– Ма-а-ам? Ты дома? У меня гости!

Из просторной прихожей, которую, наверное, надо было бы называть величественным словом «холл», уходил в глубь огромной квартиры широкий коридор, вымощенный шикарным паркетом. По обеим сторонам скрывались за занавесями из какой-то бархатистой ткани, расшитой золотыми нитями, двери в комнаты. В полумраке нити загадочно посверкивали. Одна из портьер колыхнулась, выпустив даму в шелковом, расшитом райскими птицами халате и шлепанцах с помпонами. Несмотря на «домашний» стиль одежды, выглядела дама так, словно собиралась на посольский прием.

– Привет, девочки! – улыбнулась она, подходя и оглядывая Луку с головы до ног.

На мгновение той стало стыдно – за джинсы в булавках, за футболку со слюнявым зомби, за черные короткие ногти и встрепанную прическу. Но затем она вскинула голову, как норовистая лошадь, и посмотрела даме прямо в невероятной красоты голубые глаза. Дочь, видимо, удалась в нее.

– Меня зовут Этьенна Вильевна, – едва уловимо усмехнулась та, – но друзья Мунечки называют просто Этьенной. А ты?..

– Лука, – опередила ее Муня, – мы познакомились на кладбище, и она…

Дама приподняла ухоженную тонкую бровь, и дочь замолчала.

– В холодильнике полно еды, – улыбнулась ей Этьенна, – мне кажется, Луке не помешает перекусить и выспаться. Девонька, комната для гостей в твоем полном распоряжении!

Лука так растерялась от увиденного, что просто кивнула, напрочь позабыв о слове «спасибо». После бессонной ночи в голове шумело, видимо, оттого пространство стало играть с ней странные шутки – стены коридора кривились, золотые нити в портьерах показались раскаленными проволоками, а на многочисленных декоративных тарелочках на стенах, явно привезенных из разных стран, задрожали рисунки, будто намереваясь ожить.

Девушка отчаянно зажмурилась и потрясла головой, чтобы избавиться от морока.

– Есть и спать! – констатировала Муня, доставая из пузатого комода и кидая ей пушистые тапки. – Давай рюкзак, отнесу в комнату!

Лука повиновалась. Ее кроссы остались беседовать с Муниными берцами, стоя в шикарной зеркальной обувнице, а она сама отправилась на кухню, поразившую ее своими размерами, белой с золотом мебелью и огромным рабочим столом со встроенной плитой и варочной панелью, стоящим посередине.

Муня усадила ее за обеденный стол, который располагался в той части кухни, что когда-то была балконом. Сейчас отсюда, через панорамные рамы, дворик внизу был прекрасно виден и казался морем, в котором то тут, то там возвышались рубиново-зеленые островки.

После сытного завтрака, состоявшего из яичницы с беконом, блинчиков со сгущенкой и огромной чашки кофе с молоком и карамельным сиропом, Луке отчаянно захотелось спать. Во время еды Муня с разговорами не лезла, вот и сейчас молча вздернула ее за шкирку и отвела в просторную светлую комнату.

– Здесь, – она открыла белую дверь, – санузел с душем. Кровать и шкаф ты и сама видишь. Ложись давай. На тебе лица нет! Вечером подумаем, как тебе помочь!

И, развернувшись, собралась выйти из комнаты.

– Муня! – опомнилась Лука. – Спасибо!

Та легкомысленно махнула рукой и ушла, тщательно прикрыв дверь.

Лука упала на кровать. Рюкзак стоял рядом, и она нашарила в нем телефон, звук и вибрация в котором были отключены еще с утра. Увидев количество пропущенных вызовов, болезненно скривилась. Звонили родители. Брат. Подружки по универу. Даже один одноклассник, с которым у них когда-то что-то было. Вот ведь чудик!.. Сейчас все казалось пустым и ненужным. Была у нее, Луки, жизнь – и вдруг разбилась, как зеркало, да на такие мельчайшие осколки, не собрать. А где взять новую?

С этими мыслями она и уснула. Во сне хмурилась и постанывала, не проснулась, когда в комнату бесшумно вошла Этьенна Вильевна и остановилась у кровати, вглядываясь в гостью так, будто пыталась разыскать в тайнике тела – душу.

Зрачки хозяйки дома лунно блестели.

Сквозь сон Лука услышала, нет, почувствовала, как открылась дверь и в комнату проникло нечто, дышащее тяжело, натужно и страшно. Она враз вспомнила события прошедшей ночи и дня, обозвала себя идиоткой за то, что пошла в неизвестное место с незнакомой девкой, и едва не заорала от ужаса – попала в дом к монстрам, и один из них подбирается все ближе! Между тем чудовище запрыгнуло на кровать…

Матрас дрогнул под тяжестью…

Предсмертный хрип раздавался все ближе…

Лука зареклась носить футболки с изображением зомби. Отчаянно зажмурившись, она представляла, как склоняется над ней ужасная сопящая и хрипящая тварь, как вдруг щеки ласково коснулось что-то мокрое. С опаской приподняв веки, девушка обнаружила рядом два похожих на маслины глаза, умильно смотрящих на нее с черной бархатной маски.

– Ты кто? – с опаской спросила Лука.

«Монстр», дружелюбно хрюкнув, снова лизнул ее в щеку теплым языком и упал рядом, подставляя упитанное пузцо. Она помедлила, а затем потрепала пузцо, вызвав очередной каскад «предсмертных хрипов».

В комнату заглянула Муня.

– О, вижу, Семен Семеныч тебя уже разбудил! Плохая собака!

Семен Семеныч, при ближайшем рассмотрении оказавшийся мопсом, покосил на нее глазом, как бешеная лошадь, и утвердительно хрюкнул. Он был согласен называться плохой собакой, лишь бы ему продолжали чесать пузо!

– Классный! – сказала Лука, приподнимаясь на локте и разглядывая бежевое упитанное тело пса, отдохновенно раскинутые лапы и вяло шевелящийся хвост. – Семен Семеныч, значит? Будем знакомы!

– Его папа в клинику возил, клеща из уха вытаскивать, – сообщила Муня, заходя в комнату и садясь на кровать. – А то бы ты с ним раньше всех познакомилась: без его фейсконтроля ни один человек сюда не входит! Вставай давай! Чаю выпьем, и отвезу тебя кое-куда, познакомлю кое с кем. Ты к работе официантки как относишься?

Лука почесала в затылке. Универ, наверное, придется бросить, но Муня права – с чего-то надо начинать! Раз она теперь сама по себе…

На ее лице, видимо, отразилось нечто такое, что заволновался даже Семен Семеныч. Хотя, возможно, дело было в том, что она прекратила чесать его пузо.

– Да ты не дрейфь, подруга! – с сочувствием сказала Муня. – Все образуется! Бывало и хуже! Пойдем, с папой познакомлю!

Лука вымученно улыбнулась, потрепала собаку за бархатные уши и встала.

– Мунь, можно я душ сначала приму и переоденусь?

– Давай. Я тебя на кухне жду с чаем.

Услышав о чае, Семен Семеныч живо спрыгнул с кровати и потрусил в коридор.

Отца Муни звали Петр Васильевич Прядилов. Огромный бородатый дядька оказался интересным собеседником, правда, несколько громогласным. Лука за столом помалкивала, искоса разглядывая хозяина дома, думала, что вот так, наверное, и должны выглядеть оборотни в человеческом облике, и периодически дрыгала ногой – выпрашивающий печенье Семен Семеныч ласково покусывал ее за голень. Но, поскольку Этьенна Вильевна строго-настрого запретила кормить его со стола, собачий терроризм успеха не имел.

– Мам, мы пошли! – крикнула Муня, когда они обувались в холле. – Вернемся поздно!

Этьенна величественно вплыла в коридор. Даже в шелковом халате она выглядела королевой.

– Ты опять берешь своего Квазимодо? – уточнила она.

– «Кавасаки», мам, – укорила дочь. – Нет, мы прогуляемся, а обратно нас Вит довезет.

– Хорошо повеселиться! – улыбнулась Этьенна и скрылась за занавеской.

Из кухни раздалось довольное чавканье – тайком от жены Петр Васильевич угощал друга печеньем.

В неоновом свете белая футболка с изображением черепа, держащего в зубах алую розу, казалась голубоватой и сияющей. Лука, добавившая к образу черные джинсы – не те, в булавках, а запасные, и яркий разноцветный шарфик, образом осталась довольна. В закрытом клубе «Черная кошка», куда привела ее Муня, народ, похоже, любил черепа, розы и джинсы. Людей здесь было полно, всех возрастов, танцпол не пустовал, однако музыка по ушам не била, как обычно в подобных заведениях. На всем лежала печать респектабельности: на барной стойке из дерева цвета вишни, на стаканах с золотым тиснением по краю и толстым дном, на люстрах, тяжелых, бронзовых, с массивными абажурами густо-охряного цвета, и на мозаичном панно с оскалившейся пантерой, глаза которой загадочно мерцали изумрудным.