И все это кончилось; остались только воспоминания.

– Почти приехали, – сказала Карина.

Теперь его заботой был только пистолет, спрятанный под пиджаком, который был скроен так, чтобы можно было прятать под ним оружие, нож, да еще Хоппи Униатц, которого они подобрали по пути – Карина не протестовала – и который теперь клевал носом на заднем сиденье.

Впереди и слева песчаные дюны стали плоскими и перешли в мелкий овражек, поросший с краю небольшим лесочком, образуя арку. Над аркой мерцала единственная тусклая лампочка, отбрасывая странные тени на дорогу. Когда Святой притормозил, он понял, что это были тени от скульптуры мальчика-негра, установленной над аркой. В руке у мальчика был веер из пальмовых ветвей, прикрывавший лампочку. Веер раскачивался на ветру, поэтому и возникали эти мечущиеся тени.

– Уже недалеко, осталось менее мили, – сказала Карина.

– Веселенькое место для засады, – заметил Саймон и повернул машину на дорогу, усыпанную ракушками.

Вдруг где-то позади машины сверкнул огонь, и раздался звук, подобный трубному гласу, возвещавшему о конце света. Сверху посыпались какие-то обломки неизвестно чего, самый большой упал прямо Саймону на колени. Взглянув на него, он инстинктивно нажал на акселератор, и мурашки забегали у него по спине. Он взял себя в руки, чтобы побороть страх, и вдруг затрясся от безудержного смеха.

– Что это? – прошептала Карина.

– Ничего, дорогая, – ответил он. – Это всего лишь рука гипсового мальчика, которую Хоппи прострелил из своего пистолета.

Мистер Униатц придвинулся к спинке переднего сиденья и с отвращением посмотрел на гипсовую руку, которую Саймон собирался выбросить.

– Э-хе-хе, босс, – смущенно стал объяснять он. – Я почти спал, когда увидел его, и подумал, что он собирается наброситься на нас. – Хоппи попытался скрыть свою неловкость за шуткой. – Ну коль скоро он из гипса, то не узнает, кто это сделал.

Карина отряхнула платье.

– Он просто большой ребенок, – заметила она тактично, стараясь сгладить ситуацию. – Когда вы пошлете его учиться в школу?

– Однажды мы попытались, – сказал Святой, – но он убил учителя в третьем классе, а учитель четвертого класса решил, что в случае с этим учеником можно ограничиться тремя классами.

Им повезло еще, что от арки до дома оставалось еще полмили, подумал Саймон, поэтому никто не мог услышать выстрела.

Дорога изгибалась в форме подковы. Фары осветили забор высотой в десять футов, в котором была только одна калитка, затем целый ряд припаркованных машин. Их было немного, и Саймон решил, что и гостей будет немного, так как обычные заведения в это время закрывались и только самые отъявленные выпивохи захотят отправиться в такую даль, но их будут единицы – двое-трое, максимум шесть человек. Саймон поставил свою машину в ряд с другими и, как только заглушил мотор, сразу услышал музыку, доносившуюся из-за ограды.

– Итак, девочка, – сказал он, когда мистер Униатц начал выбираться с заднего сиденья машины, – приехали.

Карина сидела не шевелясь.

– Если что-то случится, – сказала она, – я не виновата. Ты не поверишь мне, но я хотела тебя предупредить.

В темноте он мог разглядеть овал ее бледного лица, слегка приоткрытый рот и горящие, но в то же время спокойные глаза; он ощутил приятный запах ее волос. Но кроме этого он ничего не мог понять и знал, что это не было заблуждением. Затем она коснулась пальцами его руки, лежащей на руле, и вышла из машины.

Саймон тоже вышел, с кривой усмешкой оправил на себе китель. Какого черта?.. И когда они подходили к подъезду, она сказала деловым тоном, который подкрепил их молчаливое согласие на возвращение к жестким правилам, о которых они почти забыли:

– Сюда легче войти человеку, которого знают. Я пойду первая.

– Здесь есть труба, босс, – вмешался мистер Униатц. – Когда дозорный откроет окно, я влезу и задушу его, если он не откроет нам дверь.

– Сначала дай ей возможность войти в дом без шума, – дипломатично предложил Саймон.

Все опять настроились строго по-деловому.

Неожиданно их осветил прожектор, и калитка немного приоткрылась – вероятно, кто-то думал точно так же, как и Хоппи, поскольку щель была настолько узкой, что даже ребенок не смог бы просунуть туда руку. Глаза, уставившиеся на них, узрели Карину, и калитка распахнулась настежь. И Саймон вдруг подумал о старых добрых временах, когда действовал закон, запрещавший вторжение на частную территорию.

Калитка за ними закрылась, когда они все вошли, сопровождаемые головорезом в смокинге, – таких типов Саймон встречал в своей жизни тысячи раз.

– Добрый вечер, мисс Лейс.

Сторож с двойным подбородком посмотрел на Саймона одобрительно и скрыл свой испуг при виде Хоппи, которому механически улыбнулся и так же механически поклонился.

Дорожка, выложенная плиткой, вела к дому, который представлял собой бунгало в испанском стиле. Дверь открылась, едва они приблизились к ней: наверняка был получен сигнал привратника.

Они вошли в вестибюль, увешанный китайскими фонариками.

Распорядитель или метрдотель, тоже с двойным подбородком, спросил:

– Вам столик на вечер, мисс Лейс? Или вы не собираетесь здесь задерживаться?

– Столик, – ответила она.

По дороге Саймон взял ее за руку и спросил:

– А где у них «задворки»?

– У них полно комнат, где играют. Если у вас есть несколько тысяч долларов, от которых вы устали, они помогут вам от них освободиться.

– Сегодня я уже сделал одну такую попытку, – напомнил он ей.

Они вошли в большой, тускло освещенный ресторан. Столики были расставлены по трем сторонам вокруг танцевальной площадки в центре зала, у четвертой, напротив входа, на помосте расположился оркестр. Вдоль одной из стен находился длинный бар. В гротескных масках, вырезанных из кокосовых орехов и служивших светильниками, горели лампочки. Огромные чучела аллигаторов, использовавшиеся как подставки для подносов со спичками, были установлены по обеим сторонам зала. Электрические лампочки, укрепленные на потолке с выступающими на нем стропилами, предназначались для освещения зала, но только усугубляли мрак, так как их тусклый свет не мог пробиться сквозь висящие на потолке огромные опахала из пальмовых ветвей. Весь этот интерьер представлял собой образец редкостного уродства, бессовестно бросавшего вызов мало-мальски пристойному вкусу посетителей, но таким образом решались две проблемы: можно не заботиться об уборке и нельзя заметить тараканов в китайском рагу. И Саймон сделал вывод, что все это вполне отвечало тем целям, ради которых существовало это заведение.

Официант с лоснящимися волосами и тоже с двойным подбородком, но уже меньших размеров, как ему и полагалось по рангу, повел их к одному из ближайших столиков, но Святой остановил его.

– Если никто не возражает, – сказал он, – мне бы хотелось занять столик в дальнем углу.

Официант нехотя согласился, не смея возразить в присутствии Карины. Когда они рассаживались, он спросил:

– Мистер Марч присоединится к вам?

Он произнес это таким тоном, как будто был уверен, что мистер Марч выбрал бы другой столик.

Карина ослепила его улыбкой, добавив:

– Не думаю.

Она заказала ликер «Бенедиктин»; Святой – «Питер Доусон», больше ориентируясь на потребности мистера Униатца, чем на свои собственные, более скромные.

Оркестр заиграл новый танец, и в зале вспыхнули разноцветные лампочки, придав ему веселый, радостный вид. Карина задержала на Саймоне взгляд, в котором отчетливо читалось приглашение к танцу.

– Пошли, – сказал он.

Однако танцевать ему не хотелось, и постоянно приходилось переключать внимание с одного предмета на другой. Карина танцевала легко и грациозно; ей было присуще чувство ритма, что позволяло легко уплыть в царство восторженного уединения; но он старался не думать о ней, а сосредоточиться на изучении присутствующих в зале.

Он понял, что здесь происходило много странного.