И сникла Тейя, пропустив вперед
Вождя - к его поверженному войску.
Как смертного скорбящая душа
Терзается сильней, вступая в дом,
105 Который омрачило то же горе,
Так и Сатурн, войдя в печальный круг,
Почувствовал растерянность и слабость.
Но Энкелада мужественный взор,
С надеждой устремленный на него,
110 Придал Сатурну сил, и он воскликнул:
"Я здесь, титаны!" Услыхав вождя,
Кто застонал, кто попытался встать,
Кто возопил - и все пред ним склонились
С благоговением. Царица Опс,
115 Откинув траурное покрывало,
Явила бледный изможденный лик
И черные запавшие глаза:
Как гул проходит между горных сосен
В ответ на дуновение Зимы,
120 Так прокатился шум среди бессмертных,
Когда Сатурн им подал знак, что хочет
Словами полновесными облечь,
Исполненными музыки и мощи,
Смятение свое и бурю чувств.
125 Но сосен шум сменяется затишьем,
А здесь, едва нестройный ропот смолк,
Глас божества возрос, как гром органа,
Когда стихают хора голоса,
Серебряное эхо оставляя
130 В звенящем воздухе. Так начал он:
"Ни в собственной груди, где я веду
Сам над собой дознание и суд,
Не отыскал я ваших бед причину,
Ни в тех легендах первобытных дней,
135 Которые Уран звездоочитый
Нашел на отмели начальной мглы,
Когда ее прибой бурлящий схлынул,
В той книге, что служила мне всегда
Подставкою для ног - увы, неверной!
140 Ни в символах ее, ни в чудесах
Стихий - земли, огня, воды и ветра
В их поединках, в яростной борьбе
Одной из них с двумя, с тремя другими,
Как при грозе, когда идет сраженье
145 Огня и воздуха, а струи ливня,
Хлеща, стремятся их прибить к земле,
В соитье четверном рождая серу,
Ни в этих схватках, в таинствах стихий,
Которые мне до глубин открыты,
150 Я не нашел причины ваших бед;
Напрасно вчитывался в дивный свиток
Природы, - я не мог сыскать разгадки,
Как вы, перворожденные из всех
Богов, что осязаемы и зримы,
155 Слабейшим поддались. Но это так!
Вы сломлены, унижены, разбиты.
Что мне теперь сказать вам, о титаны?
"Восстаньте!"? - вы молчите. "Пресмыкайтесь!"?
Вы стонете. Что я могу сказать?
160 О небеса! О мой отец незримый!
Что я могу? Поведайте мне, братья!
Мой слух взыскует вашего совета.
О ты, глубокомудрый Океан!
Я вижу на твоем челе суровом
165 Печать раздумья. Помоги же нам!"
Сатурн умолк, а вещий бог морей
Хотя не ученик Афинских рощ,
Но сумрака подводного философ,
Встал, разметав невлажные власы,
170 И молвил дивно-звучным языком,
Мерно-шумящим голосом прибоя:
"О вы, кто дышит только жаждой мести,
Кто корчится, лелея боль свою,
Замкните слух: мой голос не раздует
175 Кузнечными мехами вашу ярость.
Но вы, кто хочет правду услыхать,
Внимайте мне: я докажу, что ныне
Смириться поневоле вы должны,
И в правде обретете утешенье.
180 Вы сломлены законом мировым,
А не громами и не силой Зевса.
Ты в суть вещей проник, Сатурн великий,
До атома; и все же ты - монарх
И, ослепленный гордым превосходством,
185 Ты упустил из виду этот путь,
Которым я прошел к извечной правде.
Во-первых, как царили до тебя,
Так будут царствовать и за тобой:
Ты - не начало, не конец вселенной.
190 Праматерь Ночь и Хаос породили
Свет - первый плод самокипящих сил,
Тех медленных брожений, что подспудно
Происходили в мире. Плод созрел,
Явился Свет, и Свет зачал от Ночи,
195 Своей родительницы, весь огромный
Круг мировых вещей. В тот самый час
Возникли Небо и Земля; от них
Произошел наш исполинский род,
Который сразу получил в наследство
200 Прекрасные и новые края.
Стерпите ж правду, если даже в ней
Есть боль. О неразумные! - принять
И стойко выдержать нагую правду
Вот верх могущества. Я говорю:
205 Как Небо и Земля светлей и краше,
Чем Ночь и Хаос, что царили встарь,
Как мы Земли и Неба превосходней
И соразмерностью прекрасных форм,
И волей, и поступками, и дружбой,
210 И жизнью, что в нас выражена чище,
Так нас теснит иное совершенство,
Оно сильней своею красотой
И нас должно затмить, как мы когда-то
Затмили славой Ночь. Его триумф
215 Сродни победе нашей над начальным
Господством Хаоса. Ответьте мне,
Враждует ли питательная почва
С зеленым лесом, выросшим на ней,
Оспаривает ли его главенство?
220 А дерево завидует ли птице,
Умеющей порхать и щебетать
И всюду находить себе отраду?
Мы - этот светлый лес, и наши ветви
Взлелеяли не мелкокрылых птах
225 Орлов могучих, златооперенных,
Которые нас выше красотой
И потому должны царить по праву.
Таков закон Природы: красота
Дарует власть. По этому закону
230 И победители познают скорбь,
Когда придет другое поколенье.
Видали ль вы, как юный бог морей,
Преемник мой, по голубой пучине
Средь брызг и пены в колеснице мчит,
235 Крылатыми конями запряженной?
Я видел это, - и в его глазах
Такая красота мне просверкала,
Что я сказал печальное "прощай"
Своей державе, я простился с властью
240 И к вам пришел сюда, чтоб разделить
Груз ваших бед - и утешенье дать:
Да будет истина вам утешеньем".
Смущенные ли мудрой правотою,
Иль из презрения к его словам,
245 Но все хранили тишину, когда
Смолк рокот Океана. Лишь Климена,
Пренебрегаемая до сих пор,
Заговорила вдруг - не возражая,
А только кротко изливая грусть,
250 Тишайшая среди неукротимых:
"Отец, я здесь неискушенней всех,
Я знаю только, что исчезла радость
И скорбь-змея свила себе гнездо
В сердцах у нас, боюсь, уже навеки.
255 Я бы не стала предрекать беду,
Когда б сама могла ее смирить,
Но здесь нужна могущественней сила.
Позвольте же поведать мне о том,
Что так заставило меня рыдать
260 И отняло последние надежды.
Стояла я на берегу морском;
Бриз, веявший от леса, доносил
Благоуханье листьев и цветов,
Такой исполненное чудной неги,
265 Такой отрады, что в тоске моей
Мне захотелось эту тишь нарушить,
Смутить самодовлеющий покой
Печальной песнею о наших бедах.
Я села, раковину подняла
270 С песка - и тихо в губы ей подула,
Чтобы извлечь мелодию; но вдруг,
Покуда я пыталась разбудить
Глухое эхо в сводах перламутра,
С косы напротив, с острова морского
275 Донесся столь чарующий напев,
Что сразу захватил мое вниманье.
Я раковину бросила, и волны
Наполнили ее, как уши мне
Наполнила отрада золотая;
280 Погибельные, колдовские звуки
Каскадом ниспадали друг за другом
Стремительно, как цепь жемчужин с нити,
А вслед иные ноты воспаряли,
Подобно горлицам с ветвей оливы,
285 И реяли над головой моей,
Изнемогавшей от отрады дивной
И скорбной муки. Победила скорбь,
И я безумные заткнула уши,
Но сквозь дрожащую преграду пальцев
290 Прорвался нежный и певучий голос,
С восторгом восклицавший: "Аполлон!
О юный Аполлон золотокудрый!"
В смятенье я бежала, а за мной
Летело и звенело это имя!..
295 Отец мой! братья! если бы вы знали,
Как было больно мне! Когда б ты слышал,
Сатурн, как я рыдала, - ты б не стал
Меня корить за дерзость этой речи".
Как боязливый ручеек, петляя