-Ты на что намекаешь?
-На пороховые газы. Когда будем стрелять, будет много пороховых газов. Она въестся в одежду, и по запаху любой догадается, что мы стреляли. Долго мы проживём после этого?
-Сейчас все стреляют, - буркнул Мишка.
-Всё равно, зато потом искупаемся в речке, оденемся в сухое и пойдём.
-А если нас убьют?
-Мёртвые сраму не имут, Минька! – сказал я и побежал к мотоциклу.
-Ого! – закряхтел я, пытаясь снять пулемёт с турели, - неподъёмная, тварь!
Я подлез снизу и с трудом поднял пулемёт и, кляня своё маленькое и слабосильное тело, потащил его к себе в норку. Потом сбегал за коробками с запасными лентами.
Сноровисто вскрыл крышку и поменял начатую ленту на целую.
-Вилька! Откуда ты знаешь?..
-Не помню я, Минька!
Устроившись в своей норке, стали ждать неизвестно чего.
Дождались. Послышался натужный вой двигателя и на поляну выкатился грузовик. «Опель-блиц». Откуда знаю? На облицовке радиатора написано. Читать? наверно, умею. Подъехав, остановился. Из тентированного кузова посыпались солдаты.
-Минька, подожди, не стреляй, пусть откроют дверь у машины.
-Зачем? – удивился Мишка, посмотрев на меня.
-Увидишь! – я подмигнул ему. - Повоюем, Минька?
-Повоюем, Вилька!
В это время один из солдат открыл дверцу грузовика, заминированного мной.
Открыл, и тупо уставился на фарфоровый шарик, качающийся у его лица.
«Что стоишь? Ложись, или беги» - успел подумать я, и грохнул взрыв. Потом взорвался бензобак и сдетонировало что-то в кузове. Осколки полетели во все стороны, просвистело и над нашими головами.
-Огонь, Минька! – крикнул я и принялся посыпать врага пулями. Прекратили стрелять, когда кончились патроны. Быстро перезарядив своё оружие, стали внимательно осматриваться, есть ли ещё враги. Может, залегли где? В нашу сторону никто не стрелял. Но это ещё ничего не значило. Полежав, почувствовал сырость. Что это? Последствия контузии? Этак всё время буду с мокрыми штанами ходить. Как воевать?
Мишка, между тем тоже заглядывал под себя.
-Хорошо, что не оделись, Виль…
Взяв у него автомат, я змейкой выполз из-под брезента, велев ждать. Прополз вокруг поляны, решив посмотреть, что делается с другой стороны. С другой стороны ничего не делалось. Все вышли на сторону предыдущего побоища, и легли там же. Пробежав, сделал несколько контрольных выстрелов и вернулся к Мишке.
-Вылезай, - мотнул я головой, - давай, следы преступления убирать.
-Это как? – удивился Мишка.
-Всё на брезент, и в воду.
-Автомат бы…
-Ты что, Минька?
-Хотя бы пистолет!
-Нельзя, ты что! Нам ещё шагать да шагать, а если обыщут? К стенке без разговоров, хоть тыщу раз говори, что нашёл!
-Понятно, - вздохнул вошедший во вкус Мишка.
Мы сложили всё в брезент, и, с натугой, стащили его в реку, оттащили подальше и притопили. Потом, помывшись, вышли на сушу. Мой взгляд упал на мотоцикл, и я вспомнил про лужу в коляске.
-Минь, надо мотоцикл перевернуть.
-Зачем? – удивился Мишка.
-Надо, - уклончиво сказал я, и полез наверх. Мишка, говоря нехорошие слова, двинулся за мной.
Мотоцикл стоял, как влитой, несмотря на то, что я поставил его на нейтралку. Напрасно я рыл ногами землю. Подошедший Мишка упёрся в коляску, мы раскачали, и, наконец, двинули его под обрыв. К моему удовольствию, мотоцикл опрокинулся, и мы с негромкими криками скатились следом, снова окунуться, потому что вымазались изрядно.
После купания, одевшись, не успев обсохнуть, отправились прочь от места сражения, понаедут сейчас любопытные, будут искать виноватых, не хотелось бы попасть под раздачу.
-Мишка, - попросил я, когда мы топали по пыльному просёлку, - расскажи обо мне. Хотя бы, как меня зовут полностью, ещё что-нибудь, ну, что вспомнишь.
-Вилька тебя зовут, - пожал плечами Мишка, - Граббе фамилия. Фон Граббе.
-Фон-борон, что ли?
-Откуда я знаю? Я вот тоже сейчас: Дон Мигель Антонио Санчес! Нравится?
-Конечно! Звучное имя!
-Вот и ты Вильгельм Оттович фон Граббе… - Я прыснул в кулак, - Оттович!
Мишка тоже посмеялся, потом продолжал: - Папа у тебя был инженером, строил плотины. За что и посадили. Сказали, что проекты были неправильные, что плотины сделаны так, чтобы рухнули. Не знаю, слышал…
-Не надо, Минь, что бередить раны. Теперь мы можем немцам сказать, что мы дети репрессированных, пусть думают, что мы на их стороне.
-Пусть думают, - согласился Мишка, - только я их бил и бить буду!
-Тише, Мишка, ты же знаешь, мы на вражеской территории. Кстати, а зачем ты на немца с палкой напал?
-Не знаю, - усмехнулся Мишка, - разозлил он меня. Купаются тут, в нашей речке!
Мне стало смешно: - Здорово ты его! – мы посмеялись, не задумываясь над тем, что было бы, если бы...
Да и что думать в сослагательном наклонении? Главное, получилось!
По дороге мы заплутали, залезли в какое-то болото, еле выбрались. К деревне подошли мокрые, грязные, голодные и злые. Никто нас не остановил. Мы прошли немного вдоль хат, пока не встретили паренька, примерно наших лет. В наступившей темноте наш непрезентабельный вид не очень бросался в глаза, поэтому мы спросили, не стесняясь, где можно переночевать. Паренёк показал на хату, недалеко от нас и ушёл по своим делам.
Мы подошли к плетню, нерешительно постояли возле перелаза, опасаясь собаки, но никто нас не облаял, тогда, перебравшись во двор, подошли к двери и постучали.
-Кто? – услышали мы испуганный женский голос.
-Мы беженцы, пустите переночевать?!
Нас, наверно, разглядели в окно, потому что дверь распахнулась, и нас пригласили в хату. Пройдя небольшими сенями, мы хотели было войти в горницу, когда женщина остановила нас: - Какие вы грязные!
-Мы попали в болото, - признался Мишка.
Женщина немного подумала, потом открыла сундук, или ящик, не разглядеть было в темноте, и достала двое штанов, пахнувших затхлостью и две драные рубашки:
-Переодевайтесь, давайте свои штаны, постираю заодно со своим бельём. Подштанники тоже мокрые? Снимайте, так поспите. Утром всё высохнет.
Мы послушались, тем более, что здорово продрогли.
-У нас консервы есть, тётечка, - сказал Мишка, давайте поснедаем, а то мы с утра ничего не ели, некогда было.
Это да, было нам некогда, стараясь уйти как можно дальше от поля битвы, мы ни разу не устроили привал.
-Давайте, ребятки, - повеселела хозяйка, - вот рукомойник, умывайтесь, у меня и бульба есть.
-А у нас сало, - добавил хитрый еврей.
Когда мы расселись за столом, освещённым одинокой свечкой, увидели две пары глаз, глядящих на нас с печки.
-Кто там? – спросил я хозяйку.
-Сынки мои, Яська да Янка.
-Так зовите, пусть поедят.
-Да ели они сегодня, - отмахнулась женщина.
-Ну и с нами… - сказал я веское слово, сноровисто вскрывая банки кухонным ножом.
Консервы оказались овоще-мясными, духовитыми, у нас с голодухи закапала слюна.
Хозяйка взяла большую чугунную сковородку, вывалила туда богатство, добавила картошки и поставила греть на огонь в маленькой печурке.
Пацаны незаметно переместились к нам за стол, вооружённые ложками. Были они примерно нашего возраста, наверняка нас одели в их шмотки.
Разогревшуюся кашу мы слопали в мгновение ока, только стукоток прошёл по избе.
-Ложитесь с хлопцами на печи, поспите, гляжу, устали вы сильно, - предложила хозяйка. Я отчего-то оробел, вспомнив свой энурез. Что если?
Я беспомощно посмотрел на Мишку, и он прошептал мне: - Не бойся, это только в бою бывает!
Откуда он это знает? Наверно, просто успокаивает. Но я, тем не менее, правда, успокоился и полез на печь.
Долго ли мы проспали, не знаю. Разбудили нас грубые голоса и топот ног.
-Где у вас тут пришлые пацаны? – кто-то резко отодвинул занавеску, и я, щурясь от яркого света керосиновой лампы, увидел двух полицаев с винтовками. Откуда-то я знал, что эти парни с белыми повязками на рукавах – полицаи.
