Тем более и так впереди ждет костер... И нужно еще пройти по булыжникам сотню метров до эшафота. Девушка простонала, и встала на носочки, волдыри на пятках очень сильно горели. А вот Корсаков наоборот почти ничего не ощущал - словно был на протезах. Палачи видимо перестарались и сожгли на подошвах нервные окончания. Что же даже если и маслом смазывать пятки, все равно пытка жаровней имеет свой предел.
Корсака шатало, некогда мускулистый подросток превратился в скелет обтянутый израненной в кровоподтеках кожей. Но мальчишка-демиург упрямо шагал к эшафоту, стараясь держаться прямо.
Такое поведение вызвало невольное уважение толпы и оскорбительные крики притихли. Одна из женщин даже всплакнула:
- Он совсем еще мальчик. Пусть Римский папа проявит к нему милость.
Корсак не опускал глаза и держал, что, кстати, даже легче прямо голову. Вспомнил, что палач ухмыляясь приложил раскаленное железо к груди. И тогда Педро бесстрашно произнес:
- Лучше немного пострадать на Земле, чем вечность мучиться в преисподней!
И никого так и не выдал, выдержал все пытки это паж-партизан.
Самое трудное было взойти по ступенькам. Девушка поднималась первой, она сильно покраснела, из-за того что рубище почти целиком открывало её чудные, хоть и израненные кнутом ножки. Да и вырез на груди слишком широк. Виден несильный ожог от раскаленного кнута - все же графиню пытали с сбережением. Но все равно она чуть не упала поднимаясь по лестнице и помощник палача грубо удержал графину за плечи.
Тут девушка не выдержала и разревелась.
Корсак хотел презрительно плюнуть, но во рту сухо. В последние три дня ему не дали даже воды. Единственное, что оставалось делать, это приложить язык к сырой стене подземелья от чего становилось незначительно легче.
Усилием воли и надорванных мышц мальчишка-демиург преодолел лестницу быстрым рывком. Повернулся к толпе и крикнул на испанском:
- С нами Бог и мы сильны!
Его тут же дернули за плечи и голову, и стали привязывать цепями к столбу. Тоже самое делали и графиней. Теперь оставался только костер.
Но разумеет епископ в роскошной султанке не мог отказаться от исполнения ритуала, зачитывая обвинения:
- Графиня Мария дон Монсоро, что доказано судом и следствием приговорена к сожжению на костре за следующие преступления; участие в заговоре против короны с целью убийства его величества Филиппа Второго, в колдовстве и ворожбе, а также прелюбодеянии и сожительстве со свои слугой-пажом простолюдином и бастардом Педро.
По толпе прошел гул, послышался свист и посыпались оскорбления. Особенно в адрес графини.
Корсак крикнул, но возглас оказался не достаточно громким, чтобы перекричать толпу:
- Лжешь! Она невинна и душой и телом!
Епископ не обращая внимая продолжил:
- Простолюдин Педро по прозвищу красавчик, отрок четырнадцати лет отроду, обвиняется в заговоре и передаче депеш заговорщикам, участии в исполнении колдовских ритуалах и совращении законной супруги герцога дон Монсоро Марии. Приговаривается с сожжению на костре. И сверх того в течении ста лет, каждый год церковь будет произносить анафему в его имя, что ужесточить муки нечестивца в аде.
Толпа стала еще сильнее с шуметь... Сидящий на ложе бургомистр повернулся к кардиналу и спросил:
- Подождем, пока часы пробьют на башне двенадцать или начнем сейчас?
Кардинал лениво зевнул:
- Герцог Монсоро в страшно гневе и молит короля, чтобы тот скорее избавил его от подобной супруги-чудовища. Нынешний Римский папа не из тех, что милует...- Кардинал тряхнул своим внушительным пузом. - Да и уже пора бы подкрепиться.
Бургомистр во всю глотку проорал:
- Начинайте! Жгите ведьму!
Палач сунул в угли промасленный факел и, когда пламя занялось, поднес огонь к хворосту. Рыжие языки лизнули присыпанные серой ветви и для лучшего жара намешанную солому и... Внезапно съежились, погасли.
Палач, покачав головой - мол, бывает, снова пожог в углях факел и попытался, выставив плечо и раскрыв от порывов ветра плащ опять поджечь приготовленные вязанки. Но огонь словно лизал асбест, никакой реакции... А, затем пламя снова потухло, словно факел опустили в холодную воду.
По толпе пронеся тревожный гул... Кто-то воскликнул:
- Колдовство!
Епископ сам подскочил к палачу, перекрестил сразу три факела, раздувая угли, поджог их... Внезапно огонь полыхнул так сильно, то жарки языки опалили служителю церкви лицо. В диким криком опаленный епископ бросился бежать. А три факела, сами по себе воткнулись в доски, и огонь их них давал жар, заставивший попятиться даже ко всему привычного палача.
. ГЛАВА ? 4.
Олегу в самом реальном застенке Гестапо было совсем не до мечтаний. Потерявшие человеческий облик фашисты, старались показать над ним свою черную власть.
Огонь вновь коснулся рук мальчишки-пионера. Он прошелся по тыльной стороне ладони, опалив крошечные волосики, на коже расплылись волдыри. Фиолетовое, газовое пламя стало еще более жгучим. Олег Ломоносов заскрежетал зубами, прикусил губу, почувствовал теплую, солоноватую кровь. Пытка усиливалась, огонь приблизился к лицу, пламя хищно лизнула щеку.
- Ну, вот я тебя побрею приятель! - Хихикал генерал-палач. - Что нравиться?
- Очень приятно! - Прохрипел, стараясь подавить вырывающийся из горла Олег, пионер добавил. - Как русской бане... Слава Отчизне!
Генерал СС Зюгельгюнтер не торопился. Он действовал словно поэт под вдохновением, аккуратно поджарил пальчики, потом наклонившись, занялся ногами мальчика-пионера. Пламя прошлось по икрам, поджарило волосики на коленках, оставляя глубокие ожоги и волдыри. После чего пройдя лодыжки, обрушилось на пятки. Огонек "щекотал" босую ступню мальчика-пионера, Олег Ломоносов дергался, стремясь унять боль. Он уже исчерпал все жизненные силы, не было мощи сопротивляться пыткам, оставалось только надрывно кричать. Но крики и стоны, а тем более слезы унизят его перед палачами, покажут, что он сломался. Но и держаться нету больше сил. Тут ему вспомнилось, что когда пионеров-героев пытали фашисты, то те пели, не смотря на чудовищные страдания. Тогда мужественный мальчик своим сильным, звонким, от природы хорошо поставленным голосом, стал исполнять сочиняемые на ходу вирши.
Я слышу голос Родины моей,
Она святая всех в вселенной краше!
Трель испускает звонко соловей,
Как пахнет детство медом, манной кашей...
Но довелось нам быстро повзрослеть,
Когда гроза промчалась ураганом...
И наш могучий русский царь-медведь,
Был сдавлен басурман лихих арканом.
Но верю ненадолго боль-фашизм,
Придет победа - много светлых дней...
Бессмертен огнезарный коммунизм,
Ты подстегни воитель вскачь коней.
Но вот окоп взрыхлил в очень снаряд,
Пылает плоть - душой я вечно молод!
Так погибает наш бойцов отряд,
Попали под убойный фрицев молот!
Сдавило нас нацистское ярмо,
Враг под Москвой с своим колючим оком,
Сейчас мне очень больно, тяжело....
Я в бездне ада, в пропасти глубокой!
Как холодная земля моя зимой,
Когда и пса не выгнать за крыльцо.
Наверно фюрер в доле с Сатаной,
Но верю, распрямлю орла крыло.
Что враг имеет - сил тьма-легион,
Хоть Гитлер посмешнее скомороха...
Но нас за правду честный миллион,
Покончу с долей гнусной и жестокой!
Девчонкой вместе - пушка на двоих,
А корки хлеба - плохо не найдется...
Господь не обманул надежд моих,
Знай, снова засияет людям солнце!
Ревут ракеты кто погиб - не счесть,
Волной с напалмом просто сносит крыши,
Но главная для нас подруга - честь,
Товарищ Сталин знаю, стоны слышит!
