Но, несмотря на все свои сомнения, Корнилов шел в лесхоз и надеялся на успех. Он специально не стал приглашать Мокригина в райотдел - ему хотелось застать бухгалтера врасплох, неподготовленным. Поставленный перед необходимостью отвечать сразу же, немедленно, он может допустить промах, неточность, может растеряться.
«Почему этот Мокригин не пошел за помощью в деревню? - думал Корнилов. - Испугался, что могут и его убить? Вздор! Тогда бы он прибежал хоть в милицию. Побоялся, что могут заподозрить в убийстве его самого? Нет, честный человек сначала окажет помощь раненому, а уж потом подумает о себе. Честный человек… Но ведь бухгалтер в прошлом уголовник. Мог подумать: «Первое подозрение - на меня. Попробуй потом отмойся». И повернул домой, даже к дружку своему не пошел в тот день. А почему был потом? Почему не пришел на похороны лесника? Они же были друзьями. Об этом и в лесхозе знают, и во Владычкине. Что-то за всем этим кроется более серьезное… Знал ли Мокригин, кто идет вместе с ним по лесной тропе? Нет, скорее всего не знал. Ведь и лесник не встречался с сыном тридцать лет…»
Дирекция размещалась недалеко от вокзала в старом, видать, купеческом доме. Первый этаж у него был каменный, обшарпанный, с обвалившейся кое-где штукатуркой, второй - деревянный, из темных, тронутых трухлявинкой мощных бревен. Около дома стояло несколько «газиков» и «Победа». В ней было битком набито людей, из-за приспущенного стекла валил дым, слышался смех - похоже, шоферы обсуждали какую-то веселую историю.
Корнилов вошел в дом. В коридоре, стены которого были густо заклеены объявлениями, приказами, сводками, курили двое мужчин. У обоих поверх пиджаков были надеты меховые безрукавки.
- Где мне найти бухгалтера? - спросил Корнилов. - Григория Ивановича Мокригина.
Один из мужчин молча показал на лестницу в конце коридора. Корнилов поднялся на второй этаж и отыскал дверь с надписью «Бухгалтерия». «Если там будут посетители, я подожду», - решил он. Вообще-то в бухгалтерии работали двое: старший бухгалтер Мокригин и еще одна женщина. Еще накануне Корнилов уговорился с работниками ОБХСС, и они вызвали ее в это время на беседу.
Корнилов приоткрыл дверь и сразу увидел Мокригина. Бухгалтер сидел за большим столом и сосредоточенно считал на арифмометре. На вошедшего не обратил никакого внимания, даже лысой головы не поднял. Корнилов подошел к его столу и сел, положив на колени шапку. Мокригин продолжал крутить ручку, беззвучно шевеля губами. Верхняя губа у него была тонкая, злая, а нижняя - пухлая и отвислая. Закончив считать, он записал на бумажке какие-то цифры и только тогда поднял голову.
- Вы ко мне?
Бровей у него почти совсем не было, и оттого лицо казалось каким-то бесцветным, блеклым.
- Да, я к вам, Григорий Иванович. - Корнилов достал удостоверение, представился.
Мокригин хотел что-то сказать, но только облизнул вдруг свою толстую нижнюю губу. В лице у него ничего не изменилось, не дрогнуло. Он замер.
- Григорий Иванович, я пришел к вам поговорить о леснике Зотове. Мне сказали, что вы были с ним друзьями…
Бухгалтер по-прежнему был спокоен. Никаких признаков паники. Только сузились глаза, стали маленькими точками зрачки. «Он давно ждал, что к нему придут, - подумал Корнилов. - Успел приготовить себя».
- А что бы вы хотели узнать о Зотове? - Мокригин явно не собирался распространяться о своей дружбе с лесником.
- Вы, наверное, знаете, Григорий Иванович, что Зотов убил сына и сам повесился, - Корнилов сказал это нарочито спокойно, буднично. - Мне хотелось бы знать об их отношениях.
Мокригин неопределенно пожал плечами.
- Что ж рассказывать? Я не знаю. - Он посмотрел на Корнилова, чуть-чуть прищурившись. - Вы лучше задавайте вопросы. Я отвечу.
«Ого, да он тертый калач, - подумал Корнилов. - Школа видна. Такого голыми руками не возьмешь», - и спросил: - С Зотовым вы давно знакомы?
- Давно.
- А вы неразговорчивы, Григорий Иванович. С вами трудно, - улыбнулся Корнилов. Бухгалтер пожал плечами, машинально крутанул ручку арифмометра.
«Так мы будем разговаривать неделю, - подумал Корнилов. - Интересно, надолго ли ему хватит выдержки?»
- Вы были знакомы с Тельманом Алексеевым, сыном Зотова?
- Нет.
«Отвечает не задумываясь. На лице ни один мускул не дрогнул».
- А знали о его существовании?
- Знал.
- Они были в ссоре?
Мокригин усмехнулся:
- Так… расплевались однажды. Сын-то тогда от горшка два вершка был! Они же с войны не виделись. О покойниках плохо не говорят, но сынок его свинья свиньей оказался. Даже не подумал разыскать старика, помочь ему… - Лицо бухгалтера стало злым.
- А Зотов просил его о помощи?
- С какой стати?! Он и не искал сына. Случайно узнал о нем, - неожиданно выкрикнул Мокригин. - Чего ему унижаться перед «чистеньким» сыном! Я, я только и помогал старику, - сказал он с необычной горячностью. - И деньгами, и по хозяйству. Да мало ли! - Он с какой-то безнадежностью махнул рукой и замолк, словно испугался своего порыва.
- А как узнал старик о сыне?
- В журнале портрет увидел. В «Огоньке».
- И решил его разыскать?
- Откуда я знаю? - проворчал бухгалтер. - Он мне не докладывал.
«Наверняка знает, что старик разыскивал сына, - решил Корнилов. - Только зачем скрывает?»
- А где вы познакомились с Зотовым, Григорий Иванович?
Бухгалтер вдруг посмотрел на Корнилова с откровенной ненавистью:
- Там и познакомился. Будто не справились… - И сказал с вызовом: - Кто еще у бывшего зека другом может быть? Такой же зек, как и он. Вот мы со стариком и держались друг друга.
- Вы правы. Я наводил справки: в одной колонии отбывали наказание.
«Старый друг лучше новых двух, - вдруг вспомнилась Корнилову поговорка. - Старый друг лучше новых двух…» - И какая-то совсем смутная догадка мелькнула у него, скорее не догадка, а предчувствие того, что за этой неожиданной горячностью бухгалтера, за его словами о старой дружбе отверженных обществом людей и кроется разгадка к трагедии.
- Вы, Григорий Иванович, не женаты? - спросил Корнилов. Он всегда так вел беседы, перескакивал с одного вопроса на другой, лишая своего собеседника возможности понять, что же интересует подполковника больше всего.
- Нет, - отчужденно ответил Мокригин.
- А у вас есть родные?
- Какое это имеет значение? Вы ведь хотели узнать о Зотове, а не обо мне?
- Простите, если задал неприятный вопрос, - дружелюбно сказал Игорь Васильевич. - Я не хотел вас обидеть.
Бухгалтер смотрел на Корнилова с ненавистью.
- Да, да! Нет у меня родных! Не знал никогда о них и знать не хочу!
- А друзья?
- Что вы ко мне в душу лезете?
«Одиночество, одиночество его мучает!» - подумал Корнилов.
- А зачем Зотов убил сына?
- Откуда я знаю? - закричал бухгалтер. Веко на правом глазу у него задергалось. От его несокрушимого спокойствия не осталось и следа. - Что вы не даете покоя старику? Он умер! Умер! И никто не узнает, зачем он убил сына.
Корнилов подождал, пока бухгалтер успокоится, и примирительно сказал:
- Ладно, оставим в покое Зотова, начнем с другой стороны…
Он достал из папки стопку бумаги, авторучку. И вдруг почувствовал, как напрягся Мокригин. Лицо у него стало каменным, только зрачки еще больше сузились.
- Григорий Иванович, - сказал Корнилов. - У меня есть поручение следователя допросить вас по делу об убийстве Тельмана Алексеева. По вновь открывшимся обстоятельствам…
Мокригин молчал.
- Когда вы виделись с Зотовым в последний раз?
- Пятого января… На день рождения он ко мне приезжал.
- А вы?
- Что я? - не понял бухгалтер.
- Вы когда у него были? У Зотова.
- Сразу после Нового года. Съездил, по хозяйству помог.
- Как вы праздновали день рождения? Много было гостей?
- Нет, никого не было, кроме Коли. Посидели в ресторане - и домой.
- В каком ресторане?
Мокригин осклабился:
