Флора перешла к припеву.  

Худощавый молодой контрабасист держал ровный ритм, удерживая Флору в рамках написанных нот. Отчего-то Генри немедленно возненавидел этого парня, его усы, высокую прическу, отглаженный смокинг и то, что он смотрел на Флору, как на свою вещь. Музыка ускорилась, а вместе с ней и пульс Генри, и теперь куплет играла уже вся группа. Песня напоминала разговор клавишных, контрабаса, саксофона, двух труб и пары начищенных тромбонов, превращавших отражения канделябров в движущиеся звезды.

Генри словно нырнул в озеро Вашингтон в жаркий день: прохладная вода и понимание, что дышать он сможет только всплыв. Он едва осознавал, что Итан что-то говорит и тычет в меню.

— Прошу прощения? — переспросил он, не в силах оторвать взгляда от Флоры.

— Я говорил, — четко разделяя слова, повторил Итан, — что заказал тебе джин с тоником и ребрышки с капустным салатом. Если тебе по душе такая еда, в этом клубе она самая лучшая.

Генри довольно долго осмысливал слова друга. Мозг словно вынуждал его распутывать буквы, будто смотанные в клубок.

— Да, мне она нравится, — наконец произнес он.

— Да что с тобой такое? — с мрачным лицом поинтересовался Итан. — Хоть бы еда оказалась достойной, потому что эта музыка мне не по нраву. И клуб этот похож на ночлежку. Он даже хуже ее платья. — Итан махнул рукой в сторону сцены, и этим взмахом загасил свечу.

Генри снова посмотрел на платье, не понимая, что такого криминального видел в нем Итан. В свете прожекторов пайетки подчеркивали изгибы фигуры Флоры, к которым ему хотелось прикоснуться. А клуб… да, ему не помешал бы ремонт, но какому месту он бы помешал? Итан и его семья, возможно, не почувствовали на себе того груза, который последние восемь долгих лет давил на большинство населения страны, но Генри никогда не забывал, что от нищеты его спасла дружба.

Официант принес их заказ и наклонился зажечь свечу, а Генри сосредоточился на Флоре, надеясь, что она тоже его увидит. Едва огонек загорелся, в ее глазах мелькнул проблеск узнавания, плечи быстро расправились, а голос на долю секунды сорвался. Она отвела взгляд, а Генри откинулся на спинку стула, заставляя себя дышать.

В его мысли вторгся голос Итана:

— Полагаю, вот в этом и суть настоящей жизни. Ты никогда не можешь жить так, как мечтаешь.

Генри залпом допил коктейль, чтобы на это не отвечать. Если говорить о мечтах, то его воображение никогда раньше не рождало чего-то настолько сильного, как сейчас, под воздействием голоса Флоры. Единственное, что ему оставалось — сидеть и впитывать в себя эти волшебные ноты, стараясь не замечать неодобрительный взгляд Итана.

После концерта Генри стоял в переулке за клубом и стучал в неприметную дверь, а Итан, и не пытаясь скрыть стыд, отвернулся лицом к улице. Никто не отвечал. Генри минуту подождал и постучал снова.

— Пойдем, Генри, — увещевал Итан, звеня ключами от машины. — Тебе непозволительно ввязываться в неприятности. Давай уйдем отсюда, пока не случилось плохого. В лучшем случае ты выставишь себя дураком, а в худшем… в худшем это может оказаться глупейшей из твоих идей. Мы не пишем о ней статью. Ни сейчас, ни потом. Твое любопытство ничем не оправдано. Идем отсюда.

Генри поднял руку, чтобы постучать в последний раз, но тут дверь открылась и на порог вышел конферансье — высокий мужчина с щелью между передними зубами, в которую можно было бы просунуть пятак.

— Клуб закрыт, джентльмены, — сказал он. Мужчина был уже без пиджака, рукава рубашки он закатал до локтей и теперь скрестил мускулистые руки на груди.

Итан отступил на шаг, оставив Генри одного. Генри, заикаясь, сказал несколько слов, а мужчина рассмеялся и покачал головой, словно подобная сцена повторялась уже в тысячный раз.

— Ее зовут Флора, но для вас она мисс Саудади. Она моя племянница и не ходит на свидания с клиентами, особенно с белыми юнцами, у которых только одно на уме.

— Знаю. Я не за тем… — Слова застревали в горле. — Я… мы вчера были на летном поле. Писали статью. Я хотел поздороваться. Думал, а вдруг…

Мужчина выдохнул, опустил руки и взялся за дверную ручку.

— Как бы ни любил я рекламу, вынужден сказать, что не верю ни одному вашему слову. Ни одна белая газета не пишет о таких, как мы, если не брать во внимание криминальную хронику. У вас ведь нет доказательств, что вы те, за кого себя выдаете?

Генри посмотрел на Итана, в кармане которого лежало удостоверение, но тот упрямо покачал головой.

— Как я и думал, — вздохнул конферансье. — А теперь мотайте отсюда, пока я вам не наподдал.

— Но…

Мужчина захлопнул дверь перед носом Генри.

— Господи боже мой, ну и ну! — воскликнул Итан. — Точно надо было отговорить тебя от этой затеи. Родителей удар хватит, если они узнают, что ты сюда ходил. Из этого не выйдет ничего хорошего, Генри. Ты мне еще спасибо скажешь. — Он развернулся и бросил через плечо: — Идешь?

— Да. — Генри почувствовал, что между ним и другом возникла трещина. Он больше не скажет Итану ни слова о Флоре.

«Я буду приходить сюда каждый вечер, — подумал он. — Каждый вечер, просто ее послушать. Иначе никак». Он так долго старался быть полезным, послушным и респектабельным. Но с него хватит. Только не когда дело касается этой девушки и этой музыки, пусть Итан ее и не понимает.

Закончив выступление, Флора сидела в своей крошечной гримерной, прижимая ко лбу стакан лимонада. На сцене было настолько жарко, что после концерта она чувствовала себя так, будто побывала в духовке, и нет ничего лучше, чем охладиться кисло-сладким напитком. Опуская стакан, чтобы сделать глоток, она пыталась не думать об одном моменте выступления… моменте, когда она забылась.

«Сосредоточься на том, что прошло хорошо, — убеждала она себя. — Твой клуб был полон, не случилось никаких драк, налоговые инспекторы не заявились пересчитывать бутылки спиртного».

Наверное, никто и не заметил одной неверной ноты. Ну, никто, кроме Грэди, который уж точно о ней напомнит, думая, что оказывает Флоре услугу. Он всегда так себя с ней вел. Будучи старше, он считал себя ее защитником, учителем и покровителем. Мог быть настоящим ослом.

Но она винила того парня с аэродрома. Того, кто писал статью о самолете. Генри или Итана. Она не знала, кто из них кто. Так или иначе, он не походил на завсегдатая «Домино» и, возможно, поэтому выделился из толпы своим смокингом и сияющими глазами на бледном лице. Флоре не давало покоя то, что у нее не вышло не обращать на него внимания во время концерта. Обычно она смотрела поверх людских голов. Публика не видела разницы.

Но сегодня как будто какая-то неведомая сила притянула ее взгляд к нему. Возникшее между ними притяжение походило на то, как шасси самолета касалось земли. В нем была некая прочность и неизбежность, словно само тело Флоры было создано для нее, пусть умом она хотела вернуться в небеса. Раньше такого никогда не случалось. Никогда. Но все уже в прошлом. Он вряд ли вернется в «Домино» и уж точно собрал достаточно материала для своей статьи, о чем бы она ни была.

Флора поежилась и отставила лимонад. Делать ей больше нечего, кроме как обращать внимание на белого парня, как и ему на нее, особенно если он из тех, кто привык получать желаемое. Флора знала, как это бывает, иногда с официантками, иногда с разносчицами сигарет. Глубоко внутри нее жило ощущение опасности, и она надеялась, что оно пройдет.

Чтобы впустить в тесную комнатку свежего воздуха, пока не пришел Грэди (он всегда провожал ее, словно ребенка), Флора встала на тумбочку и приоткрыла высокое окно, единственное во всем клубе не заложенное кирпичами. Шерман распекал кого-то в переулке. Точно не представителей власти: на их долю доставались лишь любезности, улыбки и бесплатные коктейли. Кто бы там ни пожаловал, Шерман со всем разберется. Флора улыбнулась и спрыгнула на пол. Допила лимонад, звякнув кубиками льда. Теперь она готова идти домой, возможно, покормить бедную кошку и наконец съесть испеченный бабушкой шоколадный кекс.