— Плохо! Если воины осмеливаются высказывать такое военачальникам… Но Пепи не следовало убивать эту собаку, нужно было, чтобы её забили палками на виду у всего войска. Если это повторится ещё раз, Пепи сам получит пятьдесят ударов.
— Будет исполнено, твоё величество.
К вечеру от великолепия Кидши, некогда окружённого зубчатыми стенами и высокими башнями, не осталось и следа. Половина его жителей погибла, пытаясь защитить свои дома, другие были угнаны в плен, на месте былой крепости пылал огромный костёр. Но Дхаути был прав — в пламени погибли и многие воины Кемет, которые набросились на город, как изголодавшиеся псы. Это неприятно напомнило Тутмосу времена Мегиддо, и он приказал сурово наказать воинов, осмелившихся нарушить распоряжения военачальников. Пепи удостоился похвалы за храбрость и упрёк в поспешной горячности, за которую в следующий раз должна была расплатиться его собственная начальническая спина, и простоватый военачальник был очень доволен, что ему удалось так легко отделаться. Повстречавшись вечером с Рамери, которого он теперь с полным правом называл по имени, как равного — сам Пепи был теперь военачальником, а бывший раб отпущен на свободу и удостоен царской милости, — Пепи излил ему за чашей вина тревоги и радости своего сердца, радуясь тому, что отыскал молчаливого и хотя бы с виду внимательного слушателя.
— Послушай, Рамери, боги одарили тебя большим умом, и ты мне скажешь, прав я или не прав! Обвинять меня в том, что я не знатного рода! Да мой дед был жрецом в храме Мут, и не моя вина, что мой отец разорился и не мог приносить его Ка даже скромных поминальных жертв! Я всё своё богатство добыл своими руками в битвах с презренными ханаанеями… — Пепи спохватился и прикусил язык, — в битвах с врагами Кемет, оно мне досталось не просто так, за каждый круг серебра было заплачено каплей крови! Им покоя не даёт, что его величество возвысил меня и сделал человеком наградного золота, а ведь не будь меня, узнал бы воссоединившийся с Осирисом Себек-хотеп о том, что его величество заперт в ущелье?
— В этом ты прав, Пепи.
Ободрённый похвалой Пепи радостно закивал головой.
— Да, да! Настоящий воин всегда умеет ценить мужество другого! Обозвать меня неджесом, да ещё упрекнуть в том, что когда-то мы сидели вместе у походного костра… Да мало ли с кем нам приходится сидеть у походных костров!
— Это верно, — насмешливо заметил Рамери.
— Стыдно тому, кто пальцем не пошевельнёт ради его величества, а сидит в роскошном доме с тысячей слуг и набивает брюхо медовыми пирожками! А тому, кто, как я, с самой юности проводит время в битвах, стыдиться нечего! Да, я немху! Немху! И Усеркаф мог бы жить так же, как я, если бы не унесла его эта проклятая чёрная болезнь, и этот… — Пепи грубо выругался, однако по старой привычке несколько смущённо взглянул на Рамери. — Если кто-то поленился, и не пожелал как следует нести свою службу, кто виноват? Уж не те ли, кто много старался и всего добился? Жизнь моя течёт, словно Хапи благословенный, я не жалуюсь, но что же, не заслужил я этого? У меня уже два сына обучаются у нет-хетер, я сумел купить им и колесницы, и коней, а старшая дочь уже замужем, и я дал за ней такое приданое, что к ней с радостью посватался племянник нашего правителя области! И что же, всё это мне во сне досталось? У меня всё тело в шрамах, тол ько у иных они от палок, а у меня… — Пепи опять прикусил язык, так как вспомнил, что сам сегодня едва не подвергся подобному же наказанию. — Ты давно меня знаешь, Рамери, так скажи, прав я или не прав?
— Это тебе ответит Осирис на загробном суде.
— Шутник ты! — Пепи фамильярно хлопнул Рамери по плечу. — Я слышал, ты женился на бывшей жрице? Что, хороша она?
— Наверное, не так хороша, как твоя Сит-Амон.
— Да что ты! — Пепи огорчённо махнул рукой. — Постарела, пополнела, стала сварливая и ревнует меня к любой рабыне, а сама ещё совсем недавно… Кожа её высохла, как папирус, вот и злится, потому что кончилось её время. Иной раз думаю — зачем я на ней женился? Всё эта проклятая сикомора!
…Вскоре после победы над Кидши Тутмос со своим войском двинулся к Тунипу — единственному городу в Ханаане, который ещё не отдался в руки победителя мира. Весть о падении Кидши летела по Ханаану быстрее ветра и, должно быть, вселила страх в сердца воинов Тунипа, ибо они были подобны гнущемуся под ветром тростнику и оказали не больше сопротивления, чем лотос, который срывает нежная женская рука. Жители города пытались кое-как защитить его, но кто мог теперь устоять против Тутмоса-воителя, под стопой которого лежали могучие царства Митанни и Ханаана? На этот раз он был милостив и даже пощадил тунипского правителя, вышедшего ему навстречу с униженными мольбами и богатыми подарками. «О, ты, сам Баал, страх перед тобою — клеймо твоё, говорят слуги твои, дабы ведали: царства наши рабы твои, они под стопами твоими, дал их тебе Ра, отец твой прекрасный. Не сокрушай нас, ибо мы ведаем, что мощь твоя велика, имя твоё тяготеет над землями Ханаана. Разве хорошо, что ты убиваешь слуг своих, покорных твоему слову? Твой лик свиреп, нет у тебя милосердия. Не будь жесток в деяниях своих, царь, мир благотворнее битвы, дай ноздрям нашим дыхание жизни, дай жёнам нашим осушить свои глаза, дай садам нашим цвести и приносить плоды, угодные тебе, дай тельцам нашим пропитание на пастбищах, некогда вытоптанных копытами коней твоих…» Сколько униженных просьб выслушал он за эти годы, сколько льстивых заверений в дружбе и вечной верности, сколько обещаний предать в его руки тайных врагов, сколько дочерей ханаанских правителей в слезах обнимали его колени, сколько гордых царевичей склоняли свои чернокудрые головы! Тутмос подумывал о том, что неплохо было бы и впрямь появиться со своим войском на юге и ещё припугнуть кочевые племена, всех этих машуашей, себетов, кекешей, шасу… Но с этим можно было повременить, тем более что наместники во всех областях исправно делали своё дело. Да и в самой Кемет были дела. Тутмос до сих пор не имел представления о том, сколько и какую именно дань должен требовать с покорённых царств, и изрядно постаревший, но неутомимый Рехмира обещал помочь ему в этом. Нужно было поговорить и с главным распорядителем строительных работ — в последнее время Тутмосу нравилось принимать участие в разработке планов новых грандиозных построек и украшении уже существующих. Он приказал изобразить на стенах храма Ипет-Сут всех диковинных зверей и птиц Ханаана и Митанни, часть которых привёз с собой в Кемет, приказал с возможной точностью изобразить деревья и цветы, зарисовки которых делали в покорённых землях искусные художники, и сам находил удовольствие в разглядывании этих рисунков, свидетельствующих о богатствах его новых владений. На одной из стен храма было запечатлёно и благословение, вложенное в уста самого владыки богов: «Говорит Амон-Ра, владыка Ипет-Сут. Я даю тебе мощь и победу над всеми чужеземными странами, я ниспровергаю твоих врагов под твои сандалии, я отдаю тебе землю во всю её длину и ширину, жителей Запада и Востока под твою власть…» И разве это не сбылось? Всё, почти всё, о чём мечтал, имеет Тутмос-воитель, покоритель стран. То, что не взято силой, повержено страхом — цари Хатти, Вавилона и Джахи присылают ему богатейшие дары и своих прекрасных дочерей в его женский дом. В диком страхе разбегаются кочевники, едва заслышав грозное имя, под стопами его и Митанни, лежит смирно, как послушная слову хозяина собака, и, если раз в год покажет зубы, сразу получает чувствительный удар плёткой. Всё это очень хорошо, но Тутмос-воитель устал, и ему хочется отдохнуть. А кроме того, его всё больше начинало тянуть к жене и сыну — не признак ли это надвигающейся старости? Эти мысли он отгонял, как надоедливых мух. Ему всего пятьдесят шесть, а ведь один из фараонов древности прожил более ста лет, и ещё многие по девяносто. Великий Амон хранит его, как он всегда хранил в своём сердце любовь к владыке богов. Огромная держава уже у его ног, и именем Амона ею будет править фараон Аменхотеп, сын Тутмоса-воителя, дыхание северного ветра для уст рехит, благодатный солнечный луч для верных семеров и военачальников, жрецов, хеммуу-нисут и даже для тех, кто был угнан в плен и должен работать на благо великой Кемет. Поистине, велико будет его царство! Но хватит ли ещё и на Аменхотепа победоносных войн, не придётся ли ему увидеть вновь сытую и ленивую жизнь тех, кто должен жить и умирать в битвах? Судя по коварству ханаанеев и особенно митаннийцев, об этом можно не беспокоиться.
