Я поймала себя на том, что взяла обыкновение поглядывать на Каллена и рассматривать его взлохмаченные волосы. Мне удалось заметить, что вечернее садящееся солнце отливает в его вихрах оттенком бронзы.
В номере отеля он всегда сидел в гостиной и читал. Сидел прямо напротив входной двери, развернувшись к ней лицом.
Скользя взглядом по его ладной фигуре, я увлекалась этим занятием: сложен он был хорошо, чего уж греха таить. Плечи – они нравились мне больше всего – широкие и мускулистые, руки тоже накаченные. Да и лицо Каллена не было лишено мужской привлекательности: тяжелый подбородок, прямой нос и проницательные глаза. Они были чрезвычайно умными, эти глаза, я могла судить так по тому, как он иногда на меня смотрел. Молчаливо, тяжело смотрел, но вместе с тем гипнотизирующе.
Я подозревала, что из всех его выдающихся качеств именно глаза сыграли со мной самую злую и жестокую шутку.
В своих попытках наладить контакт я была непреклонна ровно так же, как и неудачлива. За все то время, что мы здесь находились, трескотня моя не умолкала, а он, кажется, выработал к ней иммунитет. Поначалу я могла добиться хотя бы язвительных комментариев, но позже и их уже не удостаивалась.
Я говорила:
- Мы едем на шопинг, - и красноречиво поглядывала на часы, которые показывали позднее время.
И он снова надевал только что сброшенный с плеч пиджак.
Я заходила в отдел с мужской одеждой и брала летнюю цветастую рубашку:
- Она подойдет к твои глазам.
И он смотрел на меня стеклами очков, не обращая внимания на протянутую вещь.
Я заказывала бутылку шампанского в ресторане и придвигала к нему изящный бокал:
- Плесни себе тоже.
Он звал официанта и просил воды.
Он садился за руль, а я с промежутком в пять минут меняла наш маршрут, то задаваясь целью посетить СПА-салон, то заехать к давнишней подруге, то просто погулять в парке. Каллен не говорил ни слова и поворачивал в указанных направлениях.
Иногда в голове возникал вопрос: зачем мне вообще все это? Зачем я так отчаянно пыталась ему понравиться? Но когда он пускал свой снисходительных взгляд или вздергивал бровь, что получалось весьма эффектно, во мне словно дрожжевое тесто поднималась доселе незнакомая ярость, которую невероятно сложно было контролировать.
Точкой невозврата стал шестой день моего пребывания в Каннах.
Вечер выдался погожим: прохладным, но теплым и достаточно светлым. Прогуляться мне захотелось нестерпимо, требовалось восстановить утраченное равновесие. Слоняющийся рядом Каллен не укреплял мое душевное спокойствие: мне казалось, что все изнутри из-за него жжется, как от реагента.
Часов около десяти мы вышли из отеля и отправились по набережной, я чуть впереди, а Каллен тащился сзади. Снова нельзя было понять, что творится у него на душе.
Для прогулки я принарядилась на славу: свободное дизайнерское платье из шелка воздушно-голубого цвета, распущенные волосы, эффектный макияж. Легкость наполняла меня, и о ложке дегтя можно было забыть, если бы не одной обстоятельство, упорно возвращающее меня с небес на землю: туфли, изумительно подходящие к платью, безбожно натирали.
О том, что рядом со мной Каллен, забыть не представлялось возможным. Ударить перед ним в грязь лицом мое самолюбие не позволяло. Я проявляла чудеса мужественности и опыта, чтобы походка моя оставалась под стать образу – плавной и летящей.
Уже знакомый фонтан вдали вселил в меня надежду. Последние силы ушли на то, чтобы величаво приблизиться к сооружению. В этот раз здесь было немноголюдно.
Надень я в тот день джинсы или другое платье – даже бы не подозревала, что в жизни случаются черные полосы. Однако тем вечером на моей стороне был кто угодно, но не удача.
Когда, всучив Каллену телефон и велев сфотографировать себя на фоне «достопримечательности», я умостилась на неширокой мраморной полоске и потянулась к туфле, то сделать хоть что-нибудь было поздно. Уже будучи мокрой с ног до головы, поняла, что произошло.
Чертов камень оказался невообразимо скользким от воды, да и шелк выбранного платья не предполагал сильного трения.
Пока я усиленно отплевывалась и пыталась вылезти, Каллен столбом стоял напротив, вцепившись в телефон. Он уставился в его экран, и губы его подозрительно подрагивали.
- Чего ты стоишь?! – мой возглас походил на звериный рев. – А если бы я головой ударилась и сознание потеряла? Если бы я захлебнусь сейчас?! Помоги выбраться, мать твою!
- Вы велели мне снять вас с фонтаном, - меланхолично ответил Каллен. – Мне кажется, снимок удался.
Он сунул смартфон в карман пиджака, любезно протянул мне руку и сделал то, чего ожидать было нельзя.
Он улыбнулся.
А я поняла, что мне определенно нравится смотреть, как он улыбается.
Его ладонь я схватила почти в оцепенении. Конечно, почему б ему не улыбнуться, если я так опозорилась? Только сейчас я отметила, что ухмылка носит скорее иезуитский характер, и служит выражением не благосклонности или искренности, больше коварства и насмешки.
Как ни старайся, а злостное пыхтение все равно прекратить не получалось.
Я протянула руку, гневно сведя брови:
- Телефон! Хватит уже ржать, премии лишишься! Вот сейчас позвоню мужу и скажу, что ты меня не уберег, и я оказалась на грани жизни и смерти!
- Умерьте пыл, миссис Блек, - ответил Каллен. - Или вам хочется снова охладиться в воде?
Я замерла, не в силах выдавить и слова. Столкнуть меня обратно ему не составит никакого труда, в этом можно не сомневаться. Сам он казался выше на полторы головы, а в размерах превосходил в два раза. Кроме того, толика лихости в глазах заставляла меня поверить ему на слово.
