Хан с любопытством оглядывался.
- Ты помнишь, какой сегодня день. - Сказал Якудза. - Но сегодня не будет представления и подарков. Не будет притворства. Сегодня все будет по-настоящему, сегодня будет настоящий бой. И зрители будут другие - не друзья, готовые прийти на помощь, враги, жаждущие крови. И "дракон", с которым ты сразишься, будет настоящий... он тоже захочет тебя убить.
Якудза посмотрел Хану в глаза. А тот напряженно пытался понять смысл слов учителя.
- Это место, где встречаются в поединке сильные и опытные бойцы. Тут нет правил. Побеждает сильнейший. Ты должен победить даже, если тебе придется убить. И, возможно, это будет единственный путь к победе.
Якудза пошел дальше. Вслед за учителем Хан вошел в узкую комнату с небрежно оштукатуренными и окрашенными темной водоэмульсионной краской стенами. Скудное убранство ее было предельно функциональным. В углу комнаты была отгорожена душевая, а в центре стоял массажный стол, у двери - железные крючки для одежды, вкрученные в стену. Хан внимательно слушал учителя, не перебивая, хотя у него было много вопросов.
- Сейчас ты должен подготовиться к тяжелому бою, какого у тебя никогда еще не было. Твой противник - сильный кикбоксер, который попытается тебя победить любыми способами, - продолжил Якудза, - У него высокий болевой порог. Пробить его не удастся. Постарайся найти слабое место, действуй не напрямик, дразни его, заставь нервничать, нападать, делать ошибки и потом - прикончи.
"Каратэ ни сэнтэ наси" (в каратэ не нападают первым) - с этой фразы Якудза всегда начинал занятия. Теперь Якудза предлагал нарушить правила, которые вдалбливал в юные головы своих учеников с малолетства. Удивление Хана было велико.
- Ты учил нас защищать жизнь. А теперь я должен убить? Зачем это нужно? Зачем это понадобилось тебе, учитель? Я не хочу никого убивать.
- Я хочу, чтобы ты навсегда уяснил урок - в жизни случаются ситуации, когда выживает самый сильный, самый хитрый и беспощадный, - резко ответил Якудза. - Если не ты его, то он - тебя. Ты хочешь умереть?
Хан покачал головой:
- Я не хочу драться чтобы убить. И мне кажется, ты предлагаешь мне драться ради удовольствия незнакомых мне людей, которые будут смотреть на наш бой и кричать "убей".
- У тебя нет выхода. На кону большие деньги. Если ты сейчас не выйдешь на ринг, нас не выпустят живыми из этого подвала. Считай, что ты будешь биться за нас обоих. За наши жизни.
- Ты сказал "на кону". Мне дадут деньги, если я выиграю?
Якудза кивнул.
- Ты думал, я буду убивать за деньги? - на лице Хана отразилось брезгливое недоумение.
- Я рассчитывал, что ты сдашь этот экзамен, а не сбежишь из страха поступиться своими принципами.
- Хорошо, я буду делать, как ты скажешь, - неожиданно согласился Хан.
Он решил, что должен выполнить то, что требует от него учитель. Он должен ему доверять.
Выйдя на ринг, Хан увидел в противоположном углу массивное тело кикбоксера и понял, что, Якудзы был прав, он сможет уложить его, только убив. Это был самый тяжелый день за всю его предшествующую жизнь. Никогда раньше и никогда позже он не был так растерян перед боем. Ни одна его атака или контратака, ни один из его прямых ударов не достигал цели, противник, казалось, не чувствовал боли. Зрители кричали и свистели. Кикбоксер насмехался и грязно ругался, угрожал, пытаясь его запугать. У него было изрытое шрамами лицо с перебитой переносицей. Он провел немало поединков, в которых получил эти увечья, но выжил и победил и не собирался уступать победу молодому парню, почти подростку. Хан же, напротив, не был уверен в своих силах. Зрители кричали, что он трус, но он продолжал "водить" противника по рингу, пытаясь почувствовать его слабые места. Угадав по движению тела кикбоксера, куда он направит свой очередной удар, он отклонился в сторону, молниеносно переместился противнику за спину и ударил его в нервный узел на шее. Когда массивное потное тело рухнуло на пол вниз животом, он зажал его толстую шею мертвой хваткой. Кикбоксер пытался расцепить замок его рук, бесполезно открывал рот, чтобы наполнить легкие. Вокруг бегал судья, отчаянно жестикулируя. Зал вопил. Но он разжал пальцы только, когда противник под ним затих...
Потом он стоял под холодным душем. Колючие струи били в затылок, а он, стиснув зубы, беспрестанно повторял:
- ... он сам виноват...
Якудза стоял у двери, скрестив руки на груди. Лицо его было спокойным.
- Ты не должен сожалеть, - произнес он веско, - Ты сделал то, что должен был сделать. В этом была твоя задача, и ты справился. Я счастлив, что являюсь твоим учителем. Я горжусь тобой.
- А если бы умер я?
- Не только твоя жизнь закончилась бы в этот день...
Больше Хан ничего не спросил. Они вышли из здания вместе и молчали до спортзала.
Гл. 5 - ДЕЖАВЮ
Широкие коридоры этого здания даже в самую жаркую погоду хранили полумрак и прохладу. Толстые кирпичные стены и большая в полтора человеческих роста дубовая дверь центрального входа помнили не одно поколение учеников. Им ли не знать истину бытия. О, они знают и хранят свою тайну под многочисленными слоями краски, молчаливые стражи познания...
Прозвенел звонок, и дубовые массивные створки с грохотом распахнулись под напором толпы, нетерпеливо рвущейся покинуть стены "альма-матер". Задиристо гыкая и хихикая, норовя обогнать друг друга, студенты обоих полов столпились у двери, проем которой был не достаточно широк, чтобы выпустить одновременно всех жаждущих оказаться на воле. Хан с трудом протиснулся через эту веселую толчею и встал на верхней ступеньке крыльца, прищурившись от нестерпимо яркого с непривычки после сумрака коридоров солнечного света.
По-весеннему терпкий воздух волнительно щекотал ноздри. Мягкие солнечные блики на зеленой траве газонов замерли, как нарисованные, будто в ожидании чуда. Покой природы, ощущаемый, не смотря на суету вокруг, а, может быть, именно благодаря этой суете проник в его сознание, внеся в настроение тихую удовлетворенность. Он отстраненно терпел тычки в бока и спину, ни о чем не думал, скользил взглядом по лицам и предметам, просто дышал. В какой-то момент, незаметно для него самого, его взгляд остановился, и он стал смотреть в одно место.
В рваных джинсах и выцветшей футболке неопределенного цвета она была похожа на мальчика-подростка. Ежик темных, коротко стриженых волос, топорщился на затылке. Ушки мило краснели под теплыми лучами солнца. Голова на длинной шее, и все ее тоненькое тельце постоянно находились в движении, за подростковой угловатостью которых уже проглядывала грациозность. У нее были узкие, как у мальчишки, бедра и маленькая грудь. В ней не было ничего из того, что обычно привлекало его в женщинах. Она весело подпрыгивала, прижимая пластиковый пакетик с книгами к груди, и беззвучно смеялась - закидывала голову, закрывала на секунду глаза и широко улыбалась, открывая два ряда ровных белых зубов, как будто сошедших с рекламы зубной пасты. Смеха, заливистого и звонкого, привычного для девчонок ее возраста не было слышно, но, глядя на широкий жест ярких губ от уха до уха и сопровождающую этот жест гримасу сумасшедшего счастья, хотелось невольно улыбнуться в ответ.
Он стоял, не смея отвести глаз, потеряв ощущение времени. Образ девушки постепенно заполнял его сознание, не оставляя места другим впечатлениям минувшего дня, а может быть всей жизни. В калейдоскопе всплывающих в памяти лиц он никак не мог найти похожего, тем не менее, был уверен в том, что встречался с ней раньше, более того, знал очень хорошо. И это состояние дежавю заставляло его все внимательнее всматриваться в черты ее лица.
Она отравляла его собой, завораживала. Яркие блики солнечных зайчиков, падающих на ее лицо сквозь листву, казались ему излучением, исходившим от нее самой, изнутри ее ярко-синих глаз...
