Пасмурное небо пролилось дождем, холодный декабрьский ветер срывал увядшие листья с деревьев, разбрасывая их по двору, окутывая улицу мертвой тишиной.

Медленно я поплелся к своей машине, точно зная, куда мне следует ехать сейчас.

Сиэтл.

***

Заправившись бензином и колой, я отправился в Сиэтл: поговорить с отцом, потребовать объяснений его вмешательству в мою жизнь … ублюдок! Я несся по шоссе навстречу сумеркам, все еще неспособный поверить, что мой собственный отец мог так поступить. Почему он не мог просто порадоваться за меня, не думая лишь о себе? Но вскоре все мои мысли заняла Изабелла, ее красные глаза и дрожащий голос в момент, когда она сообщила мне, что не может любить меня больше. Пусть она и просила отпустить ее, я знал, что этого сделать не смогу никогда.

Огни Сиэтла показались впереди, я ехал по знакомым улочкам богатого квартала, который, так уж случилось, дал приют самовлюбленному эгоистичному придурку, которым был мой отец. Я ввел код у ворот дома родителей и помчался по аллее, остановившись просто перед домом. Мне вспомнились глаза Беллы, когда она впервые увидела особняк… я до боли желал быть рядом с ней снова. С моей Беллой.

Я поплелся к двери, прокручивая в голове, что собираюсь сказать ему. Как он отреагирует? Знала ли об этом мама? Что думает Джаспер? Было не заперто, когда я вошел, лишь два гудка просигналили о моем приходе. Из берлоги моего отца доносились звуки его любимой классической музыки.

Концерт номер четыре для фортепиано - Бетховен. Ради всего святого, как ему могло это нравиться? Низкий поклон Карлайлу и его фортепиано. Он заставлял нас с Джаспером брать уроки. После года издевательств над своими пальцами и подколок со стороны двенадцатилетних друзей я бросил заниматься. Наверное, именно из-за отца я начал играть на гитаре. Это был своего рода бунт.

– Если хочешь приготовить жареного ягненка на воскресный обед, я не против, Эсме, – услышал я, как отец разговаривал по телефону с мамой. Я шагнул в кабинет, до сих пор наблюдая лишь за спиной папы, он был повернут к книжному шкафу, наверняка подбирая что-нибудь для чтения перед сном. Наконец, я решил дать ему знать о своем присутствии.

– Изабелла очень любит книги, – сказал я тихо, будто простоял здесь всю ночь. Отец повернул голову и слегка улыбнулся.

– Эдвард. Что привело тебя сюда? – его лицо казалось красным.

– Знаешь, вы двое неплохо сошлись бы, если бы не твое невероятно грубое поведение с ней. Вы могли бы сидеть здесь часами, разговаривая о любимых писателях, – сказал я, надеясь, что он уловит в моих словах ответ на свой вопрос.

– О чем ты, сын? – спросил он, и лицо его начало выдавать смятение и беспокойство.

– Забавно, она никогда не рассказывала мне, как сильно любит книги, но это одна из тех вещей, которые мне удалось подметить, – я улыбнулся при воспоминании, – иногда я наблюдал, как она читает во время обеденного перерыва, сидя на скамейке в парке и… в ее крошечном доме имеется довольно внушительная коллекция книг разных жанров.

– Эдвард, с тобой все в порядке, сынок? – снова спросил он, подходя ближе ко мне. Меня тоже начинал интересовать этот вопрос.

– Эдвард! – крикнула Эсме, входя в комнату, на лбу у нее были очки для чтения, а в руках – книга. – Милый, что привело тебя сюда сегодня вечером? – она тепло улыбнулась и заключила в свои нежные объятия. Я обнял ее, не сводя глаз с отца, на лице которого все возрастало беспокойство.

– Просто нужно обсудить кое-что с отцом.

– Где Изабелла? – спросила она с нетерпением. Ее вопрос ранил меня.

– Она… у нее сегодня смена в ресторане, – я попытался скрыть боль на своем лице, прежде чем мама набросилась бы на меня со своей сотней вопросов «что случилось, Эдвард?».

– Все в порядке, Эсме, нам с Эдвардом нужно поговорить, – сказал отец, намекая ей выйти из комнаты.

– Да нет мам, останься, пожалуйста. Мы ведь так редко видимся, – мама, совершенно не склонная навязывать свою компанию, нерешительно бросила взгляд на нас с отцом, улавливая напряжение.

– Так. Что происходит?

– Я люблю ее, папа.

– Эдвард… – начал он.

– Ты не имел права! – сказал я немного более горячо, чем собирался, но гнев практически кипел во мне сейчас.

– Не имел права делать что? Что ты сделал, Карлайл? – она смотрела на него, раздраженно скрестив руки в ожидании ответа.

– Ничего серьезного дорогая, пожалуйста, возвращайся к себе в комнату!

– Что такое, папа… не желаешь, чтобы она узнала о твоем вмешательстве в мою личную жизнь?

– Я сделал это, чтобы уберечь твою же задницу, Эдвард! Понимаю, ты не хочешь посмотреть правде в лицо, но поверь - это для твоего же…

– Не говори мне этого дерьма! От этого никому блага не будет, разве тебе самому! Я влюблен в нее! Ты не имел права … Я, блять, взрослый мужчина!

– Следи за словами перед матерью! Что… Изабелла злится на тебя? В чем же моя вина?

– Когда Мейсен рассказал, что все знает о нас с Беллой, он также обмолвился, кто был его информатором.

– Ты звонил мистеру Мейсену? – спросила мама, будто готовясь достать свои боксерские перчатки. Клянусь, я видел, как она распрямила плечи. – Зачем ты это сделал, Карлайл? Это не твое дело.

– Я сделал лишь то, что нужно было сделать! – ответил Карлайл, высоко поднимая голову. Он схватил уже наполненный бокал коньяка и подошел к книжной полке, поворачиваясь обратно к нам.

– Я был настолько шокирован тем, что мой собственный отец опустился до такого, когда Белла вошла в кабинет Мейсена, я даже говорить не мог… Я не смог постоять за нее, она решила, что я люблю ее не достаточно сильно… решила, что я не забочусь о ней, и сейчас я просто не знаю, как исправить все! Я позволил ей уйти … все, что я мог, это смотреть, как она уходит. Я не… мог… говорить.

– Эдвард, мне так жаль. Просто дай ей время, милый. Не сдавайся… – мама пыталась успокоить меня, но едва ли способна была унять бурю ярости, отчаяния и печали, что бушевала во мне.

Отец продолжал стоять в другом конце комнаты, согревая ладонями бокал с коньяком, один Бог знает, о чем он думал в тот момент – возможно, придумывал еще один способ контролировать мою жизнь.

– Зачем ты приехал, Эдвард? – спросил он, по-прежнему не оборачиваясь.

– Не лезь в мои дела. Имей ты сердце, или хоть капельку совести, ты не смог бы так поступить. Но у тебя их нет, как я вижу. Я столько раз прокручивал в голове, что же скажу тебе, пока ехал сюда, но сейчас даже слов найти не в состоянии. В теории отец должен растить своих сыновей и гордиться тем, чего они добились в жизни. Но ты когда-нибудь задумывался, тебе хоть раз приходило в голову, что о своем отце думают сыновья?

Он повернулся ко мне с выражением тревоги на лице. Хорошо. По крайней мере, он способен хоть что-нибудь чувствовать.

– Я не горжусь тобой. Ты мне противен, – сказал я с ненавистью. Все внутри меня просто кипело.

– Эдвард, – шептала мама. Она понимала, я так хорошо знал этот взгляд, ее чуткая душа прекрасно понимала, что творилось у меня внутри - она понимала, как больно мне было сейчас.

– Держитесь подальше от Изабеллы, держись подальше от меня, – приказал я и повернулся к двери. Я пожелал маме спокойной ночи и пообещал скоро встретиться, игнорируя скорбь на ее лице из-за того, как рушатся отношения ее мужа и сына.

Нажав на педаль газа, я помчался к своему третьему пункту назначения на сегодня. Я должен был увидеть брата.

Я позвонил на сотовый, чтобы убедиться, дома ли он. После двух гудков он ответил.

– Эй, братишка … Что случилось?

– Привет, Джаспер, я в ваших краях… Подумал, может, заскочу. Не против?

– Э-э, конечно, нет. Ты в порядке, чувак? – голос его был немного обеспокоен.

– Не совсем. Нужно поговорить.

– Отец как-либо причастен к этому? – холодно спросил он.

– Я все объясню, когда приеду. Буду через полчаса.

И я объяснил. Я пересказал ему все события дня, пока мы шли в гостиную. Его дом был обставлен со вкусом: его собственное видение современного архитектурного дизайна. Все было так в стиле Джаспера. Рука Элис чувствовалась в выборе мебели и картин на стенах. Казалось, будто романтизм познакомили с веяниями сегодняшнего дня… модерном… или как там. Столь забавны вместе: я до сих пор завидовал им обоим.