Чуть позже он не без труда, тоже зажатый собачьим узлом, вытащит мягкий член из жены и оттолкнет ее ступней в бедро, отворачиваясь в поисках своей бутыли. Псу придется не так просто, но Рамси это уже не будет интересовать. С этим разберется Вонючка: осторожно переставит пса и уложит леди Арью поудобнее, слушая ее тихое хныканье и не смея утешить.

Щедро текущее вино слегка охладит потную и горячую грудь, одновременно грея высохшую глотку. Рамси заурчит утробно и довольно, вытирая рот вспотевшей рукой, и бросит быстрый взгляд на Вонючку. Тот дурно повел себя, пожалев леди Арью поперек хозяйского приказа, но Рамси подождет, пока он закончит. И только когда онемевшая и опухшая от слез Арья будет уложена на другой край постели, а посмирневший пес – отпущен лежать в хозяйских ногах, Рамси подзовет Вонючку ленивым жестом.

– Вонючка, поди сюда, – его взгляд тоже будет ленив, а голос – мягок.

Он знает, как противно Вонючке смотреть на него, голого, развалившегося, потного, с хером в дерьме и крови. Хорошо знает, даже после всего другого.

– Скажи-ка мне, Вонючка, делал ли ты сегодня в точности то, о чем я тебя просил? – ласково спросит Рамси, как только Вонючка обойдет постель и встанет перед ним, подняв наконец выцветший взгляд.

– Д-да, м'лорд, – голос слегка-слегка дрогнет неуверенностью, но смотреть Вонючка будет в глаза. Плохо.

– В точности? – без злости переспросит Рамси.

И Вонючка замолчит, только сморгнет все-таки пару раз, и его худая грудь чуток чаще заходит под рубахой. Но Рамси и не подумает злиться.

– Ничего, Вонючка, это ничего. В другой раз будешь послушливей.

Он потянется до хруста в плечах и пояснице, вставая, и почти физически ощутит скрываемую дрожь тощего вонючкиного тела.

Но это нужно, они оба же знают.

Первый раз Рамси даже почти не размахнется, отвешивая Вонючке оплеуху тяжелой рукой с перстнями. Но тот все равно полуприпадет на одно колено, невольно вдыхая запах старкового дерьма, и Рамси улыбнется. Четырех пощечин должно будет хватить наперво. Повторится – дело другое, но сегодня ему еще нужна будет помощь Вонючки с мытьем. Так что Рамси спокойно дождется, пока тот выпрямится, и занесет руку второй раз…

– Я закончил, – Русе откладывает перо наконец, поднимая глаза. – Что ты хотел?

– Тебя, отец, – Рамси прям без утаек. Его взгляд, на недолгое время ожидания затуманившийся мыслями, снова проясняется и становится обыкновенно холодным и цепким.

– Не трать мое время, Рамси, – Русе вздыхает с едва заметным раздражением. – Говори точнее.

– Тебя, – без заметного в голосе упрямства повторяет Рамси.

Я принадлежу тебе, как и ты мне, незачем усложнять.

– Нет, не сейчас, Рамси, – в глазах Русе появляется понимание, но он слабо качает головой. – Иди к себе и…

…и займись своей леди-женой, ты хотел сказать?..

– …и ложись. Ты будешь мне нужен утром на собрании, я хочу провести его пораньше, – Русе тяжело поднимается, потирая глаза. За годы спокойной жизни он все-таки отчасти пристрастился ложиться поздно и поздно вставать, но сейчас не время валяться в постели. С Рамси или без.

– Ты сам все одно сейчас не ляжешь, – но Рамси возражает, хотя его тон остается прилично сдержанным. – Будешь еще любоваться со своей толстухой-женой.

– Твое семейное ложе охладело, и теперь суешь нос в чужие, как леди Барбри? – Русе поднимает бровь, обходя стол и замечая, как раздраженно вздрагивает у Рамси край рта. – Я сказал тебе: не сейчас. Иди спать, – он идет мимо, собираясь отпереть засов, когда Рамси грубо хватает его за плечо.

– А я сказал: сейчас, – в его голосе наконец прорезается гневная нотка, и Русе оборачивается к нему. Терпеливо, без чувства смотрит глаза в глаза, пока Рамси снова не кривит рот и не отпускает его. Русе так и не говорит ничего, когда бьет сына по лицу наотмашь. Его рука тяжелее, чем кажется со стороны.

Голова Рамси непроизвольно дергается. Он успокаивает дыхание, не возвращая взгляд сразу. На левой щеке вспыхивает красное пятно, заливающееся поверх румянцем. Русе так же терпеливо ждет. И когда Рамси шумно выдыхает через нос, все-таки поворачивая лицо, Русе бьет его второй раз. По той же щеке с силой – и потрескавшаяся от мороза губа лопается, выплескивая струйку крови на подбородок. Рука Рамси инстинктивно дергается к лицу; у него подрагивают губы, и он промокает их. В напряженной тишине Русе смотрит, как алеют капли крови на толстых сыновьих пальцах. Тело резко и неприятно тяжелеет, когда Рамси хмыкает, оглядев руку, и облизывает ее своим мясистым языком, размазывая по губам соленую кровь, поднимая взгляд.

– Пойдешь теперь ебать свою боровиху? – без всякой злости, очень спокойно спрашивает он, облизывая и губы тоже. Нижняя кровоточит и блестит от покрасневшей слюны. Русе молчит и протягивает руку, грубо утирая ее. Безотчетно втягивает запах свежей крови раздувшимися ноздрями. И под внимательным взглядом Рамси пробует ее со своих пальцев на язык.

Сразу подташнивает от приторного медного вкуса, мигом проникающего в рот и непроизвольным глотком – в горло. Короткая морщинка пробегает по переносице. Рамси тоже сглатывает – кадык дергается на мощной шее – и придвигается ближе.

Он смотрит Русе в глаза, кладя свою ручищу на его запястье, неспешно и жадно забирая его пальцы в рот. Облизывает их слюняво, с тошнотворным причмокиванием – и слишком близко, так, что шумным дыханием обжигает губы. Но Русе не отстраняется; только когда Рамси заканчивает, он легко освобождает руку из его хватки, отводя, и говорит почти шепотом:

– Зачем мне идти в спальню, если я хочу выебать свинью?

Рамси несколько мгновений нечитаемо смотрит на него из-под густых бровей, но потом тихо, утробно смеется хорошей шутке и кладет свои тяжелые руки Русе на плечи. И плотно прижимается ртом. Губы у него мягкие и сочные под жесткой коркой потрескавшейся кожи.