Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Вот как? — Михаил Максимович ласково посмотрел на Тоню. Придется помочь вам. Скоро снег пойдет, без теплого помещения будет плохо. И так нынче зима запаздывает.

— Ага! — крикнул Маврин. — Наша берет!

С горы спускались в этот день с песнями. У всех появилось отрадное чувство уверенности. Работа заметно продвинулась вперед.

Тоня оглядывалась назад, на мрачно чернеющий лес и голую вершину. Ей уже чудилось, что по склону проложена новая широкая дорога, на столбах светятся электрические фонари… Гора живет. Вокруг шахты строятся дома, люди переселяются в новые жилища, Лиственничка работает день и ночь… И все это сделала бригада, ее бригада!

Она поймала себя на том, что с нежностью думает о товарищах. Они стали близкими, нужными ей людьми. Ее беспокоит всегдашняя бледность Зины, беспечность Савельева, который то плохо обуется, то оденется слишком легко. А Димке ей всегда хочется подсунуть лишний кусок. Он ест очень много и редко бывает сыт.

Отдавая силы и помыслы работе, Тоня не переставала внимательно следить за ученьем Павла. Оказалось, что это не такое простое дело, как она думала первого сентября, когда договаривалась, с десятым классом. То Лена Баранова заболела — и у Павла прорыв по немецкому языку, то Володя Арыштаев занят школьной газетой и не может идти на урок, то Заварухину необходимо посетить физический кабинет и прослушать консультацию Федора Семеновича. Тоня старалась выкроить время, чтобы заняться с Павлом немецким, уговаривала Володю дать лишний урок истории и бежала вечером к Федору Семеновичу.

Однажды Митя Бытотов пришел к ней возмущенный:

— Тебе известно, что Китаева уже четыре урока пропустила?

— Как! — удивилась Тоня. — Значит, Павел две недели химией не занимался? Да что это с Олей? Больна?

— Здорова! Просто фокусничает. Я случайно узнал, что она на уроки опаздывает, сделал замечание, она и разобиделась. Я снимаю ее с преподавания, так и знай.

Тоня посмотрела на Бытотова и почему-то решила: нет, здесь что-то не так.

— Ладно, Митя, я сама у нее побываю.

В тот же вечер она отправилась к Оле. Та встретила ее приветливо, но после первых же слов об уроках разволновалась. Лицо ее покраснело, она косила на Тоню сердитыми черными глазами и говорила раздраженно:

— Митьке командовать нравится! Конечно, после того, что он мне наговорил, я заниматься не буду. Подумаешь, опоздала несколько раз! Павел не обижался, говорил, что ему со мной легко учиться. А если Бытотов, как с девчонкой, обращается, не стану больше в Белый Лог ходить. Назло Митьке не стану!

Она заплакала злыми слезами.

На следующий день Тоня напустилась на Заварухина:

— Что же ты мне ничего не говорил? Зачем Китаеву покрываешь? Мы снимаем ее с преподавания.

— И очень плохо сделаете! — Павел нахмурился. — Ольга девочка толковая. Правда, не очень аккуратно приходит, зато потом увлечется, сидит, времени не замечает. Митя, видно, через край хватил.

Он нашел кусок бумаги, свою рамку для письма и, старательно вывел:

«Оля, обиды по боку! Приходи, пожалуйста. Без тебя химия не пойдет. Павел».

— Разборчиво? Вот, передай ей. Не может быть, чтобы не пришла.

Получив записку, Китаева действительно в тот же день отправилась в Белый Лог, и не одна, а с Петром Петровичем, который проверил знания Заварухина и похвалил Олю.

Павел был доволен. Он знал, что Петр Петрович считает девушку своей лучшей ученицей и часто говорит: «Китаева — прирожденный химик».

После общего собрания Заварухин находился в особенном, приподнятом настроении. Он искренне гордился тем, что удалось переломить упрямство Иона. Кроме того, собрание снова повернуло жизнь Павла, и у него появились новые интересные дела.

Кирилл Слобожанин свое обещание сдержал, пришел и, несмотря на все предубеждение Заварухина против него, понравился Павлу. Они говорили о фронте, и Слобожанину, который сам три года воевал, Павел незаметно для себя рассказал и кое-какие эпизоды боевой жизни и как был контужен во время разведки и найден товарищами через два дня посиневшим, со слабым дыханием.

Слобожанин говорил с Павлом уважительно, кое о чем посоветовался. Быстрая речь его с бесконечными «слушай» и «верно?» была проста и убедительна. Несколько раз он сказал: «Я с тобой как с бывшим комсоргом говорю», «У тебя опыт работы с молодежью немалый». Все это Павлу льстило, а за предложение Слобожанина прочитать молодым рабочим несколько лекций он ухватился крепко. Кирилл обещал прислать ему литературу и опять не подвел. Бытотов принес нужные книги и понемногу начал читать их Павлу. Огорчало Заварухина только то, что бегло писать выпуклым шрифтом он еще не мог и составление конспекта приходилось откладывать.

Овладеть шрифтом оказалось нелегко. Павел уверял, что у него «неспособные пальцы», в них медленно развивается тонкость осязания. Но постепенно она развивалась, и Заварухин знал, что своего добьется. Чтобы скорее выучиться читать и писать, он не жалел времени и без стеснения обращался за помощью не только к Тоне, но и ко всем, кто его навещал.

А Тоню медленность обучения приводила в отчаяние. После дня, полного живой, нетерпеливой работы на гольце, после урока, во время которого Павел радовал ее интересными соображениями, ей тягостно было следить за тем, как он медленно читает букварь, и методично поправлять его: «Опять ошибся, Паша: это не пэ, а эм».

— Мучаю я тебя, Тоня, — сказал Павел однажды. — Стыдно лишний час тебя задерживать, да так хочется быстрей одолеть эту премудрость!

Он улыбнулся:

— Санька говорит, что пока я учу, он сам весь шрифт запомнил.

— Санька тебе наговорит! — отозвалась Тоня, у которой брайлевские значки никак не укладывались в голове.

— Не всегда он зря-то говорит, — лукаво ответил Павел.

Тоня продолжала часто препираться с Мавриным, и вообще он меньше считался с бригадиром, чем ей бы хотелось. Но работа двигалась вперед, и Маврин становился серьезнее. Зато мнения свои отстаивал попрежнему и, если Тоня не соглашалась, действовал через Заварухина. Тоня с удивлением слушала, как Павел убеждает ее в том, в чем накануне убеждал Маврин.

— Ты всегда его сторону держишь! — обиженно сказала она. — Хотел меня от Саньки защищать, а сам…

А я решил, что защищать не надо, — упрямо ответил Павел, — что это тебе обидным может показаться. Мне ведь Андрей рассказывал, как Санька тебя дразнит. Я и подумал: Тоня не жалуется — значит, хочет самостоятельно справиться с ним.

— Ты прав, пожалуй… Кажется, с тех пор как я под дождь работать вышла, он стал мне больше доверять. Ты про этот случай знаешь?

— Все, все знаю, Тоня. Все, что тебя касается, — мягко сказал Павел.

Тоня смутилась и поспешно отвела глаза от его лица, будто Павел мог прочитать в них, как она обрадовалась его словам.

Глава тринадцатая

Михаил Максимович послал на голец трех плотников. С их помощью ребята быстро закончили постройку тепляка.

Андрей и Кенка установили железную печку. Когда в ней впервые загудело пламя и темное железо стало наливаться малиновым жаром, Зина поставила на печь большой чайник и спросила:

— Ну, чем не дом?

— Табуретки и нары надо сколотить, — сказала Тоня.

— Ага! Вошла во вкус! — захохотали ребята. — Небось радешенька, что есть где погреться.

Работать становилось холодно. Запоздавший в этом году мелкий, сухой снежок несколько раз реял над землей, но только припорашивал ее. Не укрытые мягкой зимней одеждой деревья беспомощно стыли.

Шахта постепенно углублялась. Тоне казалось, что это происходит страшно медленно. Но венцы крепления наращивались один за другим, в шахту уже не прыгали, а спускались по лесенке, которую Костя Суханов все время надставлял.

Для подачи наверх выбранной породы начали ставить ручной вороток. Рама воротка должна была стоять на длинных бревнах — лежнях. Они получились короткими, и Тоня не приняла работы.

— Что в инструкции сказано? — повторяла она. — Лежни должны выходить за пределы колодца шахты на метр с каждой стороны, чтобы в случае обвала стенок ворот остался на месте.

90
{"b":"581282","o":1}