Комната заполнилась мужиками. Они сидели на лавках вдоль стен и тоже помалкивали. Среди них Ахмад увидел уже знакомых ему Софрона, Макара и Даниила.

Мужики, сопровождавшие его, видно, уже рассказали старцу о встрече с Ахмадом в зимнике, и что он там сделал, потому Ананий не задавал лишних вопросов, а перешел прямо к делу.

— Руки у тебя золотые, стало быть, и душа такая. Хорошее ты дело сотво­рил на зимнике, а у нас такой обычай: отвечать добром на добро. Потому не тревожься, будь самим собой и не лги. Ты сейчас не только перед нами, но и перед Господом.

Старец указал рукой на иконы.

— Ложь не в моем обычае, — глухо отозвался Ахмад.

Ананий удовлетворенно склонил голову.

— Похвально, коли так. Тогда скажи, как ты оказался в наших краях? Сюда чужая птица редко залетает, а уж чужой человек — вообще дело неви­данное. На сотни верст в любую сторону ни живой души.

И Ахмад без утайки рассказал о себе все с самого начала. И как оказался в Москве, как был принят за грабителя Сбербанка, и что потом последовало за этим.

Старец не сводил с него глаз, и временами Ахмаду казалось, что его взгляд пронизывает насквозь.

— Стало быть, бежал от сатанинской власти, — подвел итог Ананий. — Не в осуждение говорю, сами когда-то также поступили. Через то и стали таежниками.

— Бежал, — согласился Ахмад.

— И какой ты веры? — неожиданно спросил Ананий.

Ахмад задумался.

Действительно, какой? Таджики были мусульманами, но при Советской власти религию отделили от государства, да так, что мечети позакрывали, а наиболее стойких священнослужителей — кого расстреляли, а кого опреде­лили в заключение на долгие сроки. И стали таджики, как писал великий поэт Омар Хайям, «полубезбожники и полумусульмане».

— Даже не знаю, что сказать, — признался Ахмад. — Дед и отец испове­довали ислам, а я и за ними не последовал, и безбожие мне не по душе.

— Но все же из магометан? — продолжал допытываться Ананий.

— Выходит, что так, — согласился Ахмад.

В этот миг луч солнца проник через окно в комнату и осветил истаравшанца, да так, что он даже зажмурился.

Мужики переглянулись, загудели.

— Вишь, Господь отметил тебя, показал, что нет в твоей душе дурных помыслов, — удовлетворенно отметил старец Ананий. — Добрый знак для всех нас. Дальше-то как думаешь жить?

— Не знаю, — признался Ахмад. — Если бы не зимник, я бы точно не выжил. А теперь, как решите.

— Решим, решение наше будет такое. Взять тебя к себе мы не можем. Ты не славянских корней, но даже не это главное. Главное, что иноверец. Сейчас ты еще не определился, а придет время, и Господь осветит тебя, вот как сей­час солнце озарило. И придешь ты тогда к вере предков. Оттого уговаривать тебя принять христианство и креститься — бессмысленно. Будь тем, кто ты есть. Но и бросить тебя мы не можем, коли Бог привел к нам. Потому сделаем так. В неделе пути от зимника, в котором ты обретался, есть другое зимовье, правда, поплоше. Переберешься туда. Снабдим тебя продовольствием и всем необходимым. Зиму продержишься, а далее, как сумеешь. Тут уж мы за тебя не ответчики.

Ахмад размышлял. Он и сам не знал, чего ожидал от староверов, но, в общем-то, они не оттолкнули его. Первую зиму помогут пережить, а даль­нейшее зависит от него самого. Пусть будет так.

— Чего молчишь? — полюбопытствовал Ананий.

— Моя судьба в вашей воле, — отозвался Ахмад. — Кроме благодар­ности, ничего другого сказать не могу. Раз зимовье поплоше, плотницкие инструменты мне понадобятся.

— Там есть, — отозвался Софрон.

— Ружье, припасы к нему...

Ананий остановил Ахмада.

— Я же сказал, все, что нужно на первых порах, получишь.

Ахмад посмотрел на старца.

— А почему мне нельзя остаться на зиму в прежнем зимнике? А по весне я бы перешел в другой.

Старец пожевал тонкими бесцветными губами.

— Ну, это просто. Зимник расположен в самом охотничьем угодье. Там мы добываем меха для продажи. Ты иноверец и жить с тобой вместе мужики не будут. Не положено это по нашему уставу. И так ты задал нам хлопот, опоганил нам жилье. Теперь его надо промыть святой водой, очистить молитвами.

— Я могу жить в пристройке, — стоял на своем Ахмад. — Утеплю ее. Неужели я не смогу быть вам полезным? Ведь я же показал свое умение.

— Не можешь ты быть нам полезным, — жестко проговорил Ананий. — Ты для нас грешник и еретик, а с такими никакое соседство не допускается. Не принимаешь наше условие, можешь идти на все четыре стороны, — и Ананий повел вокруг себя тонкой высохшей рукой.

Ахмад поторопился возразить.

— Принимаю, да еще с великой благодарностью. Когда отправляемся?

— Мужики пойдут прежде и отнесут все, что потребуется для зимней поры. А ты отдохни пару деньков, а потом Софрон проводит тебя. Ладно, что ли, Софрон?

— Как прикажешь, батюшка, — умерил свой зычный голос промысловик.

— А и прикажу. На том и ступайте с Богом.

Мужики перекрестились на иконы и по одному вышли из молельного дома.

— Спасибо вам за заботу, батюшка, — поблагодарил Ахмад.

— Господь да не оставит тебя своей милостью, добрый человек, — поже­лал Ананий. — Мы же сделали все, что могли. И далее, по мере возможности, присмотрим за тобой.

Семь дней в пути Ахмад провел с пользой. Бывалый охотник-промысло­вик показывал ему, какие травы помогают при простуде, чем и как останавли­вать кровь, какие плоды пригождаются для восстановления сил и прочее. Это была подлинная таежная академия, и к тем знаниям, которыми располагал Ахмад, он прибавил еще немало других.

Софрон учил его, как нужно бить белок, как стрелять соболей и горноста­ев, чтобы не попортить шкурки, как подкрадываться к диким оленям. Тут уж ему было не сравниться с опытным таежником, но он уже на своем примере убедился, что в жизни никакие знания не бывают лишними, и слушал внима­тельно наставления Софрона.

Новое зимовье, которое определили Ахмаду, было не просто плохим, оно было ветхим. Бревна подгнили, мох, которым конопатили щели между ними, выпал, и холодный ветер гулял по жилищу. Нуждалась в починке крыша, провалились доски на полу внутри избы, обрушился навес, под которым хранили дрова. С грустью осматривал Ахмад зимовье и подсчитывал все те прорехи, которые ему предстояло залатать. Правда, инструменты были, кое-какие материалы, да и тайга плотно обступила зимовье, тоже бери бревен и жердей сколько хочешь. Рядом с жилищем протекал ручей и журча уходил в глинистую промоину — глина тоже нужная вещь в ремонте.

Софрон понимал озабоченность Ахмада; за то время, что они провели вместе, они не то, что подружились, а скорее прониклись уважением друг к другу, как знатоки и умельцы каждый в своем деле.

— На недельку могу задержаться, — предложил Софрон. — Помогу в главном, а там уж ты и сам справишься.

Ахмад понимал, что сказано это от души, и потому принял помощь таеж­ника. За неделю они сделали многое, подлатали и утеплили зимовье, а дальше Ахмаду предстояло трудиться самостоятельно и жить в одиночестве.

Он выискивал сухие лесины, благо они находились недалеко от зимовья, и заготавливал дрова с запасом. Зима продлится не меньше семи месяцев, а за это время дров уйдет о-го-го сколько. Предстояло обороняться от хищных зве­рей, в тайге нередки медведи-шатуны, которые почему-то не залегли в берлогу. Волки рыщут по снегу в поисках добычи, тоже опасность немалая. Конечно, есть ружье, но порох, дробь и пули следовало расходовать бережно, неизвестно, когда удастся пополнить припасы. Ахмад рубил тонкие стволики рябин, берез и осин, и вкапывал их вокруг зимовья, появился высокий частокол, через кото­рый и человеку перебраться затруднительно, а уж зверю, тем более.

Он собирал лекарственные растения, плоды черемухи, смородины и ма­лины, сушил их и бережно ссыпал в берестяные коробки, которые сам на­учился делать.

Староверы принесли ему немало продовольствия, но особенно порадо­вал Ахмада бочонок с квашеной черемшой. Он знал, что зимой в Сибири цинга — нередкая болезнь, и спасаться от нее можно как раз черемшой или настоем еловой хвои.