– Я не она, – молвил Мурс с безупречным южным выговором. – А на ее месте задрал бы юбки и обоссал тебя из той самой дыры, откуда ты появился на свет божий.

Когда я вошел в кабинет Мурса, он начал подниматься из-за стола, но я взмахом руки остановил его, сел на стул и начал расспрашивать о его жене… расспрашивать, как принято только в этой части света.

– Как твоя прелестница? – спросил я, словно Мелинде было только семнадцать, а не шестьдесят два или шестьдесят три. В моем голосе звучала искренняя озабоченность: я сам мог бы полюбить Мелинду и жениться на ней, если бы наши жизненные пути в свое время пересеклись. Опять же не хотелось сразу переходить к делу.

Мурс тяжело вздохнул.

– Неважно, Пол. Можно сказать, дело плохо.

– Опять головные боли?

– На этой неделе только один приступ, но ужасный. Позавчера уложил ее в постель на целый день. А теперь еще появилась слабость в правой руке… – Он поднял свою правую руку, всю в почечных бляшках.

Пару-тройку секунд мы наблюдали, как она дрожит над столом, потом он опустил ее. Я видел, Хол отдал бы многое, лишь бы не говорить мне то, что сказал, а я бы отдал не меньше, чтобы всего этого не слышать. Головные боли начались у Мелинды весной, и все лето доктор твердил ей, что это «мигрень, вызванная нервным напряжением». Возможной причиной стресса назывался приближающийся уход Хола на пенсию. Да только они оба с нетерпением ждали, когда же Мурс сможет уйти на заслуженный отдых. К тому же моя жена сказала мне, что мигрень – болезнь молодых, а не стариков. В возрасте Мелинды Мурс те, кто страдал мигренью в молодости, обычно излечиваются. А слабость в руке? Тут скорее удар[9], чем нервное напряжение.

– Доктор Харвестром хочет, чтобы она легла на обследование в больницу Индианолы, – продолжал Мурс. – Там ей могут сделать рентген головы и еще Бог знает что. Мелинда испугана до смерти. – Он помолчал. – По правде говоря, я тоже.

– Да, но тебе надо уговорить ее. И не тяни. Если они увидят что-то на рентгеновском снимке, то, возможно, смогут ей помочь.

– Да, – согласился он, и тут на мгновение (в первый и последний раз за эту встречу) наши взгляды встретились. Мы поняли друг друга без слов. Да, слабость в руке мог вызвать удар. Но в ее мозгу могла расти и опухоль, а в этом случае шансы Мелинды получить помощь от врачей Индианолы приближались к нулю. Помните, шел тридцать второй год, когда человеку, подхватившему обычную урологическую инфекцию, предоставлялся выбор: глотать сульфамидные таблетки и блевать или страдать в ожидании того, что «все само рассосется».

– Благодарю тебя за заботу, Пол. А теперь давай поговорим о Перси Уэтморе.

Я застонал и прикрыл глаза рукой.

– Сегодня утром мне позвонили из столицы штата. – Начальник тюрьмы тяжело вздохнул. – Голос на том конце провода звучал сердито. Полагаю, ты меня понимаешь. Пол, губернатор прислушивается к голосу своей жены. А у брата жены есть единственный ребенок. И зовут этого ребенка Перси Уэтмор. Вчера вечером Перси позвонил папочке, а папочка тут же перезвонил тетушке Перси. Нужно ли мне продолжать?

– Нет. Перси наябедничал. В школе такие вот маменькины сынки точно так же говорят учительнице, что Джек и Джилл обжимались в раздевалке.

– Да, ты прав, – кивнул Мурс.

– Знаешь, что произошло между Перси и Делакруа, когда последнего привезли к нам? Перси отметелил его своей паршивой дубинкой.

– Да, но…

– И нет у него большей радости, чем провести дубинкой по прутьям решетки. Он злобен, он глуп, и я не знаю, сколько еще смогу его терпеть. Говорю как на духу.

Мы проработали бок о бок пять лет. Достаточное время для двух мужчин, чтобы притереться друг к другу, если работа у них особая: отбирать у людей жизнь, выдавая взамен смерть. Я упоминаю об этом лишь для того, чтобы у вас не оставалось никаких сомнений: он прекрасно меня понял. Подать заявление об уходе я не мог: за стенами тюрьмы, как опасный преступник, кружила Великая депрессия, и ее в отличие от наших подопечных никак не удавалось загнать в клетку. Конечно, я мог считать себя счастливчиком. Дети выросли, за дом мы расплатились два года назад, после чего с моих плеч словно свалилась двухсотфунтовая глыба. Но человек должен есть, как должна есть и его жена. Опять же мы посылали нашей дочери и ее мужу по двадцать баксов, когда могли себе это позволить (иной раз посылали и когда не могли, если письма Джейн кричали отчаянием). Муж Джейн был безработным учителем, и говорить о том, что он найдет другое место, не приходилось. Поэтому с такой работы, как у меня, гарантирующей еженедельный чек, не уходили… во всяком случае по здравом размышлении… Но мог ли я размышлять здраво? Жара стояла несусветная, изнутри меня еще подогревала урологическая инфекция. Когда человек в таком состоянии, его кулаки могут действовать по собственной воле. А если хоть раз ударить человека со связями, такого как Перси, можно спокойно бить его и дальше, потому что пути назад нет: семь бед – один ответ.

– Потерпи еще немного. – Мурс внимательно разглядывал свой стол. – Я вызвал тебя, чтобы попросить об этом. Один человек, который звонил сегодня утром, дал мне знать, что Перси подал заявление в Брейр. И его скорее всего туда возьмут.

– Брейр, – кивнул я. Брейр-Ридж, одна из двух больниц, финансируемых штатом. – И что он намеревается там делать? Патрулировать окрестную территорию?

– Ему предложат административную работу. Жалованье больше, опять же перекладывать бумажки приятнее, чем таскать в такую жару кровати. – Он усмехнулся. – Знаешь, Пол, ты бы уже мог избавиться от него, если бы не поставил его в щитовую к ван Хэю, когда уходил Вождь.

Поначалу я не понял, к чему он клонит. А может, просто не хотел понимать.

– А куда еще можно было его поставить? – спросил я. – Господи, да он просто не понимает, что происходит вокруг него. Если задействовать Уэймора непосредственно в экзекуции… – Я не закончил предложения. Не смог закончить. Перечень ошибок, которые он мог совершить, уходил в бесконечность.

– Тем не менее с Делакруа тебе придется его задействовать. Если, конечно, ты хочешь от него избавиться.

Я смотрел на Мурса с отвисшей челюстью. Наконец-то я понял, куда он вел разговор.

– Ты хочешь сказать, что Перси жаждет оказаться рядом с осужденным, чтобы унюхать, как пахнут поджаривающиеся мозги?

Мурс пожал плечами. Глаза его, в которых было столько нежности, когда он говорил о жене, теперь превратились в два кремня.

– Мозги Делакруа все равно поджарятся, будет Уэтмор в команде или нет. Так?

– Да, но он может напортачить. Более того, Хол, он наверняка напортачит. В присутствии тридцати свидетелей… репортеров со всей Луизианы…

– Ты и Брут Хоуэлл проследите, чтобы все прошло как надо. А если Уэймор и напортачит, то эта информация попадет в его досье. А уж оно-то сохранится и после того, как оборвутся связи Уэймора со столицей штата. Ты понимаешь?

Я понимал, и у меня к горлу подкатила тошнота.

– Уэймор, возможно, пожелает остаться до экзекуции Коффи, но если нам повезет, он получит все, что ему хочется, от Делакруа. Ты только позаботься о том, чтобы на этот раз поставить его поближе к электрическому стулу.

Я-то намеревался вновь загнать Перси в щитовую, а потом в тоннель, чтобы он отвез труп Делакруа к катафалку, ожидающему по другую сторону проходящей мимо тюрьмы дороги, но теперь разом отказался от прежних планов и кивнул. Я, конечно, понимал, что иду на риск, но меня это особо не волновало. Я бы согласился и на многое другое, только бы избавиться от Перси. Пусть принимает участие в казни, нахлобучивает колпак на голову Делакруа, приказывает ван Хэю перевести рубильник во вторую позицию. Пусть смотрит, как маленького француза пронзает молния, которую он, Перси, выпустил, словно джинна из бутылки. Пусть получит удовольствие, если уж санкционированное законом убийство так возбуждает его. Ничего не жалко ради того, чтобы Уэтмор убрался в Брейр-Ридж, где у него будет свой кабинет и вентилятор в углу. А если мужа его тетушки не переизберут на следующий срок и ему придется узнать на собственной шкуре, каково найти работу в этом жестоком мире, где далеко не все плохие люди сидят за решеткой, оно и к лучшему.