Я подумал, что он просто сумасшедший, и поэтому бросил довольно резко:

– Я ничего о вас раньше не слышал! Почему я должен принимать всерьез ваши слова?

Вместо ответа он улыбнулся – тонкие черные усики нервно вздрогнули – и достал из внутреннего кармана смокинга цветную фотокарточку. На фото он стоял рядом с невысоким атлетом в белой майке; синие крылышки, на манер ангельских, украшали широкие плечи гимнаста.

– Лето прошлого года, – бесстрастно прокомментировал незнакомец. – Лас-Вегас, казино "Тадж-Махал". А это – мой хороший приятель…

У меня перехватило дыхание.

– Майкл Йорк! – сдавленным голосом закончил я.

– Именно! – подтвердил незнакомец и зашелся счастливым смехом. – Ну что, согласны работать со мной? А в награду – синие крылышки на плечах. Наподобие ангельских? Смешно, правда?

Не знаю, кому как, но мне было совсем не смешно. Деньги, слава, почет, – все отошло на второй план. Главное – крылышки! Темно-синие крылышки, вытатуированные на плечах, как знак принадлежности к касте избранных. Избранных свыше, ибо во всем мире таких людей – единицы!

Теперь-то я понял всю злодейскую гениальность его замысла. Теперь мне тоже смешно. Все тщета, суета, тлен! Нельзя через черный ход попасть в число избранных свыше! Такие попытки всегда плохо заканчиваются!

Теперь я это знаю… А тогда – согласился!

Незнакомец пристально посмотрел мне в глаза и сказал, отчеканивая каждое слово:

– Сегодня, на вечернем представлении, ты сделаешь тройное сальто, – почему-то, получив мое согласие, он сразу перешел на "ты". Я не решился ответить ему тем же. – Это не так сложно. Надо внимательно слушать себя. И свое сердце. Тогда ты сможешь летать даже с закрытыми глазами. Слушай, – он согнул указательный палец и розовым, отполированным ногтем – настолько гладким и блестящим, что я увидел в нем свое искаженное и перевернутое отражение – трижды стукнул мне в грудь, попадая в такт с биением моего сердца. – Три удара – три оборота. И приходишь прямо в руки. Вот и все. Надо только настроить свое сердце – оно должно биться ровно.

– Но как этого добиться? – недоумевал я. – Во время выступления это совершенно невозможно.

– Возможно, – ласково успокоил незнакомец. – Перед тем, как делать трюк, найди меня глазами в толпе, среди зрителей. Я буду сидеть справа от занавеса, в четвертом ряду. Посмотри на меня, и ты почувствуешь, как твое сердце бьется ровно – в том же ритме, что и сейчас.

– Ну хорошо, – я все еще не верил ему, – пусть так. Но вы же не сможете сидеть на всех моих представлениях. И вообще – я сам хочу делать три оборота, без посторонней помощи.

– Ты все будешь делать сам, – пообещал он. – Я не смогу тебя постоянно опекать. Придет время, и я подарю тебе этот ритм. Навсегда. Готов ли ты к такому подарку? Подумай, это нелегкий выбор!

– Готов! – радостно ответил я, весь внутренне обмирая от восторга. "Нелегкий выбор!" Что он имел в виду? То, что мне придется бросить труппу? Но ведь я только и ждал момента, чтобы сделать это. Наконец-то! С тройным сальто я получу ангажемент где угодно. Где угодно, но только не в этом запыленном Энске. Только не в этой забытой Богом дыре… Все будет по-другому… Все будет совсем иначе. Я уеду в Америку: в Лас-Вегас. Или в Майами. Какая разница! Я уеду отсюда! Мне всего двадцать три года, я здоров, красив, силен и необычайно талантлив! Да! Все будет именно так, если только…

"Если только…" – в сердце мое закралась непонятная тревога, и я с подозрением взглянул на незнакомца. "Если только он не обманывает!", – подумал я.

– Ну что вы? К чему мне вас обманывать? – всплеснул руками незнакомец. Он почему-то опять перешел на "вы". – А впрочем… Не буду тратить время впустую. Вечером вы сами во всем убедитесь. Итак, справа от занавеса, четвертый ряд. До встречи! – он встал и, стремительно прошествовав мимо меня, исчез за дверью. Я хотел было броситься ему вслед, но ноги не слушались, и я упал ничком на кровать. Упал и мгновенно уснул.

Проснулся я оттого, что в дверь фургончика кто-то сильно постучал. Я с трудом поднялся с кровати и поплелся открывать.

Это оказался мой ловетор, Евгений.

– Ничего себе! – весело присвистнул он. – До представления – всего час, а ты спишь! Скорее вставай и начинай разминаться!

Я потер отяжелевшую от духоты голову.

– Слушай, Женька! Мне такой дурацкий сон приснился! Какой-то мужик с бабочкой, в черном костюме… как он называется?…

– Фрак, что ли?

– Ну да. То есть нет. У фрака – сзади полоски висят. А у этого – полоски обрезаны, и воротник обшит блестящей такой тканью…

– Смокинг, что ли?

– Во! Точно! Смокинг. И вот мужик в смокинге пришел ко мне и что-то говорил… Не помню точно, что…

– Потом вспомнишь. Давай разминайся.

– Да… Да… – задумчиво пробормотал я. – Пора уже… Что же он мне сказал? Не могу вспомнить…

Женька открыл кран, набрал в пригоршню теплой воды, пахнувшей ржавчиной и хлоркой, и плеснул мне в лицо.

– Забудь про мужика, соня! Работать пора! Так ты никогда тройное сальто не сделаешь!

Я зажмурил глаза, почувствовал противный вкус на губах и в этот момент явственно увидел перед собой лицо незнакомца – так в книге между строк, описывающих внешность главного героя, постепенно проступает лицо самого автора.

Увидел его лицо и все вспомнил! Весь наш разговор – от начала до конца, каждое слово. Вспомнил – и поверил!

– Женька! – сказал я твердо. – Я сегодня буду тройное делать. Поймаешь?

Он оторопело посмотрел на меня.

– Тройное? – переспросил с тревогой. – Чего это ты вдруг? Перегрелся, что ли? На репетициях-то у нас не получалось. Зачем зря рисковать? Нет, поймать-то я тебя поймаю – если закрутишься правильно, да раскроешься вовремя… Поймать-то я тебя поймаю… – неуверенно повторил он.

– Вот и хорошо! После двойного – с двумя пируэтами – я сделаю паузу. Постою, сосредоточусь… Надо, чтобы в этот момент была дробь! Скажи Васильичу…

– Ну, уж это я ебу! – замахал руками Женька. – Васильичу сам обо всем говори: с меня он голову снимет, а тебе – с рук сойдет.

– Ладно, скажу! Где-нибудь в антракте. Пусть он объявит, мол, тройное сальто, рекордный трюк, и будет дробь. Сегодня я сделаю тройное сальто!

– Тогда что ж? – ехидно спросил Женька. – Вечером будем колоть и обмывать КРЫЛЫШКИ?

От этих слов сердце мое радостно забилось. Да! Конечно! Если сделаю тройное, тогда вечером сразу и наколем! Рисунок этих крылышек у меня есть – точь-в-точь такие же, как и у Майкла Йорка. Такие, знаете, наподобие ангельских…

– Да! Конечно! Вечером и наколем! – ответил я.

– Ну хорошо, – согласился Женька. – А если не сделаешь? Что тогда?

Я тяжело вздохнул и помрачнел:

– Ну, а что – тогда? Тогда – приду в страховочную сетку, прямо в середину, как ребеночек – в мамину колыбель, затем встану, залезу по веревочной лестнице наверх и сделаю еще раз двойное с двумя пируэтами.

– Кураж не потеряешь?

– Вроде не должен…

– Ну смотри, – Женька сочувственно хлопнул меня по плечу. – Если передумаешь, ты просто махни рукой – вот так! перед собой, слева направо, и я пойму, что работаем обычную программу, без тройного. Ладно?

– Угу, – подтвердил я и стал разминаться.

До представления оставался всего час.

И вот – началось! Оркестр грянул марш!..

Это я так говорю: "оркестр грянул", а на самом деле – никакого оркестра у нас и в помине не было. Сидел за пультом полуглухой Марк Захарович Пысин, гордо именовавший себя "режиссером-постановщиком звукового оформления спектаклей" и, отчаянно борясь с чесночной отрыжкой и похмельной дрожью в руках, пытался вовремя включить нужную фонограмму. Когда ему это удавалось, он гордо заявлял: "Пальчики-то! Почти как у Ван Клиберна – так прямо ходуном и ходят!".