Маркхэм, однако, не сел. Он остался стоять возле каминной полки, не сводя с Вэнса прищуренных, вопрошающих глаз.

– Что вы имели в виду, сказав, будто самоубийство Коу еще более странно, чем убийство?

– Расслабьтесь, эзотерика тут ни при чем, – снова зевнул Вэнс. – Если бы некто отправил старину Арчера в мир иной, в этом не было бы ничего особенного. Ибо старина Арчер только и делал, что настраивал против себя ближних своих. Едва ли можно назвать его милягой, едва ли хоть в одном человеке он возбудил чувство светлой привязанности. Впрочем, кому я рассказываю… А вот в том, что Коу наложил на себя руки, я усматриваю нечто дьявольски замечательное. Коу не имел суицидальных наклонностей. Для этого он был слишком эгоцентричен.

– Пожалуй, вы правы. Я сам думал об этом, когда велел дворецкому ничего не трогать в комнате покойного.

Карри внес кофе, и Вэнс принялся мелкими глотками потягивать черную дымящуюся жидкость. Через несколько мгновений он заговорил снова:

– Маркхэм, я жду подробностей. Во-первых, почему вам вообще сообщили о трагедии? Во-вторых, что именно сказал дворецкий? В-третьих, почему вы нарушили мой сон? Итак, я вас слушаю. Почему? Почему? И наконец, почему? Разве вы не видите, что меня разбирает любопытство, совершенно не поддающееся контролю? – Вэнс зевнул и закрыл глаза.

– Я направлялся к дому Коу, – начал Маркхэм, явно задетый безразличием Вэнса. – И подумал: быть может, вы тоже не прочь туда проследовать, по вашему же любимому выражению? – Его слова были пропитаны сарказмом.

– Проследовать… – повторил Вэнс. – Почему бы и нет? Впрочем, не хотелось бы ковылять вслепую. Сделайте одолжение, просветите меня. Труп не убежит – можно и помешкать.

Маркхэм заколебался. По всем признакам он был не в своей тарелке и очень хотел, чтобы Вэнс пошел с ним. Как он уже сообщил, у него тоже имелись некие соображения.

– Хорошо, – наконец сказал Маркхэм. – Слушайте. Сегодня в девятом часу дворецкий Арчера Коу – подобострастный и угодливый Гэмбл – позвонил мне домой. Он был крайне встревожен. Запинаясь и заикаясь, хриплым голосом Гэмбл сообщил, что Арчер Коу застрелился, и стал умолять меня немедленно прийти. Первой моей мыслью было велеть ему позвонить в полицию; однако, руководствуясь неким соображением, я спросил, почему он звонит именно мне. Гэмбл сказал, что следует совету Рэймонда Рида…

– Вот как!

– Похоже, сначала он позвонил Риду. Вы же знаете: Рид вхож в дом Коу. Он тотчас явился на место происшествия.

– И посоветовал дворецкому позвонить вам. – Вэнс сделал глубокую затяжку. – Вероятно, Рид тоже заметил определенные странности. Что еще вам известно?

– Только то, что труп обнаружен в запертой спальне.

– Спальня заперта изнутри?

– Вот именно.

– Удивительно!

– В восемь, как всегда, Гэмбл понес завтрак хозяину. Постучался. Не получил ответа…

– И приник к замочной скважине, не так ли? Да-да, милый мой Маркхэм, это в обычае у дворецких. Когда-нибудь – ловите меня на слове – я таки улучу минутку и изобрету замочную скважину, приникнув к которой ни один дворецкий ничего не разглядит. Вы не задумывались, Маркхэм, насколько спокойнее жилось бы в этом мире, если бы не досадная привычка дворецких смотреть сквозь замочные скважины?

– Нет, Вэнс, не задумывался, – слегка раздраженно отвечал Маркхэм. – У меня неподходящий склад ума. Вам же сам Бог велел этим заняться… А пока вы тянете с изобретением непроницаемой замочной скважины, Гэмбл разглядел-таки своего хозяина, сидящего в кресле, с револьвером в руке и пулевым ранением в правый висок…

– И я не ошибусь, если предположу, что Гэмбл добавил: лицо хозяина было мертвенно-бледно… Так?

– Именно.

– А куда, скажите на милость, подевался Брисбен Коу? Почему Гэмбл позвонил Риду, а не позвал брата Арчера?

– Брисбена Коу нет дома. Он сейчас в Чикаго.

– Неужели? Весьма удобно, не правда ли? Значит, Рид, явившись в дом, посоветовал Гэмблу сразу звонить вам, зная, что вы дружны с братьями Коу. Так?

– Да, насколько я понимаю.

– Вы же, зная, что я неоднократно посещал Коу по разным поводам, решили прихватить меня с собой в дом покойного с целью устроить совещание друзей семьи?

– Так вы идете или нет? – спросил Маркхэм, выказав очередной признак раздражения.

– Конечно, иду, – сладко пропел Вэнс. – Только, сами понимаете, я не могу покинуть дом в халате. – Вэнс встал и направился в спальню. – Я должен облачиться в приличествующий случаю костюм. – На пороге спальни он замер. – А знаете, почему я принял ваше приглашение, милый Маркхэм? Потому что нынче, в три часа пополудни, у меня была назначена встреча с Арчером Коу. Покойный хотел похвалиться своим последним, не побоюсь этого слова, приобретением – парными вазами. На этих вазах, четырнадцати дюймов в высоту, изображены цветущие персиковые деревья. А вам, Маркхэм, следует понимать, что коллекционер, недавно раздобывший подобные вазы, едва ли пожелает столь скоро расстаться с жизнью.

Сделав это замечание, Вэнс исчез, а Маркхэм заложил руки за спину и в глубоком раздумье уставился на дверь. Через некоторое время он закурил сигару и принялся ходить по комнате – туда-сюда, туда-сюда.

– Не удивлюсь, если Вэнс окажется прав, – бормотал Маркхэм. – Он только что облек в слова мои собственные подозрения.

Через несколько минут появился Вэнс, полностью одетый.

– Какой вы молодец, что зашли за мной, – произнес Вэнс, небрежно улыбнувшись Маркхэму. – Определенно, данное дело сулит нам с вами ряд захватывающих открытий… Кстати, Маркхэм, разве не удобно было бы прихватить и нашего воинственного сержанта?[1]

– Пожалуй, – сухо согласился Маркхэм, нахлобучивая шляпу. – Спасибо, что напомнили. Только я уже позвонил сержанту. Он направляется на место преступления.

Вэнс вскинул брови в притворном удивлении:

– Вот как!.. Что ж, вперед!

Мы уселись в машину Маркхэма, которая ждала у дверей, и на приличной скорости покатили по Мэдисон-авеню. Через Центральный парк мы выскочили в Уэст-Сайд, оказались у въезда на Семьдесят вторую улицу и против движения понеслись к авеню Сентрал-парк-уэст. Свернув на Семьдесят первую улицу, мы приблизились наконец к дому номер девяносто восемь.

Арчер Коу жил в старинном особняке из бурого песчаника, занимавшем сразу два участка. Строили его в те времена, когда идеалами нью-йоркских архитекторов являлись, среди прочего, благородство форм и комфорт. Дом отлично гармонировал с остальными зданиями на улице, которые, впрочем, были одиночными постройками. К каждому прилагалась лужайка футов в двадцать.

Едва мы ступили на лестницу, ведущую к парадной двери дома Коу, как эта дверь распахнулась. Старик Гэмбл, пунцовый от конфуза, не дождался, пока мы нажмем на медную кнопку старинного дверного звонка. Даже стоя несколькими ступенями выше нас, он умудрялся глядеть подобострастно.

– Ох, мистер Маркхэм, как хорошо, что вы пришли! – Свой скрипучий голос Гэмбл щедро сдабривал елеем угодливости. – Ужас-то, ужас! Ох, сэр, до чего ж я напугался! В голове у меня этак помутилось, стою и не соображу никак, что теперь делать-то…

Маркхэм без церемоний отодвинул Гэмбла, и мы вступили в тускло освещенный холл. На полу лежал длинноворсовый ковер, тяжеловесные холсты создавали эффект ниш в стенах, оклеенных штофными обоями. Лестничный пролет приглашал проследовать по ковру далее и выше, но лестничная площадка тонула во мраке. С правой стороны темнели занавеси цвета бордо, за которыми явно скрывалась дверь-купе. Точно такие же занавеси слева были раздвинуты, и сквозь распахнутую дверь виднелась гостиная, перегруженная разнообразными предметами антикварной мебели.

Из гостиной навстречу нам вышли двое джентльменов. В одном я сразу узнал Рэймонда Рида. Его я неоднократно встречал в доме Коу, когда Вэнс, приглашенный оценить очередное фарфоровое или бронзовое приобретение Арчера, брал меня с собой за компанию. Мне было известно, что Рэймонд Рид близок семье Коу, особенно – Хильде Лейк, племяннице Арчера. Риду было далеко за тридцать, он уже начал седеть. Его несколько лошадиное лицо носило отпечаток аскетизма и спокойствия. Досуг он посвящал серьезным, обстоятельным книгам. Интерес к китайскому фарфору являлся, вероятно, результатом давнего общения с Коу, истинной же страстью Рида были старинные масляные лампы. По слухам, за его коллекцию Метрополитен-музей предлагал целое состояние.