В отечественной и зарубежной литературе встречаются суждения о якобы существенном вкладе колониальных и зависимых стран (как импортеров готовой продукции) в индустриализацию ныне развитых государств. Это явное преувеличение. Судя по имеющимся оценкам, в XIX в. не более 6–14 % всей продукции обрабатывающей промышленности стран Запада и Японии (составлявшей 2–3 % их ВВП) реализовалось в периферийных странах, а в 1899–1938 гг. – соответственно 5–8 и 1,5–2,5 %. Однако для некоторых западноевропейских государств, включая Великобританию, эти показатели на отдельных этапах развития были, быть может, в 1,5–2 раза выше, что, возможно, и явилось основой указанных суждений. Таким образом, рынки стран Востока и Юга служили важным, но дополнительным источником увеличения экспорта для большинства будущих капиталистических держав и вряд ли могли коренным образом повлиять на ход их индустриализации.

В целом, можно сделать вывод, что экономическое развитие в период промышленного переворота носило, вопреки еще встречающимся в литературе суждениям, преимущественно экстенсивный характер, поскольку за счет количественных затрат производственных ресурсов было получено в среднем 60–65 % прироста их ВВП (вклад труда – примерно 28–30 %, физического капитала – 18–20, используемых природных ресурсов – 15–16 %). На долю интенсивных факторов приходилось соответственно 35–40 %. С учетом уменьшения продолжительности рабочего времени (часов) этот показатель, возможно, был несколько выше – 43–47 %.

В странах более ранней модернизации (Великобритания, Франция) и США (осуществлявших крупномасштабное инфраструктурное строительство, а также широкое освоение богатых природных и иных ресурсов) относительный вклад качественных составляющих роста (26–34 %, или по уточненной оценке 31–40 %) был ниже, чем в среднем по Германии, Италии и Японии (соответственно 40–54 и 48–62 %). При всей условности этих расчетов можно предположить, что в целом рост эффективности в период индустриализации примерно на 1/5 был связан с изменением в отраслевых пропорциях распределения рабочей силы и физического капитала, на 1/4 – с ростом качества основных фондов (повышением доли активных элементов производственных активов) и более чем наполовину – с улучшением качества человеческого фактора производства.

Итак, в эпоху промышленного переворота произошли кардинальные сдвиги в структурах производства и национального богатства, позволяющие говорить о становлении качественно нового типа хозяйственной эволюции – индустриального экономического роста. За XIX век совокупный продукт ведущих западных стран вырос почти в 10 раз, в том числе на душу населения – в 3,3–3,7 раза. Это означает, что по сравнению с первыми восемью столетиями второго тысячелетия средний темп изменения подушевого дохода увеличился на порядок. Возникла и сформировалась индустриальная цивилизация. Прогресс был достигнут как на основе расширения и углубления внутренних конкурентных рынков, так и в результате интенсификации внешних взаимосвязей стран, создания мирового капиталистического хозяйства. Вклад фактора эксплуатации периферии в осуществление индустриализации ныне развитых государств был в целом, как показывает анализ, существенно меньше, чем считают некоторые леворадикальные ученые.

Стоит отметить и тот факт, что понятие «промышленный переворот» не вполне оправдывает свое название. В период промышленного переворота производство в новых отраслях увеличивалось сравнительно высокими темпами, и на этой основе сложился миф о феноменальном росте индустриального сектора в прошлом столетии. В самом деле, если в 1700 (1730)–1760 гг. среднегодовые индикаторы прироста продукции и черной металлургии и хлопковой промышленности Великобритании составляли 0,3–0,6 и 1,4–1,8 % соответственно, то в 1760 (1780)–1830 гг. они достигли уже 4–5 и 6–8 % (что привело к значительному удешевлению некоторых товаров, в частности, цены на хлопковые ткани в 1790–1850 гг. понизились более чем в 60 раз).

Возможно, ввиду своей относительной доступности эти и подобные им показатели по современному сектору индустрии широко использовались различными исследователями при конструировании индексов промышленного производства. Однако они в целом оказывались, как правило, завышенными, ибо, во-первых, нередко базировались на данных о потреблении сырья, материалов и энергии, а также валовых показателях. В то же время промежуточные затраты, как известно, росли обычно на начальной стадии индустриализации опережающими темпами по сравнению с выпуском конечной продукции.

Во-вторых, расчеты в целом недоучитывали размеры производства в традиционных отраслях промышленности (пищевой, шерстяной, льняной, шелковой, кожевенной и др.), в ремесленных предприятиях и в нерыночном секторе экономики. Между тем, вопреки распространенным суждениям, роль традиционного сектора в ныне развитых государствах на этапе промышленного переворота была весьма внушительна. Ускорение общих темпов экономического роста (примерно с 0,3–0,5 % в год в 1500–1800 гг. до 1,8–2,2 % в 1800–1913 гг.) было обусловлено увеличением вклада аграрных отраслей на 16–18 %, промышленности и строительства – на 38–40, а третичного сектора – на 43–45 %. Примерно такими же пропорциями определялось участие отмеченных секторов в повышении общей динамики занятости населения. Иными словами, важнейшую роль в эпоху промышленной революции играла не только индустриализация, но и сервисизация хозяйства – относительно быстрое развитие торговли и сферы обслуживания, культуры и просвещения, а также различных средств и систем коммуникаций.

Таким образом, индустриальный рост был в немалой мере взаимосвязан с развитием сельского хозяйства и инфраструктурных отраслей. В целом, в странах Запада на этапе их «промышленного рывка» существовала достаточно тесная корреляция (коэффициент равен 0,78) между динамикой сельскохозяйственного и промышленного производства. Аграрная революция, отчасти предшествовавшая промышленному перевороту (началась в Англии в 1690–1700 гг., во Франции и США – в 1750–1770 гг., в Германии – в 1790–1800 гг.), во многом – по крайней мере до середины XIX в. – происходила на традиционной и полутрадиционной основе, т. е. без машин и химических удобрений, но на базе улучшения систем ротации культур, использования селекционных семян, более продуктивных пород скота, широкого применения органических удобрений, усовершенствованных орудий труда. Вместе с тем она обусловила в целом существенный рост эффективности сельскохозяйственного производства, который во многом определял его общую динамику.

На этапе промышленного переворота в странах Западной Европы в целом за счет экстенсивных факторов было получено 25–30 %, а в результате интенсификации – 70–75 % прироста аграрной продукции. В США эти показатели составили 85–87 и 13–15 %. Иными словами, во всех рассматриваемых странах, за исключением США (переселенческое государство с обширными массивами неосвоенных земель), вклад совокупной производительности был весьма значительным. Подъем сельского хозяйства и его интенсификация (сначала на полутрадиционной, а затем на более или менее современной основе) способствовали не только росту численности населения, но и повышению (в тенденции) его жизненного уровня, относительному снижению издержек производства в несельскохозяйственных отраслях экономики, расширению емкости внутреннего рынка и в конечном счете обусловили перерастание протоиндустриального развития в индустриализацию.

Итак, сравнительно быстрая трансформация стран Запада определялась не только (а быть может, не столько?) масштабами вытеснения прежних форм производства, но и достижением органического синтеза современных и наиболее продуктивных из числа традиционных факторов роста, роль которых в становлении индустриальной цивилизации и придании ей относительной устойчивости оказалась весьма значительной. В целом по странам Запада в период их «промышленного рывка» за счет увеличения затрат основных производственных ресурсов и повышения эффективности было в среднем получено соответственно около 3/4 и 1/4 прироста продукции вторичного сектора экономики. С учетом сокращения длительности рабочего времени индикатор вклада совокупной производительности достигал в среднем 28–32 %, в том числе в Великобритании и США – 14–17 %, во Франции и Германии – соответственно около 27–29 и 36–38, в Италии – примерно 42–44 %. Таким образом, вопреки распространенным представлениям, индустриальный сектор развивался, в отличие от агросферы, преимущественно экстенсивным способом, получая при этом от нее немалую долю производственных ресурсов.