Встрепенулся Павлов, пробасил:

- Сми-и-рно! Господа офицеры!..

Быстрыми шагами, стройный, красивый, с вечной улыбкой на лице, подходил ротный фон Либгард. Этот - не то, что Павлов. Любил иногда либеральничать, но был строг, суров, подчас жесток.

Поздоровался и стал объяснять роте, что сегодня - торжественный день, день присяги. В этот день матрос дает клятву перед богом и святым евангелием служить верой и правдой царю, и после присяги всякий поступок карается строже, по всем законам. Скомандовал роте: "Направо - шагом марш", - и к экипажной церкви - давать клятву.

Поп, сказав напутственное слово, начал медленно, по-евангельски, читать клятвенные слова. Поклялись, приложились к кресту и "святому" евангелию. Церемония кончилась. Все как-то по-праздничному повеселели. Но, конечно, не потому, что дали богу клятву, почему теперь еще строже будут наказывать, а потому, что теперь можно хотя бы изредка вырваться из казармы и пойти в город. Правда, это было не из больших удовольствий: пойдешь в город - лучше за город удирай, а в городе останешься - на "ваше превосходительство" напорешься, во фронт не так встанешь - 6 суток в карцере "отдохнешь". А все же, как ни страшен карцер и как ни странно, первый раз выйдя в город, отдавать честь и становиться во фронт - жаждешь попасть без команды в город, встретить старых моряков с кораблей, узнать и порасспросить их о житье-бытье на кораблях.

Пятое марта{1}. После предварительной репетиции на плацу в Царском Селе, где "изволили" сделать смотр адмирал Зиллоти и остаться недовольным 1-й ротой, ротный фон Либгард был мрачен и суров. Все надежды молодого мичмана получить царское "спасибо" рухнули. Только утром адмирал Пономарев подбодрил его: 1-я и 5-я роты будут представлены царю. Перед смотром был сделан самый тщательный и поголовный осмотр всей роты. Все карманы выворотили, - не запрятаны ли у кого боевые патроны...

В 10 часов утра все четыре батальона выступили на смотр.

На плацу, перед Екатерининским дворцом, долго пришлось ожидать приезда царя со свитой.

Наконец раздается команда:

- Смирно!

Для встречи справа:

- Слушай, на ка-ра-у-ул!

В карете, с гайдуками на запятках, царь вместе с наследником ехал по фронту, здороваясь с каждым батальоном.

Наша рота была первой вызвана для смотра. По окончании строевых занятий продефилировали церемониальным маршем мимо царя, повернув голову вправо до отказа. После смотра получили по белой булке и снова - в обратный путь, в Кронштадт.

Фон Либгард, так боявшийся за исход смотра, получил царское "спасибо" и внеочередное производство в лейтенанты. В награду от осчастливленного "монаршей милостью" ротного рота получила пятидневный отдых.

На корабле

Кончились строевые занятия и царский смотр. Новая забота и тревога: на какой корабль спишут? Хорошо бы попасть на "Николаев". Там, говорят, лучше, чем на "Двине".

Не повезло... Шагаем на "Двину", имевшую славную и одновременно жуткую память и прошлое. "Двина" - это бывший броненосный крейсер "Память Азова", в 1905 году он явился очагом революционного восстания моряков-балтийцев, с того времени был разжалован и переименован в "Двину". С него сняли георгиевский флат, разоружили, заколотили досками и ошвартовали у стенки. Только с 1909 года он вошел в состав минных учебных судов{2}. Команда восставшего крейсера после предательства в Ревеле была частью осуждена на смертную казнь, частью сослана на каторгу и рассажена по тюрьмам. Остальные матросы в 1906 году были раскассированы по различным армейским полкам.

Сурово принял нас в свои объятия разжалованный крейсер. Зловещий призрак расправы 1905 года еще витал над его обитателями-матросами. Здесь можно было встретить многих из тех, кто расстреливал восставших и кто в награду за это получил георгиевский крест. Но там, где царила жестокость, родилась и школа, воспитывавшая новых бунтарей. Такой школой являлась и "Двина". Среди команды и сменных руководителей унтер-офицеров специалистов кипела бунтарская работа. Нескончаемая вереница шпиков и провокаторов не смогла "очистить" корабль революционная "зараза" размножалась.

Сменный руководитель Охота, будучи участником революционного движения в 1905 году, все свободное время уделял подготовке новых кадров борцов за светлое будущее. Флот вместе с распространением технических знаний воспитывал бесстрашных баррикадных борцов, которые в 1917 году выполнили заветы тех, кто был расстрелян и сослан на каторгу в 1906 году.

В 1912 году флот готовил новое восстание борцов-моряков, которые, несмотря на предыдущие неудачи, не складывали оружия перед всесильными столпами царского произвола.

С наступлением весны подготовка к восстанию пошла лихорадочным темпом. Сменный Охота таинственно передавал о ней. Некоторые, суда флота в июле готовились в поход за границу. К этому моменту и подготавливалось восстание. Руководители были уверены в успехе.

Боевая подготовка Балтфлота не прошла незамеченной. Сеть пауков-шпионов проникала везде. Новый заговор был раскрыт.

22 июля командующий Балтфлотом фон Эссен, окруженный жандармами, появился на боевых судах. В час ночи, когда почти вся команда на кораблях спала, за исключением тех, кто дежурил и ожидал получить боевой сигнал о восстании с броненосца "Цесаревич", фон Эссен вместе с жандармами стоял на верхней палубе броненосца "Император Павел I", где в первую очередь должно было вспыхнуть восстание. Отдавая старшему офицеру список зачинщиков, фон Эссен приказал немедленно их арестовать.

Офицеры, кондуктора вместе с жандармами вытаскивали в одном белье бунтарей. На верхней палубе взоры мятежников встретились с яростным взглядом фон Эссена. Арестованные поняли свою участь. Их построили во фронт в непривычной на кораблях форме - в белье. Их слух ловил рычанье фон Эссена:

- Вы, сволочи, вздумали делать бунт против царя. Прикажу всех расстрелять, сгноить в тюрьмах, на каторге! Я не остановлюсь ни перед чем, хотя бы мне пришлось взорвать весь флот!

Арестованные под усиленным конвоем были отправлены в жандармское управление. В эту же ночь аресты были произведены почти на всех кораблях, и только командир крейсера "Громобой" Максимов отказался пропустить на корабль жандармов, ответив, что у него нет бунтарей и он за свою команду ручается.

Лучшие товарищи были вырваны из нашей семьи. На кораблях повеяло сырым, могильным смрадом. Все притихло. Забились по кубрикам, по трюмам, в кочегарках. Только те, которые принимали активное участие в подготовке восстания и не были арестованы, не теряли надежды и верили, что рано или поздно им удастся сорвать оковы рабства.

Втихомолку; забившись в кочегарку, мы повторяли:

- Эти аресты для нас - хороший урок. Мы будем более осторожны, более опытны. Научимся, как нужно скрывать подготовку восстания от шпиков.

На кораблях царил неудержимый произвол. Шпики шныряли во всякое время и по всем уголкам корабля. Потянулись суровые дни царской службы. Свободного времени у команды не было: ей не давали одуматься и оценить то, что произошло в ночь на 22 июля. Начальство заставляло выполнять самые нелепые работы: ежедневно чистить деревянную палубу стеклом, чистить "медяшку" во время дождя, привязав шлюпку, заставляло часами грести на месте. Карцер и сидение на хлебе и воде стали частым явлением. Команды кораблей изнемогали под уродливой тяжестью службы. Многие предпочитали попасть в тюрьму, только бы не оставаться на корабле.

Кошмарная жизнь матросов еще более ухудшалась скверной пищей. Суп с крупой и протухшее мясо с червями, которое среди матросов называли "606", - были обычным явлением. Жаловаться на плохую пищу не смели. На всякую жалобу был один ответ: "Бунтовать вздумали!" Пробовали показывать врачу суп с червями тот с иронической улыбкой отвечал:

- Что ж, черви разве не мясо? Чем больше червей, тем лучше должен быть суп.

Летнюю кампанию весь минный отряд простоял в Биорках. 14 сентября вернулись в злосчастный для матросов Кронштадт. Здесь царил настоящий террор "опричника" - адмирала Вирена. Этот самодур, по заслугам первый уничтоженный в дни февральской революции, наглейшим образом издевался не только над матросами, но и над рабочими Кронштадта.