В этом «пока» Оля увидела намёк на надежду, проблеск света, тот слабый огонёк, который оставляют в детской, чтобы дети не боялись ночью. Тогда она улыбнулась. Она всё ещё была девчонкой благодаря своему дару и, в ещё большей степени, благодаря любви к жизни. Она засияет вновь.

– Ты виновата, София, не потому, что отреклась от музыки, а потому, что отреклась от жизни.

Они молча стояли посреди коридора. Там, где София начала свои уроки в шесть лет, получив аттестат по фортепиано. Она единственная из всей музыкальной школы была способна сыграть «Трансцендентные этюды» Листа на память, не закончив ещё и девятого класса.

Оля была её основным преподавателем по фортепиано, и она не переставала испытывать бурю эмоций каждый раз, как за инструмент садилась София – многообещающая молодая итальянка, пианистка, способная поразить весь мир, о которой уже знали все вокруг. А она была всего лишь простой учительницей.

Затем Оля мягко на неё посмотрела:

– Даже брак или другие прекрасные истории кончаются, но из-за этого они не становятся менее важными. Мы всегда ищем виноватого, но случается так, что не виновен никто. Как и в твоём случае.

София опустила глаза, чтобы немного успокоиться, как бывает с пианистами, которые ждут, когда публика затихнет, и сосредоточиваются, прежде чем поставить руки на клавиши. Но в этот раз исполнения не последовало. Она просто улыбнулась, слабо, бессильно, но по-своему твёрдо:

– Я не могу.

И она нежно посмотрела на учительницу, ища её прощения, но не находила его. Ольга не понимала.

София стала медленно удаляться по коридору, затем ускорилась, сбежала по лестнице, добралась до двери, распахнула её и вышла из школы. Она оказалась на улице, среди людей, в свете дня. Она остановилась на площади. Люди проходили рядом с ней, перед ней, позади, не замечая её. Кто-то шёл к газетному киоску, кто-то заходил в бар, третьи гуляли и болтали друг с другом, другие ждали автобус на остановке. «Вот, – подумала она, – здесь я хочу быть. Чтобы меня не замечали, не узнавали люди. Мне не нужна слава, не нужен успех, я не хочу быть идеальной пианисткой, не хочу, чтобы кто-то думал обо мне, не хочу вопросов и не хочу искать ответы».

Она медленно зашагала, словно была невидимкой, не зная, что совсем скоро ей придётся столкнуться с самым сложным вопросом в её жизни. Ты хочешь снова быть счастливой?

Лопасти вертолёта шумно и быстро вертелись. Пилот повернул ручку управления немного вправо, подступая к последнему особенно заснеженному хребту.

– Прибыли. Лагерь там, внизу.

Грегорио Савини посмотрел в мощный бинокль, достающий до пяти тысяч метров. Небольшой лагерь казался словно нарисованным на фоне солнца, встающего чуть поодаль.

Пилот потянул ручку управления на себя и переместил несколько переключателей, готовясь к посадке. Лопасти замедлились. Грегорио следил за его движениями – он был профессионален, хотя и молод. После шестичасового полёта на личном реактивном самолёте Танкреди они приземлились в аэропорте Торонто и на вертолёте отправились к горам вокруг Тандер-Бей. Они пробыли в воздухе почти четыре часа, и Грегорио чувствовал лёгкое недомогание. Кем он только не был в своей жизни: и частным наёмником, и десантником, и командиром самолёта, и даже пилотом вертолёта. Он даже управлял вертолётом Sirosky S-69, за которым сидел сейчас молодой пилот, и именно поэтому ему так хотелось оценить его навыки. Долгое время в молодости он любил войну, работал наёмником и успел узнать, что такое кровь, насилие, жестокость, настолько, что теперь это вызывало у него отвращение. Тогда он присоединился к сухопутным войскам, которые занимались проверкой и контролем возможных террористических атак. Это там он научился всевозможным способам перехвата данных, маскировки и разведки. Не было на свете человека, о котором Грегорио Савини не смог бы с лёгкостью узнать всё. Он построил сеть дружеских отношений, основанную на одолжениях и подарках, и потихоньку распространил её по всему земному шару.

Проект этой сети ему предложил Танкреди. Сначала он без особого энтузиазма отнёсся к нему, но затем понял, насколько для того это важно. Теперь эта самая сеть за короткое время удовлетворяла все их потребности, а любая проблема находила самый лёгкий путь решения. Тогда Грегорио пришлось изменить своё мнение, и с того дня он смотрел на этого парня другими глазами.

У Грегорио были прекрасные отношения с Танкреди. Он работал у них, когда Танкреди был ещё совсем маленький. Его отец нанял Грегорио в качестве наставника, телохранителя, водителя и в некотором смысле отца. Он прибыл в их дом, когда мальчику ещё не исполнилось и тридцати.

– Зачем тебе пистолет? – высунулся из окна в сад маленький Танкреди.

Грегорио уже давно заметил его, но притворился, что ничего не видит. Танкреди был самым младшим из троих детей, а к тому же и самый любопытный.

– Этот? – улыбнулся он, поднимая взгляд на мальчика в окне. – Он помогает научить плохих людей хорошим манерам.

Танкреди развернулся, выбежал через дверь и плюхнулся на соломенный стул в углу:

– А плохих людей много? Больше, чем хороших?

И уставился на Грегорио простодушным взглядом, с детской улыбкой на лице, с нетерпением ожидая ответа.

Грегорио закончил смазывать пистолет и всунул его в кобуру, которую носил под левым плечом:

– Их одинаковое количество. Плохие – это хорошие, которые иногда теряют то, во что они верили.

Танкреди понравился ответ, хотя он и ничего не понял.

– Тогда тебе надо выстрелить в Джанфилиппо. Он сказал, что мы поиграем в теннис, а теперь играет на корте со своим другом. Сначала он был хорошим, а потом стал плохим.

Грегорио погладил его по голове:

– Из-за такого не становятся плохим.

– Но он мне обещал!

– Тогда да, это немного плохо. Хочешь, пойдём посмотрим на лошадей?

– Да, я их люблю.

Они дошли до конюшни и провели там весь день. Они гладили молодого арабского жеребца, неизвестно откуда появившегося. Грегорио хорошо ладил с Танкреди, он всегда хотел ребёнка, и кто знает, может, жизнь ещё сделает ему такой подарок. Но для него с его стилем жизни это было бы непросто.

У него всегда были очень непродолжительные отношения, которые длились, пока он находился в одном месте. Конечно, вот уже несколько месяцев он работает в этой семье, они хорошо платили, ему нравилось место, так что, возможно, он останется тут дольше обычного. Может, он познакомится с девушкой и проведёт здесь остаток своей жизни.

Танкреди потянул его за куртку:

– Грегорио, можно я на неё сяду?

– Не боишься?

– С чего бы? Это моя лошадь, мне её папа подарил.

«Ага, вот, значит, как размышляет этот ребёнок».

– Но это не вещь. Это животное, а животные отличаются от людей. У них нет разума. Животное нельзя купить; если вы с ним поладите, значит, всё будет в порядке, а иначе оно никогда не станет твоим.

– Даже если я за него сам заплачу?..

Грегорио улыбнулся:

– Даже в этом случае.

– А как же нам тогда подружиться?

– При помощи любви. Смотри. – Он взял мальчика под руки, поднёс к жеребцу и медленно положил его руку на гриву. – Вот, погладь его, вот так.

Но как только Танкреди начал его гладить, жеребец заржал, внезапно подняв морду, так что мальчик, испугавшись, тут же отдёрнул руку.

Грегорио Савини засмеялся:

– Ты же сказал, что не боишься!

– Это из-за того, что ты меня совсем запутал!

Грегорио опустил его. Он хитро посмотрел на мальчика:

– Держи, дай ему вот это. – Он подал ему немного сахара.

В этот раз жеребец вёл себя спокойней, и Танкреди удалось положить ему несколько кусочков в рот, прежде чем тот отвернулся. Примерно через неделю он уже сидел на лошади и катался в загоне перед конюшней. Грегорио следил за ними, держа жеребца за длинную верёвку, чтобы он ходил по кругу.