабнее рудных разработок в Леонидах. Как трамплин для невиданного взлета и жизненного успеха. Как собственность.

* * *

Подошло время обеда, и Лени, взяв из барака полиэтиленовый пакет с обедом, отправилась на Второй-лямбда. Как всегда. И, как всегда, запретила мне провожать ее. Обычно я долго следил, как ее гибкая сияющая фигурка мелькает и в конце концов скрывается среди грязно-бурых рытвин и холмов. Как-то очень успокаивало глаза. Кстати, глаза после постоянного хождения без маски, вопреки моим опасениям, не воспалились, как у голомордых. Даже наоборот исчезли красные прожилки бессонных университетских ночей над книгами. Я подозревал, что и в этом заслуга Лени. Просто смотреть на нее - так спокойно и мягко, словно на первую зелень или аквариум с рыбками. Ей даже не нужно было "заниматься мной", как выразился бы Хгар. Или, может, она "занималась"?... Но в этот раз я почему-то очень быстро потерял ее из виду. Стало как-то пусто и обидно, будто ребенку, которому в конце обеда не дали пирожное. Посмеиваясь сквозь зубы над таким ощущением, я, тем не менее, никак не мог заставить себя повернуться и уйти. Вместо этого подошел к двери ее барака и дернул на себя. Она была незаперта - разумеется, зачем? Войдя, я поспешил прикрыть ее за собой, чтоб не напустить пыли в эту совершенную чистоту. Уборку Лени, вероятно, делала ежедневно во второй половине дня. Непонятно только, когда она успевала приготовить мужу обед? И из чего? Я присел на ближайшие нары и глубоко, с удовольствием вдохнул полной грудью. И внезапно понял, что я тут не один. Впрочем, Милленц и не думал прятаться. Чинно сидел на своих нарах и даже улыбался краешком рта, ожидая, когда я его замечу. - Здравствуйте, господин инженер. Черт, я чуть было не ответил на приветствие, чуть было не разулыбался, как последний... - Почему не на работе?! Я вас спрашиваю, Милленц! Приподнятый уголок рта опустился, улыбка превратилася в скорбную гримасу. - Вы хотели сказать "тебя" и "голомордый", господин инженер. Еще и издевается! - собрался было возмутиться я, но возмущения не получилось. Он ведь, если разобраться, прав: я не надсмотрщик, не фельдфебель, и нечего пытаться строить из себя такового. Но и не обращать внимания на подобное вопиющее нарушение дисциплины... Какой черт меня дернул зайти в барак? Ну и идиотское же положение... Сквозь стиснутые зубы я пробормотал: - Я просто интересуюсь, как случилось, что вы оказались здесь, в то время, как... Милленц пригладил лысый коричневый лоб - жестом, каким поправляют длинные волосы. - Просто я не пошел сегодня на работу. Не захотел, господин инженер, и не пошел. Конвойные не слишком тщательно нас пересчитывают, откровенно говоря, я сильно сомневаюсь в их математических способностях... Мы, голомордые, выходим на работу совершенно добровольно, ведь кормят нас, если вы не знаете, только на рудниках. Но иногда... разумеется, далеко не каждый день... мне легче остаться без пищи, нежели идти в эту какафонию, в эту грязь... Не каждый день, нет. Он, вероятно, ждал, чтобы я прослезился. Слава богу, логика у меня работает нормально. - Ну, голодным вы не остаетесь, Милленц. Лени ведь подкармливает вас, правда? Воспаленные глаза вскинулись с чуть ли не суеверным ужасом. - Лени?! Страх не помешал ему старательно воспроизвести ее имя. - Что вы, господин инженер, ни в коем случае, - Милленц вздохнул. - Она берет продукты со склада на заброшенном руднике и кормит исключетельно своего мужа. Запасы на складе не вечны... и это, если хотите, собственность Хгара. Человек должен уважать чужую собственность, это ведь, в сущности, дает ему право называться человеком. Что очень важно, когда других прав практически не осталось. Я глядел на него во все глаза. Вот уж не ожидал услышать от каторжника такое оригинальное развитие филисофии старшего инженера Торпа! Честное слово, надо будет их познакомить. И послушать исторический диспут о собственности как определяющем факторе... - Лени... - Что? - я недоуменно поднял голову. Милленц сглотнул, как всегда делал при переходе с музыкальной фразы ее имени на нормальный Всеобщий язык. Только как-то более напряженно и судорожно. - Вы приходите к ней каждый день... то есть я думаю, что каждый. Обучаете ее, говорите с ней... Вы хоть понимаете, что вы делаете?! Его глуховатый интеллигентский голос вдруг скакнул до пронзительного фальцета. Я уж точно ничего не понимал. Милленц перевел дыхание и продолжал уже ровнее: - Она... совершенно необыкновенное существо. Она способна привязаться к человеку с такой бесхитростной и непобедимой силой, что... Вот Хгар. Вам, наверное, трудно поверить, как, впрочем, и мне... но она очень любила его. Я много думал... Я представляю себе это так: на ее планету прилетел человек со звезд, храбрец, авантюрист... В общем, он был другой. Непохожий на остальных, резко выделяющийся из толпы. И она пошла за ним в абсолютную неизвестность, ведь ее народ, судя по всему, даже не знает космических полетов. А потом... Ей, наверное, многого пришлось насмотреться, пока этого бандита не поймали и не отправили сюда. И тем не менее она пошла за ним даже на пожизненную каторгу. Она и сейчас любит его, но... Я молчал. Почему он считает, что все это должно меня интересовать? Я готовлю из Лени проводника - пока что по участку, а если получится, и малость подальше, - но не более. Какого черта я вообще сижу здесь и слушаю бредни отлынивающего от работы голомордого?! Милленц осекся под моим взглядом. Но через пару секунд таки заговорил снова: - Она здесь одна. Одна женщина среди орды грубых, немытых... вы понимаете. Но никто не смеет ее тронуть, потому что она - собственность Хгара. Кто-то еще хочет чувствовать себя человеком, другие просто боятся... Он защищает ее и имеет на это право. А вы? Вы сумеете ее защитить? Вы... станете защищать ее?! Ничего себе! - Милленц, - мое терпение норовило вот-вот лопнуть, - перестаньте нести ерунду. Почему это я должен от кого-то защищать Лени? Я всего лишь занимаюсь с ней языком. Как, между прочим, и вы. Он вздохнул. - Я - такой же, как все. Обыкновенный голомордый... Я встал. Пора кончать этот бессмысленный треп. - Да, кстати, Милленц, - бросил я, остановившись у порога. Просто очень уж не хотелось выходить наружу. - А вы почему здесь? За что вам дали пожизненную каторгу? Каторжник тоже поднялся на ноги. Снова нелепым движением пригладил, словно прическу, коричневую лысину. Сглотнул, прокатив кадык по тощей шее. - Я написал песню, - запинаясь, выговорил он. - У нас... там, где я жил... сделовало быть осмотрительнее, прежде чем писать такие песни... - В общем, за убеждения, - подытожил я. - Я так и думал. До свидания, Милленц. И приходите завтра на рудник. Пообедать.