Всё было впереди…

София поднялась и пошла на кухню:

– Я хочу приготовить салат. А ещё я взяла немного тунца, чтобы пожарить на гриле, ты будешь?

Андреа немного расстроился. Он рассказывал кое о чем, но он решил не заострять на этом внимания:

– Да, конечно… Только не сильно зажаренного!

София вошла на кухню, открыла холодильник, отыскала салат и тунца и вытащила их. Она включила плиту и поставила на неё сковородку-гриль. Всё было впереди…

Тем вечером, после того как они занялись любовью, они разделись и прыгнули в воду, а затем бегали друг за другом, потому что София, выйдя из воды первой, украла его одежду:

– Вот тебе за то, что заставил меня играть! Будешь знать! Домой пойдёшь голый как червяк!

Но Андреа догнал её, поднял в воздух и опрокинул прямо на песок. Голую и всё ещё мокрую. Привыкнув играть в регби и приложив к ней такую же силу, он с лёгкостью проделал это.

– Ай, мне больно!

– Недорогая…

– Сам ты дорогая! Я же тебе не регбист!

И вечер кончился их спором. На следующий день у него на лице красовался след от укуса, а у неё был синяк на левом бедре. Но вскоре, будучи заложниками этого прекрасного острова, они помирились самым лучшим из способов.

Теперь та жизнь была далеко. Тунец уже прожарился с одной стороны. София взяла вилку и быстро перевернула его на сковородке. Она вздохнула. Как будто бы тех двоих никогда не существовало. Среди дыма и запаха жареного мяса она почувствовала себя разбитой.

Прошёл уже час с тех пор, как приехала «скорая помощь». Последняя медсестра, которая вышла из операционной, сказала, что ничего не знает. Может, она просто не могла ничего сказать. Софии хотелось биться головой об стену, а ещё лучше – бить стекло голыми руками. Ей не хватало воздуха, она сходила с ума. Она начала ходить взад и вперёд по коридору, открыла одну дверь, затем другую. Она продолжала бежать из одного коридора в следующий. Когда она доходила до последнего, ведущего во двор, то разворачивалась и шла обратно.

Прошёл ещё час. Светало. Вдруг, открыв дверь в очередной коридор, она очутилась перед входом в часовню при больнице. Она медленно вошла, ступая на цыпочках. В первом ряду сидела пожилая монахиня, согнувшаяся чуть ли не пополам. Она молилась в тишине, возможно, возносила Господу свою просьбу, а может, на автомате повторяла «Аве Мария» или «Отче наш». Для Софии же это всё было вновь. Со временем она отдалилась от церкви без особой на то причины. Так случилось. Раз, и всё, как бывает – окончили школу и больше не друзья.

Первые лучи дня расцветали на больших витражах церкви. Белые стены капеллы разукрасились в фиолетовый, голубой и лазурный. С этим рассветом София поняла, что ей снова нужен кто-то, хотя бы Господь, кто был бы рядом, кто услышал бы её молитвы. Она встала на колени в последнем ряду, закрыла лицо руками и начала молиться. Она начала издалека, словно продолжила разговор, начатый много лет назад, оправдывая свой уход, прося прощения: «Прости меня, что я так внезапно исчезла без какой-либо причины, что не предупредила тебя». И ей показалось, что она услышала ответ. Её тихий монолог превращался в диалог, словно какой-то великодушный и добрый человек всё понял, проникся всем, что она говорит, и в каком-то смысле оправдал её. «Теперь я знаю, что возвратиться сюда только из-за того, что произошло, это трусость…» София подняла лицо и взглянула вперёд, поверх алтаря, на изображённого Христа. Казалось, он смотрит на неё. «Но я прошу Тебя, помоги мне, я не знаю, к кому ещё обратиться. В это мгновение миллионы людей молятся Тебе, прося о своих заботах, но я прошу Тебя, обрати внимание на меня и Андреа. Я готова на всё. Я отрекусь от всего, если Ты так скажешь, если он выживет».

И вдруг заиграла медленная музыка, несколько нот «Аве Марии». Она продолжала играть, тихо, едва различимо, но для Софии это был тот самый знак свыше. Тогда она закрыла глаза и хотела заплакать, но поняла, что только предложение должно идти с её стороны. «Да. Я перестану играть, если он выживет». Она не знала, что ещё добавить. Ей казалось это огромным отречением. Вдруг став какой-то спокойной, она встала с колен. Пожилой монахини больше не было, и музыка прекратилась.

Она пошла назад по всем коридорам, пока не очутилась перед операционной. Она села на сиденья и стала ждать. В шесть пятнадцать хирург, оперировавший Андреа, вышел из палаты, опустил маску и направился прямо к ней. Наверное, он предполагал, что возле операционной его будет ждать девушка. Он шагал медленно, был очень уставшим и вымотанным, а его взгляд не предвещал ничего хорошего. София увидела его, его лицо, и ей показалось, что она умирает.

Только когда он подошёл ближе, то улыбнулся ей:

– Он выкарабкается. Нужно время, но он поправится.

Тогда София согнулась и заплакала. Крупные слёзы катились по её лицу, измученному усталостью, напряжением, чувством вины. Она уже видела, как кончилась её жизнь вместе с жизнью Андреа. Хирург обнял её. Она вышла из больницы и шла по рассветной улице, ни разу не усомнившись, что её услышали. С тех пор она больше не играла.

Только в следующие дни она поняла, каким длинным и сложным будет этот путь. Андреа парализовало. Он больше не мог ходить. У него случился перелом нижних позвонков, затронувший костный мозг, из-за чего отнялись ноги. Она вспоминала лик Христа, нарисованного в маленькой больничной часовне. Она задавалась вопросом, было ли достаточно того, что она отказалась от фортепиано, слышал ли Он когда-нибудь, как она играет, знал ли Он, от какой страсти, от какой невероятной любви она отказалась, чтобы спасти Андреа.

– Э, ну я же просил не сильно прожаренную! Из кухни валит дым!

Голос Андреа вернул её в настоящее. Восемь лет спустя после того вечера. Немногое изменилось.

– Ты прав, дорогой! Прости! Я мыла салат и не заметила! Убираю с огня!

Чуть позже она села возле кровати, приготовила поднос с едой, поставила пластинку, подходящую к тому вечеру, – спокойные произведения Дайаны Кролл. София любила такую музыку, а Кролл была одним из её самых любимых авторов. Они ели друг напротив друга.

Андреа был в хорошем настроении и принялся шутить про тунца:

– Прожарить больше просто невозможно…

– Да, ты прав, прости. Я же сказала, что задумалась.

– Наверное, в твоей голове вновь раздалось… – Андреа с намёком поднял брови, – слово «опьяняющий»?

София прыснула:

– Нет, дурак!

Андреа вытер рот, положил салфетку на кровать рядом с собой и посмотрел ей в глаза:

– Мне кажется, что ты мне чего-то недоговариваешь.

– Почему? – София тоже вытерла рот салфеткой, но на самом деле она попыталась спрятать лицо. Она покраснела. Она знала, к чему клонит Андреа.

Он был серьёзен:

– Ни разу после аварии ты не была настолько страстной.

– Неправда.

– Правда. – Андреа опустился на подушку позади себя, – Ты кого-то встретила сегодня.

Она рассмеялась. Она всеми способами пыталась его убедить:

– Я уверяю тебя, что нет. Я встретилась с кучкой детей и с Олей. Если ты думаешь, что это они, как ты говоришь, меня опьянили, то, похоже, я извращенка…

София подумала, что она ещё может спасти ситуацию. Надо было просто сказать «нет».

Она вновь посмотрела ему в глаза, на этот раз серьёзно:

– Андреа, я тебя уверяю, нет, я никого не встретила.

В общем-то её поведение было довольно убедительным. Андреа глубоко вздохнул, взял салфетку и продолжил есть салат.

– Ты была такой странной. Как будто это была вовсе не ты.

София почувствовала себя увереннее и решила пошутить:

– Теперь я ревную. Эта девушка тебе больше понравилась?

– Нет, – Андреа смотрел на неё, – но я испугался. Ты как будто бы гналась за жизнью, как будто бы хотела быть далеко отсюда.