Жоржа вызвал к себе Ной Жордания.

— Ты понимаешь, Жорж, в этих условиях…

Жорж все понимал; положил на стол заранее написанное прошение об отставке.

Паша опубликовал в «Вольнодумце» совместное письмо грузинских и армянских писателей: «Нельзя молчать! Прекратите братоубийство!» Газету запретили, тираж конфисковали.

Армяне были хорошими солдатами, но никчемными дипломатами. Им пришлось воевать на всех фронтах сразу. Опять стали наседать турки, азербайджанцы вторглись в Карабах. В Батуми высадились англичане, вскоре их части появились в Тифлисе. Английский посредник провел переговоры, в конце года военные действия приостановились. Армяне очистили все занятые ими земли. В Лорийской области было введено совместное управление.

Англичане пробыли в Тифлисе до весны. Однажды утром перед домом на Паскевича остановился зашарпанный автомобиль, из него выскочил Шалва Метревели. До недавнего времени он преподавал слесарное дело в реальном училище, теперь же работал в городской администрации комиссаром центрального района. Жоржа не было дома, швейцар проводил гостя в кабинет Паши.

Шалва Метревели держался подчеркнуто официально. Порылся в черном портфельчике, извлек оттуда бумагу.

— Могу я видеть Исая Марковича?

— Отец плохо себя чувствует…

— Ну что же, — вздохнул Шалва, — тогда потрудитесь подписать вы.

Шалва положил на стол бумагу с печатью. Паша надел пенсне, стал медленно разбирать грузинскую вязь.

Шалва выхватил бумагу.

— Я могу перевести. Распоряжение комиссариата. По ходатайству военного коменданта города в вашем доме конфискуется квартира для нужд армии. Просьба расписаться.

Паша окунул перо в чернильницу, поставил подпись.

Шалва быстро спрятал бумагу в портфель. Встал, откланялся.

— Не смею более беспокоить.

Паша спросил:

— Когда следует освободить квартиру?

— Немедленно, — ответил Шалва и проскользнул в дверь.

Вечером собрали семейный совет. Решили освободить для нужд армии одну из верхних квартир.

Прошло два дня. Было воскресенье, все сидели за столом, играли в лото. В дверь постучали. Вошел швейцар.

— К вам пришли.

Паша вышел в вестибюль. Там стояли двое военных. Один высокий, в форме защитного цвета. Второй ростом пониже, кряжистый, в военном френче и в шотландской юбочке-килте, в руке держал небольшой чемодан.

Высокий отдал честь. Представился по-русски, с сильным акцентом.

— Меня зовут капитан Коллинз. Иан Коллинз. А это — сержант Крейг.

— Вы говорите по-французски? — спросил Паша.

— Очень плохо, — ответил Коллинз.

Они поднялись по лестнице на верхний этаж. Швейцар отпер дверь, передал ключи сержанту. Тот спрятал ключи в сумочку на поясе.

Паша включил свет.

— Вот ваша квартира. Две спальни, гостиная, кабинет. Ванна здесь, — Паша указал на дверь в конце коридора, — я велел истопить.

При упоминании ванны капитан Коллинз явно оживился.

— Я очень сожалею, что мы причиняем вам неудобства. Но это — война.

— Я понимаю, — ответил Паша.

Чуть позже в дверь Пашиной гостиной постучали. На пороге стоял сержант Крейг. Протянув коробку, он щелкнул каблуками и торжественно удалился.

Коробку открыли. Там были несколько банок консервов, пачка галет и большая бутылка виски. Паша отдал коробку швейцару.

Марк выбежал на улицу. Перед домом стояла машина — защитного цвета «остин» с английскими номерами.

Капитан уезжал рано утром, возвращался обычно очень поздно, когда все спали. Марк слышал, как ревел «остин», взбираясь в гору по Паскевича, затихал перед домом, потом слышались осторожные шаги по лестнице.

Как-то в воскресенье пришли гости, у кого-то из детей были именины. Маша играла на рояле. В дверь постучали. Вошел Коллинз. Увидел гостей, хотел уйти. Паша вышел к нему.

— Извините, я не хотел помешать…

— Вы нисколько не помешаете. Заходите.

Коллинз вошел. Встал у стенки. Паша протянул ему бокал с вином, подвел к столу с закусками. Веселье угасло. Маша стала опять наигрывать прерванную мелодию, но никто больше не танцевал. Стало тихо. Гости потянулись к выходу.

Коллинз подошел к роялю.

— Можно я сыграю?

Не дожидаясь разрешения, ударил пальцами по клавишам. Раздались непонятные аккорды, потом зазвучала грустная мелодия, она повторялась в разных вариантах. Вета тихо сказала Жоржу:

— Я знаю, что он играет, это «Абердинский вальс». У меня есть ноты.

Она принесла маленький стульчик, села рядом с Коллинзом, стала ему подыгрывать. Мелодия оформилась, стала отчетливой, расцветилась вариациями.

Завершилась громким аккордом и медленно угасла. Все захлопали.

Гости разошлись. Коллинз некоторое время сидел за столом, маленькими глотками пил вино из бокала. Встал, поклонился. Протянул руку Вете.

— Вы очень хорошо играете…

Вета улыбнулась.

— Вы тоже…

— Нет, что вы…

Англичане ушли в конце февраля. Сержант Крейг погрузил нехитрый скарб Коллинза в «остин». Коллинз пришел прощаться. Принес небольшой альбом с фотографиями.

— Я хотел оставить вам на память, — он раскрыл альбом. На фотографии был старинный замок, — это мой дом.

Коллинз перевернул страницу — на следующей фотографии было четверо молодых людей в соломенных шляпах.

— Я здесь справа, самый маленький. А это братья — Том, Джон и Майкл. Из всех в живых остался только я…

…Французский лицей открыли сразу после Нового года. Городские власти выделили для него здание реального училища в тихом пригороде Тифлиса, на берегу Куры.

На торжественное открытие приехал министр просвещения. Посол перерезал ленточку. На флагштоке взвился французский трехцветный флаг. Военный оркестр нестройно сыграл «Марсельезу».

Вету и Марка записали в старший класс. Они уже были большие. Вете — 16, а Марку — 15. До этого они учились в тифлисских гимназиях: Марк в мужской, а Вета в женской.

Вета быстро повзрослела; в одночасье из угловатой девочки стала стройной маленькой женщиной. У нее удлинилось лицо, густые темные волосы приобрели золотистый оттенок. Вета на людях стеснялась, чтобы скрыть неловкость, она часто улыбалась, поэтому вокруг ее больших глаз с молодости пролегла сеть морщинок. Те, кто знал Вету, запомнили мелодичный тембр ее голоса.

Марк тоже повзрослел и сильно вытянулся, стал на голову выше отца. Он сильно сутулился, близорукость заставила его с четырнадцати лет носить очки в металлической оправе. Одевался Марк небрежно. Летом и зимой на нем была гимназическая тужурка и сдвинутая на затылок фуражка с золотыми буквами ПТГ — Первая Тифлисская гимназия.

Приемные экзамены принимал директор лицея — мсье Леклерк. Экзамен длился долго, и мсье Леклерк изрядно устал. В этом году ему исполнилось шестьдесят. До недавнего времени он был директором лицея в Руане и с удовольствием предвкушал пенсию, размеренную жизнь в нормандской деревушке у моря. И вдруг такое назначение… Его уговорил Анри Лионель, университетский товарищ, он теперь заведовал канцелярией в министерстве. Соблазнил орденом Почетного легиона и прибавкой к пенсии. И вот теперь мсье Леклерк на старости лет прозябает здесь, в азиатской глуши.

Абитуриенты были в основном дети министров и чиновников высокого ранга. Французский язык они знали плохо. Мсье Леклерк задавал нарочито простые вопросы: «Где умер Наполеон? Где родилась Жанна д’Арк? Между кем шли греко-персидские войны?» Дети обильно потели и издавали неопределенные звуки.

В дверь заглянул Эрнест де Вилье, учитель словесности.

— Мсье Леклерк, я могу вас подменить…

— Ради Бога, мсье де Вилье. У меня голова идет кругом…

Де Вилье сел за директорский стол.

— Следующий…

В кабинет вошла Вета. На ней было черное гимназическое платье с белым кружевным воротничком. Волосы зачесаны назад. У нее немножко дрожали руки… Де Вилье сверился со списком.

— Напомните, как вас зовут, мадмуазель…

— Дадашефф, — сказала Вета, — Элизабет…

Де Вилье нашел ее в списке. Поставил галочку.