Мои разум и сердце спорят о том, кому сейчас больнее. Я качаю головой. Лия? Была здесь?

— Она врет.

Оливия качает головой.

— Нет. Ты можешь через суд получить разрешение на тест. И она будет не вправе запрещать тебе видеться с Эстеллой, если ты её отец. Но, Калеб, подумай. Она станет использовать её, чтобы ранить тебя. Постоянно. И это повлияет на вашу маленькую девочку, а я знаю, каково это — быть оружием в руках родителей.

Я поднимаюсь и подхожу к окну. Но размышляю не о том, как Лия может использовать Эстеллу, чтобы ранить меня. Я думаю о том, что Эстелла моя. Как это может быть правдой? И почему я об этом не знаю?

— Она была беременна до Эстеллы. Мы расстались, но один раз переспали. В любом случае, она потеряла ребенка после того, как проглотила упаковку снотворного, и ей промывали желудок. Вот почему мы уехали в Рим. Она сказала, что хочет помириться, а я чувствовал вину за выкидыш и случай с её сестрой.

Рассказывая это, я смотрю на Оливию. Она так сильно сжимает губы, что те побелели.

— Калеб, она не была беременна в больнице. Это была ложь. Она сама мне рассказала.

Мне всегда было интересно, что почувствовала Оливия, когда я признался ей, что сымитировал амнезию. Правда непередаваемо болезненна. Сначала она несколько раз крутит тебя, буквально до тошноты, а затем сильно ударяет в живот. Ты не хочешь верить в это, но боль была бы не такой сильной, если бы где-то в глубине души ты не знал правду. Первые несколько минут я все отрицаю.

— У нее было кровотечение. Я видел, как у нее шла кровь.

Отрицание — очень дружелюбный товарищ. Обычно именно Оливия с ним в хороших отношениях. Но внезапно и меня приглашают на эту вечеринку.

Оливия выглядит такой расстроенной.

— О, Калеб. Это не из-за выкидыша. Возможно, тогда у неё начались месячные, и она этим воспользовалась.

Проклятье. Черт. Оливия смотрит на меня так, словно я наивный, доверчивый дурак.

Я вспоминаю, как Лия выпроводила меня из палаты, прежде чем у меня появилась возможность пообщаться с доктором. Как я остановился в дверях и сказал ей, что останусь, лишь бы она сохранила ребенка. Она так старалась заставить меня выйти, прежде чем доктор расскажет правду.

Мне не нужно ничего говорить Оливии. Она и так видит, что я понимаю, где правда.

Чувствую, как становлюсь всё меньше и меньше. В то время, когда я то был с Лией, то нет, Оливия влюбилась в другого. Я мог бы просто уехать с Оливией в Рим и избавить нас обоих от всех этих странных и запутанных лет.

— Так как вы зачали Эстеллу?

— После Рима мы взяли еще месяц отдыха. Она так злилась на меня. Обвиняла в том, что я не подарок, и была права. Поэтому я снова переехал.

Я был на конференции в Денвере, а она путешествовала с друзьями. Мы наткнулись друг на друга в ресторане. Я вел себя дружелюбно, но сохранял дистанцию. В ту ночь она появилась в моем отеле. Я был пьян и переспал с ней. Через несколько недель она позвонила мне и сказала, что беременна. У меня даже сомнений не возникло. Так что я просто вернулся к ней. Я хотел ребенка. Мне было одиноко. Я был глуп.

Я не рассказываю Оливии о том, как узнал, что она все это время встречалась с другим. И когда Лия пришла ко мне, я переспал с ней только потому, что пытался заполнить пустоту в груди, которую оставила Оливия.

— Так она сказала, что Эстелла не твоя? В ту ночь, когда ты заявил, что хочешь развестись?

— Да. Она сказала, что незадолго до той поездки переспала с кем-то другим. А ещё, что пришла ко мне в ту ночь, чтобы заставить меня поверить, будто залетела именно тогда.

— Это было ложью. Эстелла твоя.

Я замечаю слезу в уголке её глаза. Она не смахивает её, и слеза катится по лицу.

— Она продолжит причинять боль и тебе, и Эстелле, пока в твоей жизни буду я. У меня есть муж, — мягко продолжает она. — Мне нужно помириться с ним. Мы долго играли в семью, Калеб. Но всё это не по-настоящему. Ты несешь ответственность за свою дочь...

Все это — Оливия, Лия, Эстелла — разжигает во мне ярость. Я подхожу к её стулу, наклоняюсь, положив руки на подлокотники, и смотрю прямо ей в глаза. У меня только одно желание — найти дочь, но сначала нужно уладить все вопросы здесь. Буду разбираться с проблемами постепенно. Мы дышим общим воздухом, когда я произношу:

— Повторяю это в последний раз, так что слушай внимательно, — я ощущаю запах её кожи. — Все, что есть между нами, реально. Никто не сможет нас разлучить. Ни Ной, ни Кэмми, ни, тем более, эта чертова Лия. Ты моя. Поняла?

Она кивает.

Я целую её. Глубоко. А потом ухожу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Прошлое

— Что с тобой не так?

Она провела рукой по моей груди. Я поймал её, прежде чем она добралась до пояса штанов.

— Это из-за смены часовых поясов, — ответил я, вставая.

Оливия.

Она сочувственно скривила рот.

Пока Лия разговаривала с матерью по телефону, я десять минут лежал на гостиничной кровати. Теперь, когда разговор закончился, она раскрыла свои намерения. Я подошёл к окну, чтобы оказаться вне её досягаемости.

— Собираюсь принять душ, — сказал я. И прежде чем она успела предложить составить мне компанию, закрыл дверь в ванную. Мне нужно было подумать. Но как бы я смог объяснить побег среди ночи в другую страну к своей суицидальной, чересчур эмоциональной жене? Боже, если я убегу, то, возможно, никогда больше не вернусь. Я вошел в кабинку и встал под обжигающую воду, позволяя ей наполнить нос, глаза и рот. Мне хотелось в ней раствориться. Как после всего случившегося я должен был жить дальше? Лия постучала в дверь. Я услышал, как она что-то говорит, но её голос был приглушен. В тот момент я не мог смотреть на нее. Я не мог смотреть на себя. Как я мог такое сотворить? Оставить единственное, что имело смысл? Я практически заполучил её, а потом просто сдался. «Заполучил» — слишком сильно сказано, потому что заполучить Оливию полностью невозможно. Она парит вокруг, вызывая разногласия, а затем сбегает. Но я всегда хотел играть в игры. Хотел спорить.

«Тебе придется это сделать», — говорю я себе. Это была ситуация-случившаяся-в-постели. И я беру ответственность за свои действия. Консультации, бесконечные семейные консультации. Вина. Необходимость что-то исправлять. Сомнение в том, правильно ли я поступаю. Фальшивая амнезия была тем моментом, когда я изменил себе и стал делать то, что хотел, не думая о последствиях. Я был трусом. А ведь меня учили поступать только так, как приемлемо в обществе.

Я стоял под душем, пока вода не остыла, затем вытерся полотенцем и вышел из ванны. Моя жена — слава Богу — уснула, лежа на нерасстеленной кровати. Я почувствовал мгновенное облегчение. Сегодня ночью мне не придется с ней спать. Её рыжие волосы разметались вокруг неё словно огненный нимб. Я накрыл ее одеялом, взял бутылку вина и пошел на балкон. На улице все еще шел дождь, и я сел на один из стульев, закинув ноги на перила. Мне никогда не приходилось заставлять себя спать с Оливией. Мы просто идеально дополняли друг друга — наши мысли, настроения... даже наши руки.

Однажды в выпускной год она купила куст гардении и посадила его перед квартирой. И оберегала цветок, словно это была собака, выискивая в интернете способы заботы о нем и делая заметки в записной книжке. Она даже дала ему имя. Вроде бы, Патриция. Каждый день она садилась на корточки перед дверью и разглядывала Патрицию, чтобы увидеть, не распустился ли цветок. Я смотрел на ее лицо, когда она возвращалась внутрь, и на нем всегда было выражение этой обнадеживающей решимости. «Еще нет», — произносила она, как будто все надежды на жизнь были заключены в этом цветке. Вот что я так любил в ней — эту мрачную решимость выжить, даже если все в этом мире против тебя. Несмотря на все садоводческие усилия Оливии, Патриция начала медленно вянуть, листья сморщились и потемнели. Оливия посмотрела на неё, и на лбу появилась маленькая морщинка. В том году во Флориде была особенно холодная зима. Однажды утром, когда я приехал к ней на квартиру, Патриция была мертва. Я прыгнул в машину и помчался в цветочный магазин, где видел точно такие же растения. И, прежде чем моя любимая открыла глаза, заменил её мертвое растение на здоровое, пересадив его на газон у дома. Я выбросил старое растение в мусорку, вымыл руки в бассейне и только потом постучался к ней. Она открыла дверь, и её глаза округлились, когда она увидела здоровые зеленые листья. Не знаю, может, она и догадалась о подмене, но никогда ничего не говорила. Я стал заботиться о цветке без её ведома, подкладывая в горшок удобрения перед тем, как постучаться в дверь. Моя мать постоянно клала использованные чайные пакетики в почву вокруг кустов с розами. Пару раз я тоже так делал. Прямо перед тем, как мы расстались, на этом чертовом растении распустился цветок. Никогда не видел её такой взволнованной. На её лице было такое же выражение, как в тот день, когда я промахнулся ради неё.