— Как Вы мне и приказали, я позвал врачей из неотложки, и мы пошли в дом, на который показала соседка. Но пожилая женщина, которая открыла нам дверь, сказала, что сейчас не будет ни с кем разговаривать, — растерянно оправдывался сержант Маслов, — медики попросили осмотреть девочку, чтобы, если что, оказать квалифицированную помощь, но бабушка сообщила, что внучка на улицу сегодня не выходила и, соответственно, еще не знает о гибели родителей. Поэтому ни в каком осмотре и, тем более помощи, не нуждается.

— Не выходила на улицу?! Так соседка ж сказала..., — совсем запутался капитан, — Ну и кто из них врет? И главное, зачем, — добавил он после трех секундной паузы.

— Я не знаю. Но бабуля с нами разговаривать не стала, — пожал плечами сержант, — Хотя, с другой стороны, ее можно понять. Родную дочь все-таки потеряла.

Капитан на какое-то время задумался.

— Ладно, поехали в отделение, — скомандовал Олег Максимович, забираясь в милицейский уазик.

Заревел мотор, и машина тронулась с места.

На обочине остался сидеть тот самый черный котенок, на которого в суматохи никто даже не обратил внимание. Он проводил взглядом отъезжающий автомобиль, и после этого сам скрылся за деревьями.

О какой квалифицированной помощи шла речь? Что могли предложить хладнокровные эскулапы? Ввести бедному ребенку дозу успокоительного и посоветовать обратиться к детскому психологу. Нет, в таком содействии. Вера Григорьевна видела только вред для своей внучки. Она ни за что в жизни не подпустила бы к Нике чужих людей, которые лезли бы к ней в душу, следуя конспектам из мединститутов.

Она предпочла солгать о том, что Ника не видела эту страшную аварию, дабы "всезнающие" врачи не начали проявлять инициативу, навязывая свою профессиональную помощь.

Никто не знал Нику лучше, чем ее бабушка, и лишь она могла хоть как-то облегчить страдания маленькой девочки, которая переживала смерть обоих родителей. Более того, только Вере Григорьевне была известна истинная причина, по которой произошла эта трагедия, и ей было необходимо скрыть ее от Ники.

Не смотря на то, что душа любящей матери рвалась на части и боль от потери родных людей стремилась овладеть ее разумом, Вера Григорьевна держала себя в руках, осознавая насколько она нужна сейчас Нике. Время лучший доктор, и она понимала это лучше, чем кто-либо другой. Но, для того чтобы эффект от его лечения наступил как можно быстрей и период до первых признаков улучшения был не таким фатальным, надо было устранить любые напоминания о случившемся.

На следующий же день, взяв с собой все имеющиеся в доме деньги и ценности, а также только необходимые вещи, бабушка вместе с внучкой уехала в чужой город, где до этого никогда не была Ника, да и она сама. Поселившись в гостинице, Вера Григорьевна позвонила отцу Андрея:

— Миша, здравствуй, — дождалась она ответа с той стороны.

— Вера! Как вы там, как Ника?! — тревожно спросил сват, — мы только приземлились. Сейчас выезжаем из города, скоро будем у вас.

— Миша, послушай меня и, пожалуйста, не перебивай. Мы с Никой уехали, — с волнением в голосе начала говорить Вера Григорьевна, — наши дети в городском морге. Все вопросы относительно похорон возьмите на себя. Ключ от дома в почтовом ящике.

— Что ты такое говоришь?! Куда вы уехали? Я ничего не понимаю! — растерялся Михаил Юрьевич.

— - Пожалуйста, дослушай. Нике нельзя там оставаться. Сейчас нужно, чтобы она как можно меньше думала о том, что случилось. А там, где она жила раньше, все будет напоминать ей о родителях. В мой дом мы больше не вернемся, поэтому мне понадобится твоя помощь. Я на днях вышлю тебе доверенность на продажу недвижимости, прошу тебя, займись этим после похорон.

Михаил Юрьевич был ошарашен таким поступком Веры Григорьевны. Днем раньше она позвонила ему на мобильный телефон и сама лично сообщила о несчастье, которое случилось с их детьми. При этом она ни словом не обмолвилась о том, что собирается предпринять подобные, откровенно шокирующие, действия.

Любящий отец тяжело переживал потерю родного сына, но будучи настоящим мужчиной, Михаил Юрьевич проявлял максимальную сдержанность. Расценив поведение Веры Григорьевны как истерику, он взялся уговаривать ее:

— Вера, я тебя понимаю. Нам всем сейчас очень тяжело. Но такие решения нельзя принимать на фоне эмоций. Это и наша внучка! Мы не имеем права лишать ее возможности попрощаться со своими родителями! Вы где сейчас?!

— Миша, ты меня не слушаешь! Я делаю это ради Ники. Поверь мне, не стоит из-за людских предрассудков подвергать ее таким испытаниям. Пройдет время, и она сама решит, когда будет готова приехать и почтить их память.

Конечно, Вера Григорьевна понимала, что ей не удастся переубедить взрослого человека, у которого уже давно сложились свои убеждения на счет жизни, тем более сделать это в ходе одного телефонного разговора. Но она к этому и не стремилась. Все что она хотела сделать — это поставить в известность своих более "приземленных" сватов о том, что берет на себя ответственность за душевное состояние Ники. И так как она ни на минуту не могла оставить свою внучку одну, ей требовалась помощь в вопросах сугубо организационного характера, которые имели отношение к прошлой жизни. А с ней Вера Григорьевна была вынуждена попрощаться ради того, чтобы Ника могла легче пережить участь, которую не пожелаешь даже самому злейшему врагу, не говоря уже о пятилетнем ребенке.

В итоге Михаил Юрьевич согласился хотя бы с тем, что действительно нет такой жизненной необходимости тащить бедняжку Нику на процессию, где бы ей пришлось лицезреть, как в закрытых гробах зарывают в землю ее родителей, без которых еще вчера она не представляла своего существования. Ему пришлось выслушать причитания своей жены, которая просто недоумевала, как так можно поступать, когда речь идет о родной дочери. Но сути дела это не меняло.

Одному Богу известно, какие не человеческие усилия делала над собой Вера Григорьевна. Ей было безумно тяжело, и порой она боялась, что не выдержит такого морального груза, который уже давно растерзал бы психику любого другого человека. Безусловно, она хотела быть со своей дочерью до последней секунды. Она была готова вцепиться руками в гроб и позволить, чтобы ее погребли заживо вместе с дочерью. Ей хотелась орать, выть, рвать на себе волосы, но допустить это, означало поставить под удар еще одного любимого человека, который не справился бы со стрессом без ее помощи.

Все свои мысли и действия сильная женщина направила на то, чтобы ее внучка не замкнулась в себе и не стала копить в своем сердце ненависть к жизни, которая в данном случае обошлась так жестоко с невинным ребенком. Теперь Вере Григорьевне предстояло прикладывать в десятки раз больше усилий, чтобы вернуть Нике доверие к этому Миру.

"Если густые серые тучи скрывают солнце, это еще не означает, что его нет вовсе. Не следует впадать в крайности из-за того, что стоило бы принять как данность. Ненастные дни переживать легче, когда душа наполнена светом, который напомнит о том, что темная ночь в итоге обязательно сменится ясным днем". Впитывая подобную мудрость от своей заботливой бабушки, Ника выросла добрым и рассудительным человеком.

В жизни ей, как и миллиардам других людей, приходилось сталкиваться с самыми различными трудностями, но, не смотря ни на что, Нике хватало сознательности, чтобы не обращаться к своей силе для решения той или иной проблемы. Она никогда не опускалась до того уровня, где эго могло бы взять верх над здравым смыслом и побудить к тому, чтобы воспользоваться своим превосходством. Правда, однажды в четырнадцать лет, когда понравившейся ей парень неожиданно для ее самолюбия заинтересовался другой, Ника хотела подыграть себе тем, что наслать на соперницу безобразную сыпь. Но обсудив такое намерение с бабушкой, прониклась пониманием того, что это низко, подло и совсем не соответствует ее искренней и отзывчивой сущности.