…Откроет дверь, стоя в одном полотенце или в халате, улыбнется так невинно, облизнет острым язычком верхнюю губу. «Я сегодня слишком сильно растопил камин, Невилл. Жарко, правда, ты не находишь?»

      Да, черт побери, еще как нахожу! Оттягиваю ворот своей форменной рубашки, сглатываю комок, застрявший в горле, стараясь дышать так же ровно, как и несколькими минутами ранее, когда шел по прохладным коридорам подземелья. А вся кровь приливает к паху, и наверняка Драко видит мою реакцию. Но он наслаждается этими каждодневными поддразниваниями, мимолетными взглядами из-под ресниц, всеми этими жестами… Слизеринцы — непревзойденные мастера игры. И это изящное пожатие плечом, этот небрежный взмах руки, откидывающий отросшие светлые пряди за спину, эта будто невзначай расстегнутая пара верхних пуговиц на вороте рубашки, чтобы были видны тонкие ключицы, очерченные бледной тенью.

      Это все такая искусная, такая ловкая игра! Я знаю, знаю, что он наперед угадывает мою реакцию, что нарочито дразнит, потому что всякий раз, прежде чем тяжелая завеса светлых ресниц скроет его взгляд от меня после очередного соблазняющего жеста, я вижу в его серых глазах лукавые смешинки. Особенно Драко любит дразнить меня с апельсинами… Научил на свою голову… Такой вкусный и сочный фрукт. Полезный. Видя его, я всякий раз испытываю желание поскорее его съесть. Но после всех тех штучек, что выделывает Драко, я при виде этого цитрусового начинаю медленно, но неумолимо покрываться краской.

      Драко любит взять апельсин и начать игру с небрежного подкидывания его в воздух. Ловкие аристократические пальцы вертят фрукт. Иногда он делает это на уровне своей груди, привлекая внимание к участку бледной, соблазнительно пахнущей кожи, виднеющейся в вороте его распахнутой рубашки. Пользуется предлогом того, что сентябрьские дни очень жаркие, чтобы расстегнуть свою рубашку почти до половины. Иногда он подносит неочищенный апельсин к своим губам и легонько прижимается к его холодной оранжевой поверхности, будто дразня. Иногда перекатывает его в руках на уровне своего живота. И это еще ничего…

      Настоящее шоу начинается, когда Драко очистит апельсин. А делает он это смачно, со вкусом… заботливо снимает твердую шкурку, обнажая сочную мякоть с белыми прожилками. Улыбается мне, поднося уже очищенный фрукт ко рту, одними глазами, ведь его губ я не вижу. А глазки серые, хитрые, насмешливые. «Невилл… Хочешь апельсин?» Я отвожу взгляд, теребя полы своей мантии. Драко зубами снимает белые прожилки, отплевывает в сторону, слизывает с губ яркие капельки сока и начинает разделять апельсин на дольки, да так эротично и искусно, что любой мальчик по вызову позавидовал бы… Словно его этому всю жизнь учили. Наконец, к моему облегчению, представление закончено, и меня ждет лишь последняя, самая сложная его часть. Драко наклоняется вперед, светлые пряди на мгновение скрывают от меня лукавый взгляд его серых глаз, и подносит к моим губам самую большую дольку апельсина. «Открой ротик, Невилл… Видишь, я старался для тебя, чистил… У меня теперь под ногтями шкурка от апельсина!» Жалуется, засранец. Провоцирует. А глаза продолжают смеяться. Да уж, конечно, ты старался! Так старался…

      — Еще немножко… Ох…

      …Перед уроком после таких его представлений мне срочно требуется забежать на секунду в туалет, чтобы привести себя в порядок и согнать с щек лихорадочный румянец, свидетельствующий о моем желании. И чего я жду? Наверное, и Драко задается этим вопросом… Я взял у профессора Стебель зелье «Сон без сновидений». Пользовался им всего один раз. Делаешь один глоток и сразу отключаешься, без всяких порочных и раззадоривающих мыслей, без представлений о том, что могло бы быть и что, возможно, будет… Пьешь — и спишь себе преспокойненько, словно тебя на всю ночь выключили из жизни. Но последнюю неделю я его не пью. Тогда зачем взял? Что-то каждый раз останавливает меня, когда моя рука тянется к маленькому бутылёчку на прикроватной тумбочке. Мысли о смеющихся серых глазах и чувственных губах, изогнувшихся в насмешливой улыбке…

      «Невилл… Хочешь?»

      Ожесточенно вбиваюсь в собственную руку, и тело выгибает до хруста в позвоночнике судорожной, почти болезненной дугой, и жарко, и сдавленный стон, и наконец облегчение, затопившее сметающей все на своем пути волной…

      — Драко!

      А наутро…

      — Доброе утро, Невилл, как спалось? — В серых глазах, неожиданно налившихся тяжелым свинцом, словно небо, грозящее вот разразиться буйным ливнем, пляшут озорные смешинки.

      О да, Драко, ты смеешься надо мной так ласково, и в твоих глазах читаю: знаешь. Почему знаешь? Потому что я был не одинок этой ночью в своем желании.

      — Чем дольше, тем слаще… — неожиданно шепчешь низким соблазнительным голосом, наклонившись к моему уху. — Я подожду, медвежонок…</p>