Политическая кухня советского периода со всей её грязью и кровью в диссертации Лазаридиса не освещалась. И это было естественно и понятно …

Алексей Александрович очень удачно вписал своего протеже в пёструю стаю консультантов и советников, где Валерий, к чести своей, не затерялся – первый же подготовленный им аналитический отчёт был оценён так серьёзно, что позволил ему занять в аппарате особую позицию, которая называлась «помощник по специальным вопросам».

Его высокому боссу очень нравилось, когда информацией, уникально подобранной новым помощником, он изумлял даже тех, кому по должности полагалось знать всё и даже немного больше. И всё чаще точные и ёмкие формулировки Лазаридиса ложились в официальные тексты политических документов.

Как-то после очередного большого совещания босс приостановил Вакулина в коридоре за локоть и поблагодарил за ценного работника.

– Да, он очень умён, – Вакулин был доволен, что ему удалось продвинуть своего человека так близко к высшему руководству, да ещё и угодить. – Я, кстати, никогда не придерживался принципа «хочешь выглядеть умней – умных рядом не имей», напротив – неумно как раз не иметь их рядом, но они должны чётко знать своё место!

– Ты прав, – усмехаясь, прищурился босс, – это архиважно – вовремя ставить некоторых умников на место!

Он развернулся и ушёл, а Вакулин тут же пожалел о своей длинной и нескладной тираде – появилось неприятное ощущение, что минуту назад его брезгливо щёлкнули по носу…

Ещё через год Валерий Сергеевич уже пользовался у руководства беспримерным расположением и доверием. Немало тому послужили его необыкновенная работоспособность и прямо-таки аскетическая скромность. Он никогда ничего не просил лично для себя, но был неколебимо твёрд и настойчив, если что-то требовалось в интересах дела.

Действовал Лазаридис решительно, порская быстрым хорьком из-за высокой начальствующей спины, и очень скоро добился, чтобы нужные люди в аппарате чётко усвоили: чего требует помощник – того хочет босс.

Он взошёл на немыслимую вершину, где – если смотреть издалека и снизу – обитали почти боги.

Но вот при близком рассмотрении партийный олимп оказался ненормально загаженным, а многие боги с полубогами – суетливыми и мелочными интриганами, о чём красноречиво свидетельствовали цели, которые преследовал лично каждый из них.

Народным массам активно внушалось, что там, наверху, великие люди самозабвенно решают великие политические и государственные задачи, в то время как обитатели властных этажей, главным образом, люто грызлись за любое сиденье повыше, плели бесконечные интриги и виртуозно мазали друг друга дерьмом. Наиболее сноровистые из них при этом успевали ещё и тырить кое-какую мелочь по дырявым государственным карманам.

Лазаридис презирал их тем больше, чем ближе узнавал. В последнее время его уже посещали мысли, которые Другой ехидно называл «синдромом подавленного гуманизма»: Валерий стал понимать, почему Сталин так безжалостно гонял по лагерям и расстреливал соратников по партии.

– Ты даже не представляешь всей глубины моего разочарования! – трагическим домиком строил брови Другой. – Оказывается, высший пилотаж в политическом искусстве – так обгадить товарища, чтобы он сам заметил это последним, когда все вокруг уже воротят носы…

При всей серьёзности своего статуса, Валерий Сергеевич скоро сделал и весьма скверный для себя вывод: из прислуги, пусть даже самого высокого разряда, его здесь никогда не выпустят, прояви он хоть и ещё сто талантов.

Лазаридис не стремился к известности, но когда его собственные мысли, выводы и оценки, озвученные высшим руководством, широко комментировались и обсуждались по всему миру, он всё-таки чувствовал себя нагло обворованным. А если бы ему сказали, что он и рождён для того, чтобы сочинять кому-то отчёты, доклады и речи – он счёл бы это для себя самым глубоким оскорблением…

Чтобы самому не утратить уважения к себе, в жизни следовало что-то кардинально менять.

– Нужны деньги, – заявил он однажды Другому, – большие и сразу. Без денег нам не вырваться, тем более – славный наш корабль уже течёт, как дырявое корыто.

– Ограбим вечерком Оружейную палату или Алмазный фонд? – привычно съязвил Другой.

– Думать нужно, – Лазаридис уже поставил себе задачу, но ещё не нашел ей решения. – Серьёзно думать…

– Пора! – согласился Другой. – А то, я смотрю, наши товарищи по экипажу слишком уж озабоченно снуют вокруг кладовых.

– И не просто снуют, – Валерий Сергеевич чуть приподнял уголки рта, обозначая улыбку, – все переборки по трюмам прогрызли …

В ранние утренние часы, задолго до появления начальства, Лазаридис, по обыкновению, просматривал у себя в кабинете свежие газеты. Однажды на глаза ему попала информация об огромной партии героина, захваченной и уничтоженной в Афганистане советскими воинами-интернационалистами.

Помощник по специальным вопросам прикинул стоимость упомянутого зелья на мировом чёрном рынке и глубоко задумался…

Месяцем позже Валерий Сергеевич пригласил к себе генерала Растопчина, и они вместе зашли к руководству.

Замороченный нескончаемым потоком неотложных дел и проблем хозяин высокого кабинета поприветствовал генерала за руку, но ничего конкретного не сказал – произнёс несколько дежурных фраз по поводу непримиримого противоборства политических систем и попросил Растопчина оказать всемерное содействие товарищу Лазаридису.

– Он раскроет вам содержание вопроса! – хозяин кабинета, завершая аудиенцию, кивнул в сторону помощника и ещё раз пожал генералу руку. – Спасибо, Сергей Иванович!

У Растопчина откуда-то возникло неприятное ощущение, что этот человек с горячей и нервной рукой не вполне осведомлён, о чём на самом деле идёт речь. Но кто бы задал столь скользкий вопрос партийному чину подобного ранга?

Генерал тогда сам от себя отмахнулся: «Жена Цезаря – выше подозрений!»…

После приёма Лазаридис не повёл Растопчина к себе в кабинет, а пригласил присесть на диванчик у окна в широком холле, где без всяких предисловий – кратко и точно – изложил ему основные тезисы замысла, и старый чекист сразу понял, почему их разговор происходит в таком, на первый взгляд, неподходящем месте: оно гарантировало от прослушки.

Идея действительно предполагала высший гриф секретности, и какие-либо письменные следы, а тем более – любые ссылки на указания сверху – в подобного рода делах вообще исключались.

Сергей Иванович вынужден был признать, что раньше он явно недооценивал своего собеседника…

Для Валерия Сергеевича наступил момент истины, ради которого стоило долгие годы не иметь собственного лица. В предстоящей операции он брал лично на себя организацию финансовой составляющей, предоставив всё остальное генералу Растопчину.

По поручению Лазаридиса были открыты несколько секретных счетов в зарубежных банках. Для этой цели он использовал своего бывшего патрона Вакулина, который в последнее время часто бывал в зарубежных командировках, где активно налаживал связи с западными демократическими институтами.

Но вскоре, по возвращении из очередной поездки, Вакулин безвременно скончался – перегрелся с двумя девочками в загородной сауне: водка, парилка, непомерные радости плоти и – внезапная, но вполне объяснимая, остановка сердца.

Смерть он привёз себе сам в кармане пиджака – она была в заграничных пилюлях для повышения мужской силы.

Вакулин имел неосторожность похвастаться покупкой перед Лазаридисом. Тот внимательно прочёл инструкцию на упаковке, и в голове его возник молниеносный план.

– Хотите испытать уже сегодня? – с понимающей улыбкой Лазаридис достал особый блокнот с телефонными номерами, которыми обычно не пользовался, но записывал их – до случая. – Заказываю сразу двоих?

Вакулин закатил глаза и радостно закивал…

Валерий Сергеевич позвонил специальному человеку от столичного комсомола, который занимался подбором девочек для тайных радостей высоких чинов.