© Иловайский Д. И., 2009

© ООО «Кучково поле», 2009

Главным источником для моего труда послужили русские летописи, преимущественно северные. Хотя известия о рязанских событиях в них вообще редки, отрывочны и местами пристрастны; но вместе взятые они составляют значительную массу фактов. Самую твердую опору для исследований представляют, конечно, договорные и жалованные грамоты, рассеянные в изданиях Археографической комиссии и в Собрании Государственных грамот и договоров. Иностранных известий о древнерязанском крае мы имеем очень мало.

Нельзя сказать, чтобы мне пришлось трудиться над материалами, совершенно нетронутыми. Были и прежде некоторые попытки, если не разработать, то, по крайней мере, собрать сырые материалы. Первая известная мне попытка в этом роде относится к концу прошлого и началу настоящего столетия. Сборник имеет такое заглавие: «Достопамятности к Российской истории, большей частью к Рязанской области надлежащие, выбранные из отысканных в Рязанской духовной консистории разных тетрадей и бумаг и собранные в виде летописи в 1793 и 1794 гг. по случаю присланного из св. правит, синода 1791 г. августа 31 дня к его преосвященству Симону, архиепископу рязанскому указа о присылке летописей в оный синод, а 1816 году вновь пересмотренная, исправленная и дополненная». Из каких же тетрадей и бумаг сделаны выписки для этих «Достопамятностей»? Главным образом, из «Родословца русских князей» и «Географического словаря», составленного Щекановым; а в последнем историческое обозрение Рязанского княжества основано на извлечениях из «Истории» Татищева и Никоновой Летописи. Гораздо важнее таких выписок встречающиеся в «Достопамятностях» сокращения и отрывки из разных грамот, жалованных и судных.

В связи с «Достопамятностями» находятся труды бывшего учителя рязанской гимназии Т. Воздвиженского: «Историческое обозрение Рязанской иерархии» 1820 г. и «Историческое обозрение Рязанской губернии» 1822 г. Более всего заслуживает внимания первая книга, содержание которой заимствовано из «Рязанских Достопамятностей», которые до сих пор остаются неизданными. Уже потому самому, что г. Воздвиженский сделал известными многие любопытные грамоты, вошедшие в «Достопамятности», он оказал большую услугу науке. Вторая книга представляет очень мало интереса там, где дело идет о временах княжества. По большой части, это ряд выписок, почти слово в слово, из Татищева, Щекатова и Карамзина, ничем несвязанных и часто противоречащих друг другу. Но мы не имеем права пренебрегать и этим трудом, потому что у г. Воздвиженского, как рязанского старожила, встречаются местами любопытные заметки, которые могут навести на разные соображения.

Очень важны для истории Рязанского края грамоты и акты, собранные А. И. Пискаревым, 1854 г.; но, за исключением немногих, эти документы относятся к временам позднейшим. Сочинения по русской истории и рассеянные в повременных изданиях статьи, которыми я пользовался, будут указаны при самых исследованиях. Новых неизданных досель источников мне удалось собрать очень немного.

Излагая историю Рязанского княжества, я имел в виду следующее: во-первых, привести в известность и дать единство фактам, до сих пор разрозненным и отрывочным; во-вторых, указать на самые важные эпохи, которые переживало княжество; и, в-третьих, по возможности, проникнуть в его внутренний быт. Хотелось бы дать более места последней, бытовой стороне и остановиться на духовной жизни народа, но здесь историк встречает сильные затруднения из-за крайней скудости источников и отсутствия предварительных исследований. Отчетливое изображение древнерязанского быта невозможно до тех пор, пока не будут собраны и изданы в значительном количестве местные предания, песни, поверья, остатки прежних обычаев; пока русская археология и филология не приведут в известность и не объяснят хотя бы наиболее замечательные памятники рязанской письменности, равно как и памятники искусства, принадлежащие рязанскому краю.

«По Оце реце, где потече в Волгу, мурома язык свой, и черемеси свой язык, мордва свой язык», – говорит Нестор, перечисляя народы, населявшие древнюю Россию. «А се суть инии (т. е. не славянские) языци, иже дань дают Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемис, мордва» и пр. Следовательно, речная область Оки в первый раз является в истории с обитателями финского или чудского племени. Но, заговорив о финском племени и его подразделениях, мы чувствуем под собой далеко нетвердую почву. Этот важный элемент в составе русского государства представляет еще задачу для истории, и мы пока напрасно ищем в ученой литературе авторитет, на который могли бы смело опереться в своих выводах. Особенно мало сделано для истории и этнографии финнов восточной России. Здесь нас сразу же останавливает затруднение отыскать границы между племенами финскими, турецкими и монгольскими; перед нами мелькает множество названий, которые никак не поддаются строгой классификации рода и вида. Разрешения этой задачи можно ожидать только от сравнительной филологии[1].

Финские народцы, обитавшие в области Оки, по некоторым признакам, составляли только часть большого мордовского племени[2]. Нетрудно представить себе главные черты их быта при начале нашей истории; без всякого сомнения, он был очень прост и немногосложен, как у всех народов, не вышедших еще из состояния дикости. Финны, рассеянные небольшими группами или отдельными семьями, жили в глуши первобытных лесов, на берегу рек и бесконечных болот. Охота и, вероятно, пчеловодство служили им главным источником существования; земледелие, может быть, и в те времена входило уже в число их занятий, но ему не благоприятствовали лесистая природа страны и местами скупая, песчано-глинистая почва. В этом случае для нас драгоценны слова Герберштейна, которыми он в первой половине XVI века характеризует мордовское племя. «К востоку и югу от реки Мокши, – говорит он, – лежат огромные леса, в которых обитает мордва – народ, говорящий особенным языком. Они отчасти идолопоклонники, отчасти магометане; живут разбросанными семьями, обрабатывают поля, питаются мясом диких животных и медом, богаты дорогими мехами; народ суровый, храбро отбивающий от себя татарских хищников; почти все пешие, вооружены длинными луками и превосходные стрелки». Если мы сравним с этим известием описание чисто мордовского быта в наше время, то в главных чертах мы находим большое сходство; отсюда имеем право заключить, что и с IX века по XVI этот быт изменился очень мало. Так, например, мордва до сих пор отличается свойственной дикарям неразборчивостью в выборе пищи; только в недавнее время она оставила привычку пожирать самых нечистых животных, а мясо медведей, волков, ежей, белок, вьюнов и ястребов еще не вышло из употребления.

В XVI веке часть мордвы исповедывала ислам, заимствованный у соседних болгар, казанских и касимовских татар; но в IX веке язычество в этих странах еще не встречало себе никакого противодействия. К сожалению, религиозные верования северо-восточных финнов далеко не приведены в известность для того, чтобы можно было построить из них полную систему. Однако, благодаря заметкам некоторых наблюдателей, мы имеем довольно цельное понятие о язычестве мордовского племени; видим, что оно прошло несколько ступеней религиозного развития и не лишено присутствия господствующей идеи. Верховное божество называется Шкай; за ним следуют низшие боги и богини, между которыми разделены заботы об управлении различными частями мира, таковы: Керемят, Азарава, Паксязар и Паксязарава, Вирьязар и Вирьязарава, Ведьязар и Ведьязарава, Лугазар и Лугазарава, Юртазар и Юртазарава и прочие. Все эти имена встречаются в молитвах, преданиях и поверьях у мордвинов, которые вообще поздно, неохотно подчинились христианству и упорно продолжают сохранять многие языческие верования и обряды.