— Что ж… — Тутмос поднял жезл, призывая к повиновению. — Пусть отправятся люди мудрые и смелые, красноречивые и знающие толк в ханаанских хитростях. Выбери их сам, божественный отец. Но если они вернутся с позором или не вернутся вовсе…

Но этого не случилось, как и предсказывал Себек-хотеп. Уже на другой день прибыли посланцы правителя города, униженные и испуганные, с богатыми дарами, а к вечеру явился на поклон и сам правитель, тщедушный, маленького роста, с искажённым от ужаса лицом. Глядя на него, Тутмос пожалел, что не взялся за осаду крепости. Если военачальники были подобны своему правителю, даже неприступная крепость могла рухнуть как здание, выстроенное детскими руками из песка. Город был обложен данью и подчинился безропотно, правитель всячески уверял владыку мира в своей преданности и желании содействовать процветанию Великого Дома, и войско Кемет отошло от крепости, не истратив ни единой стрелы. Как ни трудно было Тутмосу смириться с этим, здравый смысл взял верх, и он покорился воле богов, до поры до времени сжав в кулаке своё слишком пылкое сердце. Он решил отыскать в старых папирусах секрет осады крепостей и поклялся, что сделает это — с помощью военачальников или жрецов. Он знал, что хвастливые описания походов не всегда верны, сам допускал это, но всё же в них могло отыскаться средство, необходимое для продолжения войн в Ханаане. Тем более в Митанни, куда Тутмос собирался отправиться сразу же, как только войско его научится брать укреплённые города и военачальники перестанут осторожничать на каждом шагу. Это царство причиняло много хлопот, и столкновение с ним было неизбежно, хотя бы все силы управляемой богами природы восстали против намерения воинственного фараона. Но пока нужно было смириться и вести войско в Кемет, удовлетворившись тремя покорёнными царствами и богатой данью избавленного от осады города. Правда, по пути можно было поживиться кое-чем ещё, но осторожность военачальников сделала своё дело — Тутмос начал задумываться. Опасно растратить людей и силы в мелких стычках, которые не могут принести больших плодов, да и в самом деле, стоит подумать о голоде и болезнях, изнуряющих воинов больше, чем любое кровопролитное сражение и даже многомесячная осада. Тутмос приказал возвращаться в Кемет и увидел, с какой радостью принято это приказание. Он был огорчён. Сам он вовсе не стремился в Нэ, к своим роскошным дворцам, где всё напоминало о ненавистной Хатшепсут, хотя постепенно изглаживались со стен её имена и имена её любимцев. Была ещё Нефрура, чрево которой изнывало от засухи. Он редко вспоминал о ней, впрочем, так же редко, как делал это, будучи в Кемет. Всё-таки она была дочерью Хатшепсут, и царица прочила ей свою судьбу — о таких вещах не забывают, даже если жена тиха и покорна, даже если никто не принимает её всерьёз. Но неужели и ему суждена судьба его отца — долгое и томительное ожидание наследника? До тех пор, пока его нет, трон Тутмоса непрочен. И родить наследника должна великая царская жена — будь Тутмос сыном главной царицы, не случилось бы с ним такого позора и несчастья. Может быть, он и в самом деле слишком мало любит свою жену и оттого боги не дают ему сыновей? Время идёт, оно слишком быстро протекает меж пальцами вечности. Сына нужно воспитать, нужно сделать его настоящим воином, настоящим правителем, а для этого тоже нужно время. Тревожило Тутмоса и то, что до сих пор у него не было сыновей ни от наложниц, ни от младших жён — только дочери, которых он любил, как любят домашних животных. Иногда он с удовольствием возился с ними, но сознание того, что какая-нибудь из этих девочек может стать в будущем новой Хатшепсут для нового Тутмоса, отравляла всю радость его отцовства. Всё это прошло бы, если бы Нефрура родила сына. Значит, и для этого нужно возвращаться в Нэ, снова молиться перед статуей великого Амона. Отчего судьба бывает так же жестока к живым богам, как и к обыкновенным смертным? Порой кажется, что она даже более жестока к ним, более пристрастна. В хижине бедного рыбака десять сыновей, а великие цари проводят время в бесконечных молитвах о даровании им наследника. Это несправедливо! Однако отчаиваться ещё рано…

— У меня будут сыновья, Джосеркара-сенеб? — спросил он однажды.

— Будут, твоё величество.

— Ты в этом уверен?

— Спроси своё сердце.

— Ты должен молить богов о наследнике, божественный отец. Когда-то, говорят, ты помог мне появиться на свет…

— Боги милостивы к тебе, твоё величество.

— Мне нужен сын!

— Он появится, когда придёт время.

— Но когда же оно придёт?!

— Боги живут по иным законам, великий фараон. Твой сын, наследник престола Кемет, столь же твой, сколь и сын лучезарного царя богов. Ты не можешь позволить своему сердцу быть безрассудным…

— А ты можешь?

— Что я? Мой сын не наследует трона. Жизнь моя принадлежит Великому Дому и больным, нуждающимся в исцелении. Однако фараон — отец не только своим детям по плоти, но всем, кто населяет благодатную страну Кемет. Если рыбак утонет в реке, его сын должен знать, что он не сирота. Если воин погибнет в бою, его дети должны знать, что под рукой могущественнейшего из могущественных им не страшна никакая опасность. В этом величайшая мудрость и справедливость царской власти. Ты познаешь это, твоё величество, когда ощутишь сладость благодеяний. Будь милостив к врагам, просящим пощады, однако не забывай о тех, кто не просит у тебя милости, но уповает на неё.

— Но их так много!

— А разве мало лучей у солнца?

— Ты хочешь сказать мне нечто, Рехмира?

Чати стоял перед фараоном, боязливо и как бы беспомощно сложив на груди руки, потупив глаза, и выглядел очень маленьким и слабым, хотя и был человеком довольно большого роста. Рехмира не было ещё и сорока лет, но его успехи по службе поистине могли считаться головокружительными. Он родился в столице, был потомком древнего и знатного рода, с детства прилежно следовал наставлениям Птахотепа и действительно добился преуспевания во всём, заняв место чати с той лёгкостью, что свойственна только очень хитрым и уверенным в себе людям. Привитая в детстве привычка к придворным играм и интригам помогла ему довольно быстро освоиться в своей новой должности и приобрести достаточное количество влиятельных сторонников. Рехмира слыл опытным царедворцем — во всяком случае, в делах, касающихся внутреннего благосостояния Кемет. Пользуясь длительными отлучками фараона, он довольно умело вёл государственные дела, не касаясь особо сложных, кое-как держал в руках местную знать степатов и пользовался уважением жрецов, а этого было вполне достаточно, чтобы считать чати выдающимся человеком. Возвращение фараона в Нэ несколько сбило с толку привыкшего к некоему своевольству Рехмира, но он и помыслить не мог, что окажется в таком трудном положении — тем более в такой яркий, радостный день, когда его любимая наложница Ми родила ему сына! Ощущая неприятную слабость в ногах и лёгкий холодок внутри, чати предпочёл устремить взгляд в землю, вернее — в плиты каменного пола, покрытые затейливой росписью. Фараон пожелал принять его в своих личных покоях, значит, всерьёз был недоволен или желал выяснить что-то, и вдруг этот бесстрастный вопрос — «Ты хочешь сказать мне нечто, Рехмира?»

Тутмос сидел в кресле с высокой прямой спинкой, положив руки на подлокотники, изготовленные искусным мастером в виде львиных голов. Взгляд золотых львов не предвещал ничего доброго, а тон фараона, холодный и слегка насмешливый, отнимал у чати всякую надежду на беззаботную радость в домашнем кругу, по крайней мере сегодня. Наверное, речь зайдёт о войне. Воинственный Тутмос, едва вернувшись из Ханаана, вновь собирается туда, и, как всегда, ему нужно золото. Но почему тогда не призвать правителей обоих Домов Золота? Если же фараону нужны новые воины, было бы проще обратиться к жрецам. Но если фараон собирается воевать ежегодно, тогда никакого войска не хватит. Разве что наёмники… Но они обходятся дорого, да и воины Кемет большей частью смотрят на них презрительно и не доверяют ни кехекам, ни кушитам. Те пленные, что приведены из чужих земель и взяты в войско, обычно сражаются храбро, но они ещё более ненадёжны. А раз так, откуда же возьмётся войско неисчислимое, как туча гонимого ветром песка, как волны Великой Зелени? Во время царствования Хатшепсут почему-то рождались большей частью девочки. А если бы наоборот, тогда в войске Тутмоса было бы сейчас много молодых и сильных юношей. Вот у самого чати сегодня родился сын, может быть, тоже будущий военачальник. Такой крикун, что дрожат тростниковые занавески и служанки уже с утра сбились с ног, пытаясь утихомирить высокородного младенца…