– А ты меня не доебывай, – Джорджи все еще агрессивен, но вынужденно понижает тон. – Здесь снимают моих шлюх, но я, блядь, не шлюха, если ты такой тупой и не понял, и не какой-нибудь ебаный пидор. И не буду даже смотреть на твой вонючий хер, – он бросает короткий взгляд на деньги, – даже за четыре сотки.

– А за сколько будешь? – ничуть не раздраженно спрашивает Джерси, но перебивает Джорджи даже до того, как тот румянится от гнева. – Замолкни. Это был риторический вопрос. Я даю тебе четыре сотни долларов, не больше. И вот деньги, они лежат здесь. Можешь подумать, но это последнее предложение, мне есть, на что их потратить.

Джорджи все-таки краснеет, но прикрывает рот, еще раз глянув на деньги и на Джерси. Думает. Резко огрызается на подошедшего к бару простака:

– На хуй иди, блядь, не видишь, я занят?!

Думает еще.

– Ладно, допустим. И что… входит в эти четыре сотни? – Джорджи наконец отпивает еще пива и опирается на локти, смотря Джерси в глаза. – Я теоретически спрашиваю.

Если бы Джерси был веселым парнем, то определенно бы рассмеялся, но он только подпирает рукой подбородок, не отводя взгляд:

– Отсос.

– Эй, я тебе не… – Джорджи опять приходится сильно понизить голос, чтобы продолжить, – я не какой-нибудь гребаный членосос, чтобы…

– Не ты мне. Я тебе, – Джерси сам удивляется, как его это не утомляет.

– Ты… – Джорджи смотрит на него с подозрением. – То есть ты хочешь заплатить мне четыре ебаных сотни баксов, чтобы подержать во рту мой член?

– Ага, – кивает Джерси, забирая стакан из-за руки Джорджи и делая глоток. Даже не разбавлено.

– Стоп. Стоп-стоп, полегче. Я правильно понял? Ты платишь мне четыре сотки, мы идем в комнату, там ты сосешь мне – и это все?

– Ага.

– Ну ты бы с этого и начал тогда, бля, – Джорджи ухмыляется. Очевидно, это пугает его куда меньше, чем прокрученные в голове варианты. Иногда даже жалко, что Джерси не умеет еще и читать мысли. – Конечно, это не в моих правилах, но… четыре сотки есть четыре сотки, да, приятель? Тем более, что пидор здесь ты, а не я, – он достаточно успокаивает себя, смотря через плечо Джерси. И Джерси даже не нужно оборачиваться. Он чувствует – видит – взгляд Вивиан спиной. Джорджи показывает большим пальцем на него и на себя, потом – четыре растопыренных пальца и пожимает плечами. Вивиан опять поднимает брови, теперь удивленно, но только дергает плечом, мол, поступай как знаешь. Джерси глотает еще пива, за которое не собирается платить. Джорджи вдумчиво, по-хозяйски перекладывает доллары татуированными пальцами.

– Идем, – он резко говорит Джерси, сгребая деньги и убирая в штаны, когда Ганс возвращается в зал. Джерси допивает пиво мощным глотком и вытирает усы тыльной стороной ладони. Он голоден. В татуировке на худой шее, уходящей вниз по позвонкам, он четко читает "bon appétit".

Комната, в которую Джорджи приводит Джерси, на втором этаже, и это, скорее всего, не комната "для гостей". Возможно, сам Джорджи живет здесь. Или Вивиан. Или кто-то еще. Сложно сказать, кто именно, но в этой комнате определенно нет ничего сексуального. Неброский свет, чуток продавленная в центре кровать с застиранным и пожелтевшим покрывалом, темно-коричневый кожаный диван, угловой столик с креслом, встроенный шкаф и маленькое окно, прикрытое желтыми занавесками, чтобы закрыть вид на засраный переулок. Джорджи подхватывает с пола валяющуюся рубашку и кидает на столик, к потрепанным тетрадям, использованным салфеткам, открытой косметике и пустой бутылке из-под содовой. Здесь не грязно, просто не прибрано. Джерси выбирает диван, пока Джорджи зажигает маленькие лампы у кровати, выключает верхний свет и закрывает решетчатые двери шкафа.

– Ну все, я готов, – Джорджи поворачивается, разводя руки и улыбаясь. Неловкость и агрессия замаскированы этой улыбкой очень плохо.

– Раздевайся, – перебивает Джерси его попытку взять контроль над ситуацией.

– Эгей, мы так не… – начинает Джорджи.

– Я должен знать, за что плачу четыре сотни, – осаждает его Джерси. – Раздевайся целиком, я буду смотреть.

– О'кей, о'кей. Но я не ебаный стриптизер, так что не жди, блядь, никакого шоу, – ворчит Джорджи, и Джерси усмехается в усы. До стриптизера Джорджи не хватает больше, чем он думает.

– И еще, – Джерси говорит, когда Джорджи уже стягивает майку, – сотня сверху, – он достает еще одну хрусткую бумажку, кладет на подлокотник дивана. – Я сентиментален, – с неуловимым сарказмом уточняет в ответ на вопросительно-раздраженный взгляд Джорджи, – люблю поцелуи.

– Да за сотню я тебе хоть зад вылижу, – говорит Джорджи необдуманно, подходя и забирая деньги. – Не буквально, бля, конечно, но… – от его выбритого тела совсем легко подает молодым потом, табаком поверх и шалфейными леденцами для горла. Джерси лениво следит за тем, как он расшнуровывает ботинки и снимает брюки, отмечая, что Джорджи действительно не совсем гладко, но выбрит везде, не носит белья и татуирован от лица до ступней. Джерси это больше нравится, чем нет. Татуированные люди лучше переносят боль, так ведь говорят? Он читает надпись, полукругом идущую над лобком Джорджи.

– Целовать девиц… и доводить до слез? – спрашивает Джерси, поднимая густые брови.

– Не зря же они называют меня сладким десертом, – Джорджи разводит руками, улыбаясь. Он одновременно уместен и неловок в каждом движении, и все это складывается в хаотичную гармонию голого тела.

– Никогда не слышал, чтобы десерты доводили девиц до слез. Зато про вонючий сыр слышал, – отрезает Джерси и без перехода продолжает: – Тебе одному не слишком много? – кивает на член Джорджи, оплетенный линией какого-то староанглийского орнамента от самого покрытого щетиной лобка.

– А что, завидуешь, Джерси? – Джорджи неприятно склабится, но Джерси только хмыкает.

Джорджи наклоняется к своим снятым брюкам. Кожа на ребрах у него легко натягивается, и Джерси мельком думает, что между них достаточно сунуть пальцы, и она разойдется с треском, обнажая кости.