Маргелян склоняется над телом убитого товарища.
А на улице люди все еще с опаской прислушиваются к тому, что происходит на чердаке дома. Чердак молчит. Люди смелеют, выходят из подъездов, окружают советский танк.
И снова рассекает морские волны белый корабль, похожий на сказочно гигантский плавучий кусок льда.
Рослый матрос, тот самый, что внимательней всех слушал задумчивую Костину песню о далекой Праге, вбегает, а точней сказать, стремительно врывается в кубрик. Вид у него возбужденный, взволнованный. Он держит в руках номер одесской газеты, в которой помещен заветный снимок… Подбежав к Костиной тумбочке, матрос хватает фотографию, что уютно примостилась там, на белой салфетке… Матрос переводит глаза с одной фотографии на другую: ясно, сомнений не может быть — это одна и та же (да, да, одна и та же!) фотография.
Матрос мчится по палубе. Но теперь у него в руках уже два снимка…
С разбегу он опрокидывает ведра, которыми окружил себя Костя: сегодня его черед драить палубу. Матрос трясет растерявшегося друга за плечи:
— Смотри, они же — одинаковые… Совсем одинаковые!
И вот уже вы в каюте капитана. Мачкова и сам капитан молча смотрят на Костю, ждут от него подробного рассказа. А он прижимает к груди карточку, с которой никогда не разлучался в своих морских походах, дальних путешествиях:
— Меня… меня нашли в развалинах дома. Мама моя, на руках у которой я спал… Ну, в общем, я о себе ничего не помню… Мне сказали, что мама убита… что мама погибла в ту ночь… У нее нашли вот эту фотографию. Кто-то… уж не помню кто, назвал меня Костей. Об отце я ничего не знаю…
— Но мы знаем… Мы знаем, как звали вашего отца, — тихо и взволнованно говорит Мачкова. — Степан Андреевич Никитин…
Ну, а юные чехи в это время вновь забрались в спасательную шлюпку, чтобы обсудить итоги своих поисков и приключений.
— Я так хотела выполнить поручение Вашека… — говорит Алена. — Я так хотела! Но я не смогла.
Костя и Мачкова разыскивают ребят.
— Я знаю! Уж я-то, поверьте, знаю, где они?.. — говорит Костя. И направляется к спасательной шлюпке.
Издали заметив его, ребята выскакивают на палубу и со всех ног удирают: уж на этот раз Костя их не помилует!
Но вдруг… Вдруг голос радио останавливает ребят:
— Алена, Петр и Лацо! Вас просят немедленно пройти в каюту капитана. Там будет ждать вас сын танкиста Никитина!
— Сын?.. — изумленно шепчет Алена. — Почему — сын? Мы ведь искали дочку…
— Да, я был немного похож на девчонку в детстве, — улыбаясь, уже в капитанской каюте объясняет Костя. — Пухлый такой был. И потом локоны… Ну, а сейчас похож я на девочку?
Он медленно поднимается во весь свой огромный моряцкий рост.
Снова причал Одесского порта. Ясное летнее утро. Здесь собралось много людей, встречающих теплоход. Но не меньше людей столпилось и на палубе судна. И те, что в порту, и те, что на теплоходе, приветственно машут друг другу руками, платками, шляпами…
Судно медленно приближается к причалу.
Матрос Костя ловко забрасывает чалку, и ее подхватывает на причале другой, такой же ловкий и молодой матрос.
Среди встречающих мы видим сотрудников редакции газеты и наших неутомимых одесских следопытов. Здесь и Марина, и решительный Вовка, и любознательный Сашка с хохолком на макушке, и серьезная, задумчивая Соня в очках, и Борька, и даже Катя со своим маленьким Женькой… Братишка упорно тянет Катю за рукав.
— Ну во-от еще, — зло шепчет ему сестра. — Всегда тебе нужно… В самые ответственные минуты. Ничего! Подождешь!
В руках у них цветы. Но ребята не одни: рядом с ними стоит немолодая женщина, в руках у которой тоже букет цветов. Пионеры напряженно вглядываются в лица пассажиров теплохода. Они еще не увидели тех, ради кого пришли сюда, кому принесли газеты и цветы.
Два матроса, и среди них Костя, спускают трап. По нему начинают сходить на берег чехословацкие туристы.
Юные чехи подходят к Косте, и каждый пожимает ему руку. Петр дарит, на прощание значок. Костя прикалывает его к тельняшке.
Ребята начинают спускаться по трапу. И вдруг они сверху видят, как навстречу, пробиваясь сквозь толпу встречающих, бегут одесские пионеры, а вслед за ними еле поспевает немолодая женщина с букетом цветов.
Алена улыбается, а голос ее за экраном звучит тихо и грустно:
— Сколько у нас появилось новых друзей! И вот они бегут нам навстречу… И смеются… Они ведь еще не знают, что Никитин погиб и что карточку ему вернуть уже нельзя…
Ребята бросаются навстречу Алене, Петру и Лацо, дарят цветы.
— Вы получили газету? Получили? — спрашивает Марина у Алены.
Алена ничего не отвечает, опускает голову…
В это время медленно подходит немолодая женщина с букетом цветов. И все одесские ребята молча расступаются перед ней. Она обнимает Алену, целует ее:
— Спасибо тебе, девочка…
Алена смущена и растеряна: она еще ничего не понимает.
— Это же Нина Петровна, жена вашего танкиста! — торопится объяснить Марина. — Она нашлась по фотографии в газете! Понимаешь?
Чешские ребята начинают кое-что понимать.
— Да… Это мой муж, — взволнованно говорит женщина, указывая на снимок в газете. — Фотография была сделана накануне войны. Это мой муж… и мой сын… Я потеряла их обоих…
Медленная слеза катится по щеке пожилой, измученной горем женщины…
А Лацо и Петр уже тянут за рукав растерянного, ничего не понимающего Костю. И вот… Мать и сын пристально смотрят друг другу в глаза, боясь поверить в то, что произошло, в счастье, в огромное, неожиданное, безмерное счастье, на которое они уже и не надеялись.
Мать и сын нашли друг друга после стольких лет разлуки… И разве слова, даже самые горячие и взволнованные, могут передать их чувства? Они и не произносят слов… Они молча прижимаются друг к другу, словно боясь снова потерять друг друга….
— Но почему же все было в секрете? Мы бы все… все бы им помогали! — перебивая друг друга, взволнованно говорят туристы.
— Они хотели сделать все сами, без помощи взрослых! — объясняет Туричек. — И правильно! Я сам был таким в их годы!..
Алена бережно вынимает из кармана карточку и протягивает ее Нине Петровне.
— Вот видите… Здесь, сбоку… следы крови…
Нина Петровна берет карточку, тихо опускает голову. А Костя еще крепче обнимает мать.
— Приезжайте! Приезжайте к нам в Прагу! — словно стараясь ободрить их, горячо говорит Алена. — Я познакомлю вас с Вашеком, который хранил эту фотографию двенадцать с половиной лет… Приезжайте…
— Мы приедем… — тихо отвечает Никитина. — Мы приедем к вам… к тебе, к Вашеку… и к нему!..
Она смотрит на фотографию мужа.
Прага. Город празднует День Освобождения. Уже смеркается.
Вашек и Алена идут по вечернему городу, то сворачивая в узкие переулки, то пересекая площади, то проходя по улицам под высокими каштанами. В свете витрин и реклам Вацлавской площади блестят дождевые плащи — серый и голубой. Ребята идут не спеша, молча, иногда улыбаясь друг другу…
Они останавливаются возле закрытого уже в этот поздний час большого кафе-автомата.
Взглянув через витрину внутрь кафе, Алена улыбнулась и посмотрела на Вашека. Тот кивнул головой и засмеялся.
Видно, оба они подумали об одном и том же…
И мы слышим голос Алены:
— Это было давно… Нет, не очень давно. В общем, даже совсем недавно — в прошлом году, в конце мая…
