Кормили нас в школе очень хорошо, курсантский паек был вполне достаточным. Я до сих пор с восхищением вспоминаю организацию питания там и вообще работу тыла. Курсантов приучали к культуре и в столовой: была заказная система, на столах у каждого всегда имелись не только ложка, вилка, но и нож, салфетка. Такого я ранее не видывал.
Как упоминалось выше, на третьем году пребывания в школе курсанты закрепляли все приобретенное. Мы почти непрерывно работали в поле и войсках, приобретая навыки командиров. На третьем курсе я был назначен помощником командира учебного взвода и стал носить на петлицах по три треугольника. Фактически же приходилось командовать взводом курсантов, руководить материальным обеспечением занятий, следить за оружием и уходом за ним. На мне лежало все взводное хозяйство, но главным, конечно, было проведение занятий по уставам, тактике и строевой подготовке.
Вообще из нас готовили общевойсковых командиров-единоначальников. После школы путь лежал в полк на должность командира взвода, а далее - по способностям. Большинство и пошли по командирской стезе, но немало моих однокашников стали замполитами, начальниками боепитания, вещевой и продовольственной служб и т. п. Здесь сказалась универсальность нашей подготовки в школе, и она, полагаю, была вполне оправданной, ибо командир-единоначальник обязан знать досконально все службы. Особенно это важно для командиров частей и соединений.
В 1928 году по рекомендации комсомольской организации, а также двух коммунистов - начальника курса Лицита и секретаря парторганизации Жердева я был принят кандидатом, а через год стал членом ВКП(б). Таким образом, вот уже шесть десятилетий как я в рядах ленинской партии. Ее судьба стала моей судьбой, я рос и мужал в нашей большой семье коммунистов, вместе с товарищами учился, закалялся, набирался политического и жизненного опыта. И думаю, что все, о чем я буду рассказывать дальше, как раз и выразит по своей сути неотделимость моей личной судьбы от судьбы партии.
По окончании школы все мы были хорошо обмундированы и получили месячный отпуск. И вот в форме краскома с двумя кубарями на петлицах, впервые в жизни в хромовых сапогах, в длинной комсоставской шинели, с чемоданом, наполненным московскими гостинцами для родителей и малышей, я приехал в родное Поречено. Сколько было радости, сколько односельчан перебывало у нас, чтобы полюбоваться своим, деревенским краскомом! Думаю, что подобные эпизоды наглядно показывали крестьянам, что Советская власть - это их родная, кровная власть.
Сельчан тогда очень волновали и тревожили вопросы коллективизации. В той мере, в какой сам был в курсе событий, я постарался разъяснить землякам суть дела. Однако, не скрою, тревога за судьбу родной деревни и моих близких в не изведанных еще на практике условиях передалась и мне. На политзанятиях нам разъясняли, что коллективизация будет проводиться на основе широкого внедрения высокопроизводительных сельскохозяйственных машин и механизмов, но ни в нашей деревне, ни в соседних их не было видно, хотя создание колхозов шло полным ходом. Для нынешнего читателя не секрет, что тогдашние наши тревоги, к сожалению, во многом оправдались. Жизнь в колхозных деревнях складывалась трудно, а судьба многих селян, несправедливо зачисленных в кулаки, оказалась трагической...
Глава вторая. Становление
Быстро пролетел отпуск, и я покинул родное Поречено. Дома встретился со своими родными и друзьями, кроме брата Федора, пошедшего по моим стопам и занявшего мое место в школе имени М. Ю. Ашенбреннера. Впоследствии он вырос до генерал-лейтенанта авиации. С небом связал свою военную судьбу и брат Петр, ставший генерал-майором авиации.
Учебу я закончил по первому разряду и получил назначение в Ленинградский военный округ - в 16-ю стрелковую дивизию имени В. И. Киквидзе{3}. Она дислоцировалась в основном в Новгороде, куда я и прибыл 1 октября 1929 года. В отделении кадров мне сообщили, что буду принят командиром дивизии. Я поднялся на второй этаж старинного трехэтажного здания и вслед за кадровиком оказался в кабинете комдива. Из-за стола поднялся и вышел навстречу мне моложавый командир соединения с двумя ромбами в петлицах и орденом Красного Знамени на груди. В проницательном взгляде его умных, глубоко посаженных глаз, за строгостью явно виделась доброжелательность. Привлекали внимание правильные черты лица комдива, аккуратно зачесанные на косой пробор волосы, обрамлявшие высокий лоб, короткая щеточка усов, четко очерченный подбородок. Это был Г. А. Ворожейкин, ставший в дальнейшем маршалом авиации. Тогда ему было 35 лет.
Я представился. Григорий Алексеевич пожал мне руку и предложил садиться.
- Знаю,- сказал он,- что вы хорошо учились, исправно несли службу в училище - да иначе в нашу дивизию вас бы и не направили! Но имейте в виду, что учиться самому и учить других - это разные вещи, особенно в армейских условиях. Так что настраивайтесь на самую упорную работу, скидок на неопытность делать не будем.
Видимо, на лице у меня отразилась растерянность от суровоcти этих слов и самого тона, которым они были произнесены, и я испытал затруднение с ответом. Тогда строгое лицо моего нового начальника осветила добрая улыбка.
- Не теряйтесь,- продолжал он,- боевые традиции у нашей дивизии, как вы скоро убедитесь, богатые, к тому же соединение признано командующим одним из лучших в округе. Вам помогут, в чем понадобится. Я направлю вас в передовой полк - в сорок шестой имени Медведовского{4} - и, как хорошо теоретически подготовленному командиру, доверю пулеметный взвод.
- Спасибо за доверие! - только и мог сказать я. Мне эта встреча с комдивом крепко запомнилась. Потом мы еще несколько раз виделись с ним, но по большей части это происходило скоротечно - на проверках, учениях и довольно редких тогда совещаниях. Но у Григория Алексеевича была цепкая память. Это я понял, когда спустя 13 лет мы встретились под Сталинградом и он узнал меня. Из нашей дивизии Г. А. Ворожейкин уехал на учебу в Военно-воздушную академию имени профессора Н. Е. Жуковского{5} и, окончив ее, стал затем одним из видных руководителей советской военной авиации. Выходец из многодетной крестьянской семьи в Тверской губернии, он был подлинным самородком. Имея за плечами всего двухклассное образование, сельский парнишка поступил на производство и, будучи рабочим, самостоятельно приобрел знания в объеме средней школы, успешно сдал соответствующие экзамены. В 1915 году его призвали в армию и направили в псковскую школу прапорщиков. В последующем, быстро продвигаясь по службе, он к концу первой мировой войны в чине штабс-капитана командовал ротой на Юго-Западном фронте. В гражданскую войну возглавлял полк, а затем штаб бригады, за храбрость и распорядительность удостоился ордена Красного Знамени.
Так же, по-деловому и тепло, встретили меня в 46-м стрелковом полку. Его командир И. С. Безуглый смог побеседовать со мной лишь накоротке, так как был вызван в штаб корпуса, но по его указанию все мои служебные и бытовые дела устроились быстро. Я был зачислен, как приказал комдив, в пулеметную роту на должность командира взвода. Большинство командиров жили в то время на частных квартирах. Сослуживцы помогли и мне снять небольшую, но уютную комнату. Полк был территориальный, его личный состав приписывался по районам комплектования, в которые мы и выезжали дважды в год, зимой и летом, на межсборовую подготовку. Проводили на месте тактические и строевые занятия, а также учения со стрельбой. В остальное время в полку шла напряженная командирская учеба.
На наших занятиях, в том числе и в моем взводе, нередко присутствовали старшие начальники. Особенно часто приходил к пулеметчикам И. С. Безуглый. После одного из занятий он пригласил меня в комнату командира роты и довольно дотошно начал расспрашивать о моей общей и военной подготовке, о планах на будущее. А в заключение сказал, что я назначаюсь командиром пулеметного взвода в полковую школу. Это очень обрадовало меня, так как я получал полный взвод 36 человек, четыре отделения станковых пулеметов. Задача состояла в том, чтобы подготовить из курсантов командиров отделений. Кроме моего в полковой школе был еще один пулеметный взвод, а также три стрелковых и взвод саперов. В полковой школе я прошел все ступени, вплоть до ее начальника. Здесь я сформировался как общевойсковой командир среднего звена, здесь же у меня развился интерес к военной теории. Этому способствовали все мои непосредственные и прямые начальники.
