Я посмотрела на шершавые мордашки подсолнухов.

– Интересно, где это они растут в январе?

– Где-то далеко, куда нужно лететь самолетом неприлично большое количество миль.

– Ты негодяй. Дай-ка я приму душ, а потом постараюсь не грубить.

Горячая вода вернула миру реальные очертания, и я снова почувствовала себя человеком. Когда выскользнула из купального халата, Шон стоял возле двери, пожирая меня глазами.

– Можешь не одеваться ради меня.

Я пропустила его слова мимо ушей и натянула джемпер и джинсы.

На кухне он выложил на тарелки содержимое пакета.

– Вьетнамская, моя любимая! – воскликнула я, радостно потирая руки.

– Бульон, рис и утка в имбирном соусе.

– М-м-м, как вкусно! Божественно!

Утка оказалась выше всех похвал, перчики чили приятно обжигали язык. Шон с интересом наблюдал за тем, как я расправляюсь с горой еды.

– Как ты ухитряешься оставаться такой стройной, Элис?

– Повезло с генами, – ответила я, откладывая в сторону палочки для еды. – Чем ты занимался сегодня?

– Тем же, что и всегда, – Шон пожал плечами. – Резал людей, снова их зашивал, слушал Марвина Гэя[2].

– Бит мотауна[3] помогает кромсать людей?

– Прекрасно обхожусь без стимуляторов, доктор Квентин, – ответил Шон и, оттолкнув тарелку, улыбнулся: – Ты вправляешь мозги, я режу. У каждого своя работа.

– Ты ушел в нее с головой, только и всего.

Шон посмотрел на часы.

– Верно. И это серьезная проблема.

– Неужели?

– Дело в том, что у меня сегодня ночное дежурство, так что у меня мало времени на то, чтоб тебя порадовать.

Я закатила глаза:

– Да можно и не радовать.

– Но так же нечестно. Я ведь пробудил в тебе надежду.

В следующую секунду он встал и, положив мне на спину руку, подтолкнул в направлении спальни. Я открыла было рот, чтобы сказать «нет», но промолчала. А зря.

– Могу раздеть за три секунды, – пробормотал Шон.

– Не надо, – ответила я, стягивая джемпер через голову. – Всегда раздеваюсь сама.

Первый раз прошел быстро. Второй получился более медленным и вдумчивым. Шон прирожденный выпендрежник; он досконально изучил вопрос и теперь мастерски владеет всеми надежными способами довести женщину до оргазма. Вскоре губы мои горели – и от жгучего перца чили, которым сдобрили утку, и от щетины, оцарапавшей мне лицо.

– Сколько я уже встречаюсь с тобой? – спросил он, перекатываясь на бок и глядя мне в глаза.

– Несколько недель.

– Дольше, Элис. Не меньше трех месяцев.

Я слегка запаниковала. Этак дело скоро дойдет до того, что он предложит вместе провести отпуск или познакомиться с его родителями.

– Послушай, тебе не кажется, что все это потихоньку выходит из-под контроля?

Он снова поцеловал меня.

– Абсолютно. Восхитительно выходит из-под контроля.

В следующее мгновение Шон вскочил на ноги и принялся собирать разбросанную по всему полу одежду. Пока он натягивал джинсы, я поймала себя на том, что любуюсь тугими мускулами его спины.

В десять за ним захлопнулась дверь, я же продолжала лежать, разглядывая потолок. Мое тело наполняла приятная истома, чего никак нельзя было сказать про голову.

В шесть утра я подскочила в постели, слыша, как гулко бьется мое сердце. Кто-то яростно колотил во входную дверь. Я почему-то подумала, что это Шон вернулся за новой порцией секса, но потом поняла, что такой грохот ранним утром мог устроить только один человек. Мой брат.

Да, это Уилл. Клацая от холода зубами, он дрожал под дверью в одной тонкой рубашке. Зрачки расширены, зеленые глаза почернели.

– Ты заперла дверь, – пробормотал он.

– Заходи, Уилл.

– Не делай этого, Элис, никогда не делай.

– Хорошо, дорогой, не буду. Заходи.

– Люди могут подумать, что ты им не рада.

– Тебе я, конечно, всегда рада. Заходи, не то простудишься.

Мне не сразу удалось заманить его в прихожую, но я знаю, что в таких случаях его лучше не трогать. При верхнем свете кухни я разглядела его ближе: Уилл выглядел хуже, чем в прошлый раз. Небритый, щеки запали, на верхней губе большая ссадина. Лицо подергивается, губы растянуты в оскале, как у Джокера из фильмов про Бэтмена. Одному богу известно, что он принимал все это время, – наверное, сидел на кетамине. Причем в таких количествах, что теперь каждый его нерв превратился в оголенный электрический провод. Уилл открыл кран и, подставив рот под струю воды, принялся жадно ее глотать. Порывшись в шкафчике с припасами, я нашла лишь упаковку риса и кукурузных чипсов. Протянула ему чипсы. Он тут же разорвал пакет и сунул в рот целую пригоршню.

– Где твои ключи, Уилл?

Он не ответил мне – набил рот. Тогда я осторожно приблизилась к нему, достала ключи из кармана рубашки и потрясла перед его лицом.

– Смотри, вот они. Ты мог бы сам открыть дверь. Я никогда не запираюсь от тебя.

Должно быть, я подошла к нему слишком близко или мой тон напугал его. Уилл вздрогнул и, рассыпая по всему полу чипсы, набросился на меня с кулаками. Я выбежала из кухни в прихожую, оттуда на лестничную площадку и захлопнула за собой дверь. Быстро вставив ключ в замочную скважину, замкнула входную дверь и прислонилась к ней спиной, чтобы отдышаться. В следующую секунду Уилл уже колотил в дверь на уровне моей поясницы. Подождала, когда он устанет и немного успокоится. Наконец удары прекратились, и я спустилась вниз, чтобы заглянуть в его микроавтобус. Тот был открыт. На грязном полу валялись газеты, на раскладушке лежал рваный спальный мешок. Повсюду разбросаны нестираные рубашки, нижнее белье, полотенца. Я собрала все в пакет и заставила себя вернуться обратно в квартиру.

Стоя на лестничной площадке, мысленно взвесила все «за» и «против». Есть опасность, что брат изобьет меня до синяков, но если вызвать «Скорую», то он сбежит, как только услышит сирену. Можно постучаться к соседям и попросить помощи, но, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, решила все же не беспокоить их и на неверных ногах вернулась в квартиру.

Уилл находился в гостиной. Мирно разговаривая сам с собой, копался в шкафу. Брат уже успел позабыть, что именно вызвало у него вспышку ярости. Я забросила его одежду в стиральную машину и засыпала щедрую порцию порошка. Тем временем Уилл отыскал коробку из-под обуви, набитую бумагами, которые в данный момент разглядывал. Я отошла на безопасное расстояние.

– Нашел что-то интересное? – спросила я, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Фотографии, – пробормотал он.

Он пасьянсом разложил их на полу. На одной был запечатлен семейный праздник. Отец обнимает за плечи меня и мать. Уилл стоит рядом, он уже на несколько дюймов выше меня.

На другом фото он сам на выпускном вечере в Кембридже, гордый, полный уверенности в себе. Волосы на солнце почти белые. Брат вытащил из коробки еще одну фотокарточку. На ней он держит за руку симпатичную брюнетку, одну из многих девушек, за которыми когда-то ухаживал. Она смотрела на него так, будто никогда не отпустит. Я закусила губу. Раньше мне было проще не обращать внимания на разницу между Уиллом тогдашним и Уиллом сегодняшним.

– Тебе что-то нужно?

Он слишком занят новой игрой и потому не ответил. Я поняла, что сейчас лучше его не трогать, и стала собираться на работу. Когда приняла душ и накрасилась, брата в квартире уже не было. Входная дверь осталась открытой. Но прежде чем уйти, он аккуратно разложил по всему полу фотографии, снимок к снимку, как плитку.

Они шли в хронологическом порядке, начиная с детских. Далее несколько фотографий в школьной форме, затем мы с братом в возрасте двадцати с чем-то лет на пляже вместе с Лолой. И, наконец, последний снимок. На нем Уилл сфотографирован у здания Лондонской фондовой биржи, где начинал работать брокером. Брат широко улыбался, ни дать ни взять получил ключи от Сити. Я бросила фото обратно в коробку. Ужасно хотелось сжечь все это, привыкнуть уже к тому, что больше никогда не увижу его таким – торжествующим, словно все в жизни принадлежит ему, стоит лишь протянуть руку.