«Приказ категоричен и не допускает никаких исключений! — подумал Буцев, посматривая на своих солдат, сидящих вдоль дороги. — Но, по крайней мере, следует проверить», — решил наконец Буцев и ему полегчало.

— Связной! — крикнул он.

— Слушаюсь, господин майор! — вытянулся Мишо Бочваров.

— Проверьте, почему крестьянин не подчинился приказу.

Через минуту Мишо Бочваров уже бежал вниз по склону.

Буцев, словно сбросив с плеч тяжелый груз, с удовольствием растянулся на теплой траве. Рядом с ним расположились адъютант и начальник штаба. Они уже привыкли к тому, что их командир во время похода становится молчаливым и малообщительным. Поэтому, не обращая на него внимания, они продолжали свою беседу.

— Немецкое командование действует весьма решительно.

— Другого способа создать в Европе новый порядок не существует.

— Однако некоторые их действия кажутся мне порой излишне жестокими.

— Жестокость немцев имеет свое оправдание. Их цель — уничтожение коммунизма. А цель, как говорилось еще в древности, оправдывает средства.

— О чем конкретно идет речь? — спросил Буцев.

— Мы говорили о том, что произошло в Нише, — повернулся к нему адъютант. — Какой-то гимназист застрелил там немецкого солдата. Комендант гарнизона приказал задержать в качестве заложников всех учеников этой гимназии. Всех их расстреляли вместе с учителями…

— В военное время бессмысленно искать виновного в преступлении, — сказал начальник штаба. — Приходится прибегать к репрессивным мерам. Они оказывают такое же действие, как и смирительная рубашка. Этой аксиомой руководствуется и немецкое командование.

— Сразу видно, что вы юрист по образованию, — улыбнулся Буцев и задумался. Он почувствовал, что случай этот рассказан ему не без умысла. И мысли его невольно вернулись к одинокому жнецу в поле.

— Теперь и самые ничтожные события в жизни людей имеют какую-то связь с мировыми, — тихо промолвил он, как будто был не вполне уверен в своих словах.

— Вы правы, господин майор! Вы, разумеется, заметили, какими суровыми стали приказы нашего командования? Только сверху можно рассмотреть связь между главными и второстепенными вещами.

— А мы, как солдаты, должны беспрекословно подчиняться приказам, господин поручик, — сказал Буцев и вскочил как подброшенный пружиной.

— Верните связного! — распорядился он.

— Связной, назад, назад! — закричали солдаты.

Мишо остановился и пошел обратно.

«Обошлось!» — подумал Мишо, взбираясь на дорогу, но тут же закусил губу, заметив, что несколько солдат подкатывают тяжелый пулемет.

Короткая очередь прошила воздух, отразилась от горного склона и летним дождем хлынула в долину. Крестьянин словно прилег, подложив под голову сноп. Осел рвался на привязи и громко ревел. Но это никого не рассмешило. Буцев считал минуты, пока солдаты убирали пулемет, чтобы отдать приказ продолжать поход.

Свинец и подчиненные так легко сделали свое дело, что Буцев даже упрекнул себя за колебания, и первое убийство не смутило его. Он просто подчинился приказу командования. Виновных не было и Буцев был спокоен.

— Без разговорчиков! — крикнул он, приподымаясь на седле. Колонна снова тащилась по пыльной дороге. Поля молчали.

К вечеру колонна свернула с дороги и встала на бивак недалеко от перевала. У палаток засветились фонари. Мишо Бочваров повел коней — своего и командирского к ручью. Кони скалили желтые зубы, стараясь куснуть друг друга и дергали поводья из рук Мишо. Он видел, что задирается конь Буцева и, то и дело, сильно хлопал его по мягкой трепещущей шее. Конь вскидывал голову, настораживал уши и его призывно жалобное ржанье разносилось по склону.

— Подожди, я тебя проучу! — выговаривал ему Мишо.

Напоив лошадей, Мишо вернулся в лагерь. В белом свете калильных ламп извивалось густое, но тихое солдатское хоро.

«Что за люди, — подумал Мишо, — все им нипочем… Человека, как собаку, убили. Пляшут себе веселятся, как ни в чем ни бывало! — Он повел коней в обход хоровода. Задорная мелодия волынки летела велел за ним, но не веселила, а вызывала раздражение.

Когда Мишо вернулся, первым кого он увидал из знакомых, был Владо Камберов, который хлопал в ладоши и, время от времени, отступал назад, чтобы не быть сметенным наступавшей на него вереницей хоро.

— Здравствуй! — подошел к нему Мишо.

— А, это ты, здравствуй! — лицо Владо озарилось улыбкой.

— Почему не танцуешь?

— Я смотрю.

— Это не одно и то же!

— Еще бы! — засмеялся Владо.

— Где Георгий? Вы ведь с ним неразлучны, всегда и всюду вдвоем.

— В палатке он, нога у него болит.

— Пойдем, проведаем его.

— Пойдем.

— Что с тобой? — обратился Мишо к Георгию Ваклинову, который сидел у входа в палатку.

— Лошадь на ногу наступила. Вроде пустяк, а вон как обернулось.

— А может, сломано что?

— Да нет, распухла только.

— Ничего, пройдет.

— Нужно же было этому случиться как раз теперь, — сказал Георгий, и, помолчав, обратился к Мишо.

— Ты много потерял, что не был на учениях, — сказал Георгий, делая вид, что его очень занимает забинтованная нога. Но в глазах его вспыхнул знакомый Мишо огонек.

«Не полегчает мне с ним, — подумал Мишо, сожалея о том, что пришел. — Вечно он тревожит человека своими мыслями».

— Ты что так смотришь на меня? — заставил его очнуться голос Георгия Ваклинова. — Так вот я и говорю: ты много потерял, что не был на учениях.

— Почему?

— Мы должны стать мастерами военного дела. Завтра это нам понадобится больше, чем что бы то ни было. Сейчас о человеке все еще и по словам судят. А потом будут интересоваться только одним — что он может делать. По делам о нас будут судить.

— А за что убили жнеца? — Мишо бросил взгляд в сторону калильных ламп, разгонявших темноту вокруг лагеря, и продолжал: — В селе и скотину ни за что ни про что не ударишь. А здесь?

— А что здесь? — вздрогнули губы Георгия. Чувствовалось, что у него уже есть на этот вопрос готовый ответ, но он ждет, чтобы Мишо закончил свою мысль.

— Человек себе работал… Никто его не спросил, кто он, почему вышел в поле… Может, он из другого села и не знал о приказе. И сразу из пулемета…

— Продолжай, философ, продолжай! — сказал Георгий, вытягивая забинтованную ногу.

Мишо, занятый своими мыслями, даже не услышал насмешки.

— И человек похож на часы. Один винтик испортится — весь механизм выходит из строя. Вот, например, Буцев… Неплохой человек, я его хорошо знаю. А вот… — не закончил он свою мысль.

— Если сразу о многом думать, ничего не выйдет. Силы надо копить для борьбы. Тебе, наверное, легче плакать. Как ты думаешь переделать мир, не встречая на своем пути слез и горя? А они ведь иногда страшнее пуль. Душа твоя должна стать твердой. Надо в одну точку бить. Это сейчас необходимо. А чувства… они, как дождь для земли — размягчают.

— Или как смазка для машины, — сказал Мишо.

— Вот когда победим, тогда пускай философы спорят, что для человека важнее. Может быть, тогда, после победы, человека по рукам будут бить за то, что он может что-то делать, а думать не хочет. А сейчас нужно прежде всего действовать. Если землю не удобрить слезами и мукой, на ней не вырастут цветы счастья. Это-то уж мне хорошо известно.

Все в душе Мишо перепуталось. Ему очень хотелось, чтобы Георгий был неправ.

— И все-таки ты много потерял, что не был на учениях. Постарайся уйти из штаба, — посоветовал ему Георгий в конце разговора.

Мишо понял, что чувства его бессильны перед этой суровой правдой. Он вздрогнул от ощущенья своей внутренней слабости и встал.

— До свиданья!

— А вот и Ангел идет! — воскликнул Владо.

Мишо даже не обернулся.

— Привет тебе от домашних! — крикнул ему вдогонку Ангел, и Мишо не выдержал, остановился и поглядел на него.

— Жена посылает тебе привет и вот — гостинец.

Ангел подошел к нему.

— Как они там, здоровы?

— Хозяйствуют, — неопределенно ответил Ангел.