- Граф Андраши взял проект Бисмарка?
- Не могу сказать, ваша светлость. Шёлк, прикрывавший меня, был очень плотен и непроницаем для глаза.
- Великие произойдут от этого непроницания хлопоты. Но что поделаешь! В государственном деле без хлопот нельзя.
За окном послышался стук коляски.
- Экипаж? Не к моему дому?
Ахончев подошёл к раскрытому окну, придерживая створку, и, стараясь остаться незаметным, посмотрел на улицу.
- Коляска Бисмарка, ваша светлость! Князь в мундире, эполетах, раззолоченной каске...
-...непогрешимый папа в кирасирском мундире! О, разумеется, Бисмарк дружит со мной. Но дружба дипломата, клятва женщины и зимнее солнце - три самые непостоянные вещи в мире, молодой человек. Лаврентий, Лаврушка! Слуга вошёл и встал у дверей.- Адъютанту Бисмарка, что передаст опять приглашение князя ехать с ним на заседание конгресса, сказать: канцлер болен.- Слуга ушёл.- Я имел скрытое подозрение на переговоры Бисмарка и Андраши. Но вы, сударь, жирной чертой подчеркнули то подозрение: благодарю.Пока Ахончев кланялся, опять раздался стук коляски.- Бисмарк уехал, а потому вернёмся к Бисмарку. Горчаков, говорите, хлопочет о русско-французском союзе? А вам, сударь, не угодно-с, чтоб он ещё и об англо-русском похлопотал?..- Указал Ахончеву.- На столе секретная депеша из Царского Села. Огласите.
Ахончев стал читать:
- "Из Парижа сообщают, что знаменитая дальнобойная винтовка Шасспо усовершенствована и к следующей весне, возможно, французская армия будет вооружена ею".
Горчаков перебил:
- Возможно? Нет! Будет вооружена. Лаврентий!
Слуга вошёл.
- В саду ждет приёма граф Развозовский. Пригласи.- Слуга ушёл.- Граф болтлив, глуп, но вид у него снаружи многозначительный, а в задуманном предприятии, чем многозначительнее передатчик, тем успешней. - И, чуть подумав:- Я продиктую вам, капитан-лейтенант, секретную депешу, а вы передадите её шифровальщику. Шифр номер восемь.
- Шифр номер восемь не надёжен, ваша светлость.
- Тем быстрее дойдет до Биконсфильда. Да и граф небось сболтнёт.
Тут как раз вошёл и граф Развозовский, грузный и поживший мужчина около 55 лет, с мешками у глаз.
- А, граф Юлиан Викторович, здравствуйте! - приветствовал Горчаков.Садитесь, садитесь. Можете идти, капитан-лейтенант. Ах, боже мой! Я и забыл о депеше. Граф, разрешите продиктовать при вас телеграмму?
- Если даже и государственная тайна, вполне положитесь на мою скромность, ваша светлость.
- Пишите, капитан-лейтенант. "Царское Село. Министру двора. Прошу сообщить Его Величеству, что я согласен с мнением генерала Обручева о необходимости немедленной посылки к границам Индии армии в двести тысяч штыков. Канцлер, князь Горчаков". Да-с, двести тысяч! На чей-нибудь взгляд число покажется неправдоподобным, но Яго говорил своему генералу более неправдоподобные вещи, а тот, смотри-ка, как успешно задушил Дездемону,
- Осмелюсь спросить, ваша светлость, фамилию генерала,- осторожно поинтересовался Развозовский.
- Кляузовиц, граф.
Развозовский удовлетворённо кивнул:
- А-а... слышал. Благодарю.
Ахончев, записав текст депеши и откланявшись, ушёл, а Развозовский, вздыхая тяжело, посмотрел на Горчакова... Канцлер перехватил его взгляд:
- А ты что-то грустен, Юлиан Викторович? Опять проигрался?
- Хуже, хуже! Дочь моя уже пришла, ваша светлость?
- Нет еще,
- Стремлюсь увидеть дочь, но трепещу! Она, живя в Лондоне, превратилась как бы в мрамор. Обелиск, а не дочь! Через неё унижен, страдаю. Спасите!
- Что произошло?
- Горе произошло. Дней десять назад встретили вы меня на Фридрихштрассе. В тот час умер коннозаводчик Ахончев, и его жена известила меня, что я назначен по завещанию душеприказчиком.
- Не годны вы, граф, душеприказчиком. Ошибся покойный. Я скорбел и тогда и теперь скорблю.
- И правильно скорбели! Предвидели бездну, ваша светлость! Вы, помните, зашли со мной на квартиру покойного и даже взглянули на его бумаги, которые я увёз к себе.
- Увозить к себе бумаги я, помнится, вам не советовал, граф.
- И правильно! А я не послушался, увёз. Векселя, расписки, вексельную книгу, будь она проклята! Ведь вексельная-то книга исчезла, ваша светлость.
- Плохо.
- А того хуже, что в той вексельной книге отмечены мои векселя, под которые я брал деньги у покойного Ахончева.
Горчаков без всякого выражения полюбопытствовал:
- Векселя вами не оплачены?
- Наоборот, ваша светлость, оплачены.
- Всё равно мошенничество. Так? - Развозовский молчал.- Весьма сожалею, что полковник, командир Лубенского гусарского полка, пойман будет в мошенничестве. Да и где? В Берлине, у немцев. Позор, милостивый государь, позор.
- Ваша светлость, ни духом, ни глазом не виновен. Кроме того офицера Ахончева, что сюда с Балкан к графу Шувалову прикомандирован, приехал ещё наследник. Лютая личность! Делец, коммерсант. Поднимут скандал, пожалуются немцам, поволокут в немецкий суд... а у меня дочь пишет умные книги о славянах, ваше превосходительство, на всю Европу, у Гладстона и лорда Биконсфильда приглашена...
- Боже мой, да вы ещё вдобавок и пьяный?! В такую жару! Покиньте меня, сударь, покиньте.
- Ваша светлость, Александр Михайлович, спасите.
- Покиньте меня. Впрочем, обождите. Не ради вас, ради дочери буду снисходителен последний раз. Похлопочу. Поищем вексельную книгу, раз в ней есть отметки, что ваши векселя оплачены.
- Всеобщая благодарность, ваша светлость, всего света, всего мира и меня, спасён! - Развозовский уже хотел идти.
- Но граф, Юлиан Викторович, взамен хочу попросить у вас услуги.
- Немедленно осуществлю.
- Вы - охотник?
- Страстный, ваша светлость!
- Мне надобно ружьё.
- На зайца или на волка, ваша светлость?
- А разве не всё равно? - спросил Горчаков недоуменно.
- Ружья бывают особые на зайца и особые на волка.
- Мне, голубчик, надо нечто среднее, скажем... на шакала. И не перебивайте меня! Вы пойдёте во французское посольство и скажете военному атташе, господину Леруа, по возможности без свидетелей: "Князь Горчаков страстный охотник".
- Впервые слышу, ваша светлость.
- Но, говорите вы, в России плохие ружья...
