В таком состоянии с ним лучше не спорить. Все-таки заслуженный преподаватель, сорок лет стажа – ему такие, как я, на один зуб.

– Головой надо думать, а не бить! Хоть иногда! Они живы?!

– Дышали, когда уходил, – неохотно ответил, кутаясь в расстегнутую рубашку и не торопясь из нее вылезать.

Так отчего-то было легче – прямо как под одеялом в детстве.

– Ты должен был уйти два часа назад! – Меня силком вытащили из моего ненадежного укрытия.

– Так я и ушел. – Настал черед майки обеспечивать мою безопасность. Ее-то я надежно держал руками, потому что знал, какой последует вопрос.

– И где ты был все это время?!

– Гулял.

Материя не выдержала и с треском разорвалась по шву. На меня грозно смотрели синие глаза.

– В таком состоянии? Ты понимаешь, что в раны могла попасть инфекция?! О чем ты вообще думал!

– Об алиби, – тяжело вздохнув, признался, поднимая взгляд.

Все-таки не чужой человек. Хотя месяца два назад был вполне себе чужой – сидел с коробками, заполненными учебниками и одеждой, дожидаясь транспорта для переезда. Тут-то его папа и заметил, заинтересовавшись обилием школьной литературы. Нам как раз нужен был репетитор – для меня, а дедушка смотрелся если не как бывший директор, то как заслуженный учитель. Вот и поговорили они о погоде, о делах. А прибывшая через десять минут машина отвезла все добро старика не на вокзал, как до этого планировалось, а к нам в дом.

Отец прямо светился от радости – в чужом городе найти хорошего специалиста очень сложно. Тут знакомства нужны, а где их взять? Да и хорошие люди – они без дела не сидят, все на своих местах. Иначе какие они хорошие? Так что столкнуться прямо на улице с нужным человеком, имеющим кучу рекомендаций, а потом еще убедить его отложить поездку на юг ради моего обучения – серьезный повод для радости! Для всех, кроме меня. Потому что учитель оказался страшным человеком с тяжелым нравом и металлической линейкой, которой умел громко стучать по столу. Меня он бить не мог, хотя наверняка хотел – я ведь ничего толком не знал по огромному числу предметов. А не мог он этого делать по договору с нашей семьей – оказывается, личные учителя, они как врачи. И, как врачи, не имеют права вредить подопечным, а также рассказывать о том, что услышали или увидели во время своей работы. Потому наставника легко пускали за общий стол, обсуждали вместе с ним самые разные вопросы, частенько получали дельные советы, а через две недели как-то и вовсе стали считать членом семьи. Опять же – все, кроме меня. Я взрослым не особо верю, а уж бывшим школьным директорам – тем более.

Мое отношение изменил Федор, мой новый брат. Новый – не потому, что новорожденный, а из-за того, что старого никогда не было, как и семьи. Месяц назад появилась – то ли они меня нашли, то ли я их. Просто там, в руинах полуразрушенного города, среди толп беженцев, которых записывали в добровольное рабство, я был нужен им, а они – мне. Потом оказалось, что мы действительно нужны друг другу – осиротевшая на маму семья из брата, двух сестер и отца нуждалась в ком-то, кто сможет отвлечь от не затянувшейся раны, а я всю жизнь мечтал услышать слова «сын» и «брат».

В общем, брат сказал, что я зря боюсь старика. Был бы Федор просто добрым и умным парнем, которым и является, я бы просто потрепал его по волосам (а я и не удержался!), а потом делал по-своему. Но Федор, как и вся семья, не совсем обычные – они видят «Искру Создателя» внутри вещей. Не знаю, что это такое, – так и не разглядел ни разу. Дар помогает создавать волшебные предметы, собирая самоцветы с «искрой» в красивые украшения, способные защитить и уничтожить, ободрить и ослабить. Говорят, в нашей империи всего шесть семей, способных делать такое, и не всякому их работа по карману.

У меня тоже есть своя «искра» – между пальцев, обрадовавшись, что о нем вспомнили, незаметно крутанулся крохотный электрический огонек. Есть свой талант, доставшийся от родителей, которых я никогда не знал, но обязательно найду… Но все это – видимое остальным людям.

А Федор вдобавок различал «искры» в людях, и, как он признался по секрету, те «искры» тоже бывают очень разными, у хороших и плохих, сильных и слабых. Потому меня легко приняли в семью, буквально через полчаса после встречи. И потому, наверное, мне не следовало бояться нового учителя. Федор сказал, что внутри у него сияет суровое пламя – почти белое, с легким алым отливом, сжатое в тугой ком красными и желтыми лентами. Но когда старик смотрит на меня, его «искра» наливается нежно-зеленым и стихает, как шторм внутри векового леса. Брат умеет красиво говорить, хоть и вдвое младше меня.

Для меня все это было настолько необычно, что я перенял отношение семьи к старику и с осторожностью принял его в друзья. Сразу стало легче учиться – другу можно признаться в своем незнании или попросить еще раз все повторить. С учителем так вроде бы нельзя… Наверное… Никогда не учился.

В интернате, где я жил до этого, мое имя упоминалось только в медкарте донора, спрятанной там же, где и изъятое из архива личное дело. Меня как бы не было, а значит, и учить было незачем. Все мое существование сводилось к тому, что я должен был подарить еще несколько лет жизни очень богатому человеку. Но я учился им назло, только не химии и литературе, а сложным процентам, с помощью которых управлял должниками, прикладной химией для производства товара, экономикой подпольной продажи – в интернате много свободных рук, а у меня были много свободного времени и воля. Наверное, поэтому я выжил, а мои враги – нет. Только моих знаний недостаточно, чтобы пойти в школу, как и положено нормальному человеку в нормальной семье. Чтобы это исправить, как раз и требовался учитель.

За пару месяцев сложно усвоить достаточно для того, чтобы не смотреться странно в новом классе, но я очень старался и занимался с перерывами только на сон и еду. Получалось, что со стариком я виделся и разговаривал гораздо чаще, чем с семьей, и вскоре дружба переросла в доверие – достаточное, чтобы предупредить, что ничем хорошим этот восьмой класс для меня не кончится. Не поверил.

– Так, – тяжело вздохнул учитель, откидывая обрывок майки на пол и падая в кресло. – Ты побил… Сколько там их было?

– Трое. – Я повернулся к шкафу за одеждой.

– Побил троих одноклассников. А затем ушел создавать себе алиби, я верно понимаю? Ты их, случайно, дубиной по голове не треснул, чтобы им память отбило?

– А что, так можно? – заинтересовался я, повернувшись.

– Максим! – рыкнул наставник тем самым голосом, после которого всегда хотелось сесть прямо и усиленно решать задачи. – Зачем тебе алиби, если они прекрасно помнят твое лицо?!

– Да мне не для них, – отмахнулся я.

– Очень интересно, – сардонически хмыкнул старик. – А для кого же?

– Я имею право хранить молчание!

– Предлагаю сделку – ты говоришь мне чистую правду.

– И? – Я настороженно ожидал продолжения.

– На этом сделка заканчивается.

– Так себе предложение. – Подыскав в гардеробе целую майку, шустро натянул ее на себя, накинул рубашку.

– Зато я всем скажу, что ты был все это время в саду, в этой деревянной коробке на дереве.

– Это штаб!

– Хорошо-хорошо! – поднял он руки вверх.

– Да говорите, что хотите, – буркнул я, застегивая пуговицы на рубашке. – Я вам сразу сказал, не мое это – школа.

– Школа необходима, – ввернул старик поучительный тоном. – Как и высшее учебное заведение. Они дают навыки общения и социализации, плюс знания.

– А морды бить – это общение или социализация?

– Скорее, второе, – осторожно произнес он.

– Так директору и скажу, – качнул я головой.

– Но школа как раз учит искать способы решения конфликтов без драки. Доказывать свое мнение в дискуссии, а не на кулаках!

– Да понял я, – вздохнул, надевая домашние брюки.

– Так для чего тебе нужно было алиби?

– Да этот, Пашка, хвастал, какой у него отец крутой. И корабли у него большие. – Я поправил штанину и застегнул ремень. – Богатые они. И охрана его встречает-провожает каждый день.