- Я встречал таких людей, иногда. Но не все они были колдунами.

- Меня воспитывал Дара из Антрима. Я прихожусь молочной сестрой его старшей дочери Гормфлат.

- Дара - друид, - отозвался я. - Он обучал тебя?

Она не ответила, да я и не ждал ответа.

- Это ты наслала мой нынешний сон?

- Нет.

- Я верю тебе. Поедешь со мной в княжество моего отца?

Она взяла три аккорда и, кажется, усмехнулась. Подумала и спросила:

- Зачем?

- Это прибавит мне серебра. А значит, и мои люди разбогатеют.

- Я не поеду с тобой, назвавшийся Конэйром.

- У тебя есть муж? - догадался я.

Она то ли кашлянула, то ли что-то невнятно ответила.

- Я возьму и его с собой, - предложил я. - И дам ему дело. А если у тебя есть дети, найду им хорошего воспитателя.

Я видел, что она засомневалась.

- Ты всегда будешь сидеть по левую руку от меня и есть из одного котла со мной.

- А кто сидит справа от тебя?

- Мой молочный брат Кельтхайр.

- И давно он там сидит?

- С тех самых пор, как я оказался за одним столом с воинами.

Она ничего не сказала мне. Кельтхайр не слышал нашего разговора, поэтому не донимал вечером упреками и подозрениями. Я приказал своим людям, чтобы они вели себя вдвое осторожнее, но наутро у Серого была новая повязка.

Я осмотрел конюшню. Потом отослал всех. В углу доски были пригнаны друг к другу неплотно. Поддев их ножом, я нашел то, что искал. Подземный ход. Именно через него Саар приходила незамеченной. Я ничего не сказал об этом Кельтхайру. И остальным тоже ничего не сказал. Я снял с плеча золотую брошь, которую мне привезли с юга, и положил на ступеньки подземного хода. Потом опустил доски и заворошил их соломой.

Нога у Серого зажила, и я приказал отправляться наутро.

В ночь перед отъездом я то и дело поглядывал на речку, ожидая появления Саар. Но она так и не пришла.

- Не жди ее, - проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса. - Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах[5]!

- Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, - ответил я.

Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.

Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки - не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости.

Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.

- Хороший знак, - сказал Кельтхайр.

Мы гнали свиней, я накинул на голову капюшон и не желал ни с кем говорить. Через полдня езды, один из разведчиков вернулся. Он приблизился, и у него было бледное лицо.

- Говори! - приказал я.

- Впереди на дороге сидит женщина, - ответил он.

Кельтхайр говорил потом, что я поступил не мудро. Я вытолкал возницу и сам погнал колесницу вперед. Но не дело Кельтхайру решать, где я поступаю мудро, а где не очень.

На дороге сидела Саар. Я сразу узнал ее по густому пучку русых волос. Таких кудрей нет ни у кого на острове. И пусть тот, кто считает по иному, осмелиться сказать мне это в лицо.

Саар щипала струны арфы, и когда я подъехал, вдруг улыбнулась.

- Привет тебе, Конэйр!  - сказала она.

- Ого! - изумился я, улыбаясь неведомо чему. - Ты признала мое имя?

- Только у одного человека в этой стране может быть брошь с изображением змеи, - ответила она. - Ты все еще хочешь, чтобы я поехала с тобой?

- И желание мое усилилось с последнего нашего разговора, - ответил я.

- Тогда послушай, что я скажу. Так вышло, что у меня после смерти родителей осталось не мало - пять сестер и три брата. Им нужен хороший дом и заботливые опекуны. Сможешь ли ты помочь в этом?

- Смогу, - ответил я, не задумываясь. - Я отправлю твоих братьев в Антрим, в школу друидов, а сестер - к своей двоюродной тетке по матери. Она воспитает их с усердием.

- Тогда я обещаю, что  буду сидеть по левую руку от тебя до тех пор, пока тебе не изменит удача.

- А если изменит?..

- Тогда я буду сидеть по правую руку от тебя, потому что место там будет свободно.

Кельтхайр не слышал ее слов. Ему передали потом. Он ничего не сказал, но с тех пор смотрел на Саар, как на врага.

Я позвал ее в свою колесницу, но она отказалась. Угайне был без возницы, и она села к нему. Я посматривал в их сторону, пока Кельтхайр не сказал, что глаза мои станут косыми, как у зайца.

Мои люди отнеслись к Саар радушно. Вряд ли кто-то посмел обидеть ее, даже если бы меня не было рядом. Она держалась просто, но никто рядом с ней не смел громко засмеяться или сказать непристойность. Что-то в ее взгляде, речах, гордо вскинутой голове заставляло вести себя, словно на празднике перед королем, испытывая радость и робость.

На первом же привале она села по левую руку от меня. Так, как будто делала это всю жизнь. Мы жарили мясо, запивая его водой, и разговаривали. Я разглядывал Саар, пока она не замечала моего взгляда.

Она была крепко и ладно сложена. Левый глаз был светло-карий, а правый - небесной отрадной синевы. У нее были длинные пальцы, которые, как видно, никогда не знали тяжелой работы. Я спросил, как она жила, пока не встретила меня, и кто охотился для нее.

Она пожала плечами:

- У нас ни в чем не было недостатка. Люди из деревни кормили нас и одевали.

Я спросил, за какие заслуги.

- За справедливый суд, - сказала она.

Большего она мне не рассказала, хотя я и пытался расспрашивать.

По приезду в Тару, отец не вышел к нам. Вышла моя мачеха - Айлин. Она сказала, что отцу нездоровится, и передала его приветствия. На Айлин были новые украшения из серебра и эмали. Я их не заметил, об этом мне позже рассказал Кельтхайр.

Во дворец нас не пустили, отговорившись, что к Айлин приехали родичи, и всем не хватит места. Я не обиделся и с удовольствием занял свою старую хижину - где жил в юности с матерью. Рабы развели огонь в очаге и расстелили постели для меня и Кельтхайра. Я приказал приготовить еще одну - для Саар. Молочный брат зашептал, что лучше было бы отправить ее в хижину к рабыням, но я только засмеялся.

Моя колдунья выбрала южный угол. Здесь постелили доски и бросили несколько выделанных шкур. Она села на ложе, опробовав его мягкость, и осталась довольна. Мы с Кельтхайром сходили к реке, чтобы помыться, а когда вернулись, застали посыльных Айлин. Она прислала вкусной еды и пива. Она пришла и сама, чтобы поздравить с удачным походом. Кельтхайр следил за ней взглядом. Айлин была очень красива. Она надела алое покрывало с кисточками. От любого движения ткань шуршала, словно осенние листья. Моя колдунья при появлении мачехи вдруг спрятала волосы под плащ, надвинула капюшон, полностью скрыв лицо, и торопливо посыпала одежду золой из очага.

Айлин поздоровалась со всеми моими воинами и приветствовала Саар, спросив, кто она и откуда. Айлин старалась держаться подальше, потому что вид у моей колдуньи был, поистине, устрашающий, а мачеха не хотела запачкать свои нарядные одежды.

Саар сказала, что я подобрал ее из милости. Голос ее звучал глухо, она упорно не открывала лица, и горбилась, как столетняя старуха. Айлин засмеялась и сказала, что я слишком добр и слишком неразборчив. Саар не ответила ей.

Мы с Кельтхайром обрадовались подношению, ибо изголодались в походе. Разломив лепешки, мы уже приготовились есть, как вдруг Саар остановила мою руку:

- Не ешь этого.

Я послушался и сказал, чтобы никто из моих людей не ел. Угощение мы выкинули.

- Айлин не друг тебе, - сказала Саар, когда мы остались наедине, и она умылась в ручье и стряхнула золу с платья.

- Я знаю, - сказал я. - Но не думал, что у нее хватит смелости отравить меня.

- Я взяла немного мяса с твоей тарелки и дала его собакам.