- Позвольте, позвольте, Журов! Что вы такое говорите? - Флюмо давно уже раскрыла глаза и в упор смотрела на хозяина кабинета, слушая его с неподдельным интересом. - Разве господин артист будучи, как известно, навеселе, причем изрядно навеселе, не упал самостоятельно, потеряв равновесие, и не ударился при этом о крышку некоего сан-фаянсового изделия? И разве не это падение, и не этот удар причинили ему ту черепно-мозговую травму, вследствие которой он впоследствии и скончался?
- И да, и нет, - сказал в ответ Журов. Он сделал несколько движений губами, словно разминая их перед тем, что собирался сказать. - И да, и нет, - повторил он. - Но в основном это все мифы. Экспертиза, однако, показала, что алкоголя в его крови было хоть и много, но не так много, чтобы совсем уж, ну, вы понимаете...
- Не понимаю, - возразила Флюмо. - С пьяным человеком что угодно может случиться.
- Как, но вы же сами говорили, что пьяных словно кто-то охраняет? За руку ведет!
- Говорила, да. Но некоторым все-таки не везет. Их меньшинство, но они есть. Может быть, Гранину просто не повезло.
- Может быть, не знаю. А может, ему как раз перестало везти. Не вовремя и с чей-то помощью.
- В смысле?
- Ну, в смысле, что раньше везло, а в этот день везти перестало. Так перестало, что он в узком и маленьком в общем помещении, пардон, санузла сумел при падении так разогнаться, что, ударившись о названный вами сан-фаянсовый предмет, или устройство, сдвинул его с места.
- Вы шутите?
- Нисколько. Сей факт зафиксирован в протоколе осмотра места происшествия. Как и другой факт, что на означенном устройстве от удара образовалась трещина. То есть, грубо говоря, пардон, унитаз раскололся.
- Ничего себе!
- Да. Понимаете, в том санузле от стены до стены едва больше метра. И от двери до, пардон, унитаза столько же. Если бы господин Гранин просто потерял равновесие, он бы инстинктивно раскинул руки в стороны и затормозил бы падение, так что таких печальных последствий ни в коем случае не наступило бы. Ну, а если и упал бы человек, все обошлось бы просто и легко, без таких страшных последствий.
- Что вы хотите сказать, Журов? - начала говорить Флюмо, но Иван Иванович, подняв вверх указательный палец, прервал ее вопросы.
- Это еще не все, - сказал он. - Есть кое-что еще. Вы, помнится, сами обратили внимание на то, что у погибшего были разбиты руки.
- Да, я помню.
- Судмедэкспертиза показала, что на теле артиста были и другие повреждения. Ссадины там, гематомы. И, самое главное, две огромные гематомы на груди, с каждой стороны, практически симметрично. Словно, ну, не словно, а, видимо, так и было, что кто-то с силой ударил его в грудь. Кулаками. А Гранин, как известно, был не великан вовсе, он сухоньким был, прямо как я. Плюс - выпивши. Ну и, как мне кажется, вот этот удар сбил артиста с ног. От него он отлетел в глубину санузла и там уже ударился о сан-фаянсовое приспособление, повредив и голову, и оное приспособление.
- Вы так красиво, по-протокольному все описываете, прямо восхищаюсь вами, - сказала Флюмо.
- Спасибо, спасибо, - отвесил полупоклон Журов. - Ценю вашу иронию...
- Никакой иронии, - заверила его Татьяна Рудольфовна. - Но это получается что, убийство?
- Получается. И ничего не получается, в том-то и вся беда. Потому что по всем показаниям, всем экспертизам, видеорегистраторам там и прочему, в квартире никого, кроме самого Гранина не было. Ключ от двери, как вы знаете, просто стерильный, ни пятнышка на нем. Столько водки, пардон, выпито, стекло битое повсюду, а отпечатки пальцев только хозяина. Вот по ощущениям, по всем реконструкциям событий ясно, что в квартире присутствовал кто-то еще, и по-другому быть просто не могло, но следов, улик никаких, и доказать ничего нельзя. Хоть плач. Или вой. Я готов и то, и другое делать, лишь бы помогло.
- И что же, за эти три дня... Три же дня он там был, да? Что, за эти дни он никуда из квартиры не выходил? И к нему тоже никто не приходил?
- Нет, нет, через три дня его обнаружили. Но получается, что да, не выходил. Нет, там был эпизод, одна женщина пыталась попасть в квартиру, но ей это не удалось. Ей просто никто не открыл. Свидетели подтверждают.
- Женщина? Как интересно! Ищите женщину! Кто такая?
- Не будем вдаваться в эти детали, дама пожелала остаться инкогнито. Одна знакомая артистка. И искать ее не пришлось, сама пришла, когда история получила огласку, и все рассказала. Там тоже, кстати, странность есть. Кто-то ей позвонил, назвал адрес, сказал, что, мол, Гранин просил прийти... Кстати, а ведь еще телефон потерпевшего есть, вот где реальная странность! Мы определили последний набранный Граниным номер. Он его набрал, но вызов сделать не успел, так номер и остался в наборе...
- Что же здесь странного? Чей номер-то, узнали?
- В том то и дело. Такого номера нет ни в одном справочнике земли. Такой набор цифр в телефонии не используется. Нигде. Номер бесконечный, и в конце идет многоточие.
- Жуть-то какая! Мистика. Так вы возьмите и позвоните по этому номеру. Кто то же ответит, если номер реальный.
- Если реальный. Но, знаете, я воздержусь пока. Оставим, как запасной вариант. Но как вариант. Тут, знаете, не мистика, а какая-то просто чертовщина.
На столе перед Журовым внезапно затрезвонил телефон. От неожиданности майор вздрогнул. Несмотря на все свое самообладание, Флюмо почувствовала, как по ее спине вдоль позвоночника, до самого низа, скользнула струйка холода.
- Черт! - сказал Журов, снимая трубку. - Да не черт, какой черт? Журов у телефона.
- Журов, ты что там, с чертями общаешься? Телефон в кабинете был старого образца, мембрана в наушнике была сильная, поэтому голос начальницы был хорошо слышен всем присутствующим.
- Я, пожалуй, закурю, - сказала Флюмо и достала из сумочки тонкую коричневую сигарету. Журов, не отнимая трубки телефона от уха, передвинул по столу к ней поближе пепельницу и спички. Прикурив, Татьяна Рудольфовна выпустила кверху облачко синего дыма, который в солнечном свете заиграл перламутровыми переливами. Расположившись удобней, она приготовилась слушать разговор, который был ей интересен, и она этого не скрывала.
- Какие черти, Люсьена Петровна, что вы! - ответил Журов начальнице. - Работаем мы, изо всех сил. Своих, не потусторонних. Хотя иногда, не скрою, не мешало бы... Привлечь, так сказать...
- Это я знаю, что не справляетесь.
- Почему не справляемся? Работаем, я же говорю, изо всех сил. Раскрываемость за прошлый месяц повысилась на ноль три процента. Ноль четыре даже! Так что...
- Кончай бренчать, Журов. Не время сейчас.
- Да я не...
- В общем, слушай меня внимательно. Я тут просмотрела материалы по делу Гранина. В общем, перспектив там никаких, это совершенно ясно, и тянуть больше нечего. Оформляй как несчастный случай и закрывай дело.
- Подождите, Люсьена Петровна, как закрывай? Там есть еще нюансы, которые надо проверить. Осветить так сказать. И мне лично там далеко не все ясно. Далеко не все.
- Какие нюансы, Журов? Ни одной зацепки, понимаешь? Ни одной. А общественность требует результатов расследования, общественность хочет, чтобы ее успокоили каким-то образом. И эта общественность через посредство очень высокого начальства каждый день выливает мне на голову тонны кипятка. Словом, что я тут тебе объясняю, ты и сам все прекрасно знаешь.
- Да знаю я...
- В общем, закрывай дело, вечером жду доклада. У нас других дел полно, что я тебя, как ребенка, уговаривать должна?
- И все-таки, Люсьена Петровна, мне бы хотелось еще кое-то уточнить. Есть детали...
- Ты вот это искренне говоришь, или лапшу мне навешиваешь?
- Искренне лапшу навешиваю...
- Вечером!
- Тогда хочу в отпуск.
- Какой еще отпуск?
- Очередной. Имею право.
- Право имеешь... Ладно, три дня. Сегодня вторник, в пятницу доклад мне.
- Могу не успеть, Люсьена Петровна!
- Все. Отбой!
