Через несколько мгновений Шинея, держащего в охапке корзинку с находкой, окружила толпа галдящих людей, еще через мгновенье корзинку е него отобрала решительно настроенная и знающая что делать женская половина обоза. Ребенок был немедленно обмыт и завернут снова в неведомо откуда взявшиеся чистые пеленки. Сразу нашлась и кормилица, без всякого стеснения обнажившая одну из больших грудей и поднесшая к ней маленький комочек, который тут же зачмокал губками и присосался к ней. Собравшиеся вокруг люди смотрели на это, затаив дыхание. В других условиях обнажившая при всем народе грудь женщина стала бы объектом всеобщего презрения, даже прожженные девицы легкого поведения не решались это делать принародно. Но ни у кого из собравшихся вокруг людей даже мысли не возникло о безнравственности происходящего. Наоборот, перед ними происходил священный акт спасения невинного младенца от неминуемой гибели. Каждый был готов что-нибудь сделать для него.
Никаких приложенных записок, никаких вышивок ни на пеленке, ни на подушечке не было. Единственное, что нашлось на дне корзинки – небольшое, с полпальца, изображение причудливо изгибающейся змейки. Разговоров о случившемся хватило надолго. Люди гадали, что могло случиться, но понять ничего не могли. Как могла оказаться корзинка в глухом лесу, вдали от хоженых дорог? Кто ее оставил и почему обрек ребенка на неминуемую гибель? Все вопросы в конце концов остались без ответа. С течением времени другие дела отвлекли людей и происшедшее было потихоньку предано забвению.
Шиней никому не отдал найденыша и при всеобщем молчаливом одобрении сам занялся воспитанием Гардиса, как он его назвал, изливая на него нерастраченные доселе отцовские чувства. Безделушку-змейку, найденную в корзинке, он повесил на тоненьком ремешке, продетом через дырочки ее ноздрей, на шейку ребенку, справедливо рассудив, что эта игрушка принадлежит именно ему и по этой причине продаже не подлежит.
Еще через две зимы страшный лесной пожар уничтожил деревню. Шиней, пролежавший с маленьким сыном на руках по шею в ручье, закрываясь от летевших со всех сторон огненных жгутов одеялом, которое он непрерывно поливал водой, оказался среди уцелевших. Оставшиеся в живых погорельцы, собрав немногое уцелевшее добро, разбрелись кто куда.
Потеряв все свое имущество, Шиней подался на другой конец Наири. и осел в столице, городе Сугунии. Руки у него были мастеровые, на всевозможных стройках зарабатывал неплохо, и, в конце концов, сколотив необходимый капитал, он открыл собственное дело – стал мелким торговцем. Торговые дела изредка уводили его из страны, с торговыми караванами он как-то добрался даже до моря, лежащего далеко на юге. А когда в Лагаше начала бурно застраиваться Ларса и караваны со всевозможными товарами повалили в ее сторону, он, решившись окончательно осесть в Лагаше и там встретить старость, переехал в этот город.
Торговля здесь пошла веселее, хотя и не принося большие деньги, но позволяя ему с приемным сыном более-менее сводить концы с концами – оплачивать съемное жилье и услуги домработницы, одеваться и питаться в дешевых тавернах.
Вместе с приемным отцом возмужавший Гардис разъезжал по окрестным деревням, предлагая дешевые чашки, ножи, топоры, ткани и прочую нужную в хозяйстве мелочь. Двадцать пятую зиму разменял уже Гардис, когда в одну из таких поездок на них напала небольшая банда из полутора десятков человек. Шинея, схватившегося было за меч, зарубили сразу. Гардис, защищаясь, вырвал из креплений оглоблю, окованную с обеих сторон, и ею быстро перебил половину нападавшей шайки. Ужаснувшись потерям, поразмыслив, что такого бойца надо срочно привлекать на свою сторону, главарь, приказав разбойникам отступить, вступил с ним в переговоры.
После гибели приемного отца возвращаться тому было некуда и терять нечего. Уже вечером следующего дня Гардис, похоронив Шинея, вместе с новыми товарищами пил дешевое пойло, называемое высокопарно его поставщиком, содержателем небольшой таверны и по совместительству скупщиком награбленного, «вином вождей». Продавал, естественно, втридорога, а покупал втридешево, но какой торговец не будет блюсти собственную выгоду? А так как обычно грабилось легко и чужое, его грабителям было не жаль. Сегодня дешево отдали? Ну и что ж! Завтра награбим в три раза больше и, соответственно, выручим в три раза больше!
Гардис быстро вошел в курс дела, немного поразмыслил, и через две луны главарь шайки случайно оступился и при падении сломал себе шею, одновременно напоровшись на собственный кинжал. Пьяный был, с кем не бывает? Никого особенно не заинтересовало, как это он умудрился со сломанной шеей дважды попасть себе ножом прямо в сердце. Решили, что падая, он перекатывался, каждый раз напарываясь на кинжал. Тут же, у вечернего костра, выбрали нового атамана. Как никто другой на эту роль подходил именно Гардис – ну кто мог составить ему конкуренцию из менее чем десятка пьяниц? Тем более, что на его стороне были два самых сильных бойца шайки – два брата-близнеца Ридон и Над, прикормленные Гардисом и за прошедшее время ставшие абсолютно преданными ему, как две цепные собаки, готовые на все за хозяина. Правда, объявился и соперник на вакантное место главаря – самолюбивый, считающий себя умнее и выше всех других, из-за чего постоянно с кем-нибудь находившийся в конфликте, разбойник по кличке Жога, заработанной им из-за обширного ожога, полученного много лет назад. Тогда, нагрузившись местным паленым крепчайшим с ног сшибающим настоем, он полез во двор к одной вдовушке, желая дать ей утешение, и, не встретив взаимности, получил от нее поленом по голове. Не удержавшись на ногах, отвергнутый ухажер сел прямо в разложенный костер, на котором кипятилась вода для стирки. Промасленные, давно не стираные штаны его вспыхнули, как свеча. Жога с воплями попытался вскочить и тут же опрокинул на себя котел кипятка… Многочисленные ожоги от огня и кипятка со временем зарубцевались и по большей части прошли, но кличка намертво пристала к неудачливому Жоге. Он единственный попытался составить конкуренцию, а когда ничего из этого не получилось, во всеуслышание объявил, что «чихать он хотел на всяких атаманов», и что никто ему не указ.
Гардис не собирался долго готовиться к дальнейшему. План действий был уже готов. Уже через день в шайке были заведены новые порядки. Никаких пьянок и продажных женщин, по крайней мере, на первое время. Абсолютное послушание новому атаману – закон. Попытавшийся было возразить Жога послужил примером того, что будет с ослушником. Тем более, что именно Жога в свое время нанес роковой удар приемному отцу Гардиса. Нетолстую осинку двое братьев гладко обрубили топором, заострили. Гардис приказал присутствовать всем членам шайки. Братья выволокли связанного, ничего не понимающего, с завязанным ртом Жогу и насадили его на кол. Кол подняли и вкопали в подготовленную яму. Члены шайки моментально протрезвели, глядя на мучительно дергающееся на колу мычащее тело. Бежать им было некуда. В случае поимки их на любой дороге стражниками они стали бы таким же, как то, что они видели сейчас, украшением местного пейзажа. Это все прекрасно знали и понимали.
После показательной казни власть Гардиса утвердилась окончательно и бесповоротно. По его указке уже со следующего дня находившийся в шайке бывший солдат начал обучать всех правильному владению оружием. Еще через пол-луны шайка напала не на мелкого торговца, как это было раньше, а на отставшую часть небольшого торгового каравана. Не потеряв никого из своих людей, они захватили столько добычи, сколько брали не менее чем за три оборота луны в прошлые времена. Авторитет Гардиса рос не по дням, а по часам. Через зиму в шайке, в которой поддерживалась его непререкаемая власть, было уже более сотни не просто бандитов, а вполне подготовленных к ведению боя жестоких головорезов. Проведение занятий по улучшению боевого мастерства было обязательным. Всякое нарушение дисциплины каралось немедленно, и в основном смертной казнью.
Но он также понимал, что надо давать отдушину своим людям, и время от времени целые отряды продажных женщин и торговцев появлялись на специально для этой цели выбранном месте стоянки разбойников. Несколько дней шел торг всем, что было у членов шайки. Покупались услуги женщин, тратилось награбленное золото на украшения для них. Рекой лилось вино. Оргии не прекращались ни днем, ни ночью. Через несколько дней, «спустив пар», шайка исчезала, чтобы через пару лун все повторить вновь.
