— О. Мой. Бог.

Она вышла наружу, закрывая за собой дверь.

— Я хочу увидеть её. Сейчас.

— Ты чокнутый? Вот так взять и появиться здесь?

— Позови её, — произнес я, возвращая ей кофе, и она уставилась на меня так, словно я попросил её отдать какой-нибудь свой орган.

— Нет, — наконец, ответила она. — Я не позволю тебе снова сделать это.

— Сделать что?

— Обдурить её, — выдохнула она. — Она в порядке. И счастлива. Она должна побыть одна.

— Она нуждается во мне, Кэмми. Она связана со мной.

На минуту мне показалось, что она собиралась меня ударить. Но вместо этого просто недовольно хлебнула кофе.

— Угу, — она подняла палец и указала на меня. — Ты лживый мешок дерьма. Она достойна лучшего.

Мысленно я отступил. Это было правдой. Но я мог стать лучше для неё. Стать тем, кем она захочет, потому что люблю её.

— Никто не может любить её так, как я, — сказал я. — Теперь отойди, или придется тебя отодвинуть. Потому что я собираюсь войти...

На мгновение она засомневалась, но отступила.

— Ладно.

Я открыл дверь, вошел в прихожую...

Слева от меня была кухня и что-то похожее на гостиную, справа — лестница. Я направился к ней. Поднялся на три ступеньки, когда услышал голос Кэмми позади меня.

— Знаешь, она ведь была беременна.

Я остановился.

— Что?

— После вашего рандеву под лунным светом.

Я оглянулся на неё, мое сердце бешено стучало в груди. Мои мысли перенеслись в ту ночь. Я не пользовался презервативом. И теперь ощутил покалывание по всему телу. Она была беременна. Была... была... была...

— Была?

Кэмми сжала губы и подняла брови. Что она имела в виду? Я почувствовал, как боль начинается в груди и выливается наружу. Почему она…? Как она могла?

— Даже к лучшему, что ты оставил её, — сказала она. — Под твоим мостом не только вода, там еще и личинки мух, и дерьмо, и трупы. А теперь, нафиг, убирайся из моего дома, пока я не вызвала полицию.

Ей не пришлось повторять дважды. С меня хватит. Все кончено. Раз и навсегда.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Настоящее

Мы возвращаемся в отель и готовимся к ужину. Она моется первая, а пока я в душе, делает макияж и укладку. Мы до сих пор не целовались. Только подержались за руки. Я стою на балконе, ожидая, пока она оденется. А когда выходит, чтобы сказать, что готова, я оцениваю её взглядом.

— Ты пялишься на меня, — произносит она.

— Ага...

— Я чувствую себя неловко.

— Ты заводишь меня.

Её рот раскрывается.

— Это инстинкты, Герцогиня! Ты в обтягивающем черном платье, и я знаю, как хорошо быть в тебе.

Ее лицо становится еще более удивленным, чем секунду назад. Она разворачивается, чтобы уйти, но я ловлю её и притягиваю к себе.

— Ты надела это платье только потому, что тебе оно нравится. Вся эта одежда — не для того, чтобы привлечь мужчин — ты их ненавидишь. Но это все равно происходит, потому что у тебя просто невероятное тело. Ты идешь, а твои бедра покачиваются из стороны в сторону, но ты так делаешь не для того, чтобы привлечь внимание, а просто так движешься, но все смотрят. Все. А когда ты слушаешь, как люди говорят, ты неосознанно кусаешь нижнюю губу и проводишь по ней зубами. А когда за ужином допиваешь вино, то играешь с ножкой бокала. Водишь пальцами вверх и вниз. Ты сексуальна, хотя сама этого не понимаешь. От чего становишься ещё сексуальнее. Так что прости, если у меня проскальзывают грязные мысли. Я просто очарован тобой, как и остальные.

Она кивает, тяжело дыша. Я отпускаю её и веду к нашему минивэну.

Она не растеряла свой детский трепет. И когда видит что-то, чего не видела раньше, то становится зачарованной: приоткрытые губы, распахнутые глаза.

Мы входим в большое фойе ресторана, держась за мизинцы, и она замолкает. Слева от нас стоит администратор, перед нами два этажа из красного дерева, декорированные зеркалами в позолоченных рамах. Из просторного помещения можно попасть в разные комнаты, и она озирается, чтобы все рассмотреть. В освещении они используют красные лампочки. Все сияет красным светом. Комната напоминает мне о давних временах и сексе.

— Дрейк, — говорю я высокой блондинке, стоящей за стойкой. Она улыбается, кивает и ищет мою бронь.

Оливия отпускает мой мизинец и берет за руку. Интересно, боится ли она.

Я наклоняюсь к её уху.

— Все нормально, любимая?

Она кивает.

— Выглядит как красная комната боли, — объясняет она.

Я раскрываю рот. Моя маленькая ханжа расширила горизонты чтения. Я давлюсь смешком, и несколько людей оглядываются на нас. Мои глаза прищурены.

— Ты читала «Пятьдесят оттенков серого»? — тихо спрашиваю я. Она краснеет. Поразительно, что она на это способна!

— Все её читали, — отвечает она отстраненно. Затем смотрит на меня большими глазами. — А ты?

— Мне было интересно узнать, из-за чего такая шумиха.

Она быстро-быстро хлопает ресницами.

— Подцепил оттуда новые навыки? — интересуется она, не глядя на меня.

Я сжимаю её руку.

— Если хочешь, можешь проверить сама.

Она отворачивается, сжав губы, ужасно смущенная.

— Калеб Дрейк, — говорит администратор, прерывая наш шепот. — Пройдемте за мной.

Мы следуем за ней через дверь в задней части комнаты. Проходим по тусклым коридорам, пока не попадаем в другую красную комнату: красные стулья, красные стены, красный ковер. Скатерти, к счастью, белые, прерывают бесконечность красного. Сначала садится Оливия, потом я.

Через мгновение у нашего столика появляется официант. Я изучаю её лицо, пока она разглядывает винную карту размером со словарь. Через несколько секунд на её лице появляется шок, и я говорю:

— Бутылку «Бертани Амароне делла Вальполичелла» две тысячи первого года.

Оливия сканирует меню. Я знаю, что она пытается найти цену. Официант кивает мне в знак согласия.

— Редкий выбор, — говорит он.— Выдержанное, как минимум, два года, «Бертани…» родом из Италии. Виноград растет на земле, в которой много вулканического известняка. Виноград высушивают, пока он не превратится в изюм, в результате чего получается сухое вино с высоким содержанием алкоголя.

Когда он отходит от нашего столика, я улыбаюсь ей.

— Я уже переспала с тобой, так что совсем не обязательно заказывать самое дорогое вино в меню, чтобы впечатлить меня.

Я ухмыляюсь.

— Герцогиня, цена самого дорого вина в этом меню состоит из шести цифр. Я заказал то, что люблю.

Она прикусывает верхнюю губу и откидывается в кресле.

— В чем дело?

— Я всегда хотела этого — ходить по ресторанам, где выращивают собственных коров и пробовать вино из хороших погребов. Но чувствую себя здесь неуверенно, всё напоминает мне о том, что я просто бедный белый отброс общества с хорошей работой.

Я касаюсь её руки.

— Если не принимать во внимание твой грязный рот, то ты самая потрясающая девушка, которую я когда-либо встречал.

Она слабо улыбается, словно не верит мне. Это нормально. Я проведу оставшуюся часть вечности, убеждая её в собственной значимости.

Я заказываю Нью-Йоркский сет. Она ест только филе, потому что думает, что должна так делать.

— Мясо не такое нежное, но более насыщенное. Этот стейк похож на тебя, — говорю я ей.

— Почему ты всегда сравниваешь меня с животными, или обувью, или едой?

— Потому что я вижу мир в разных оттенках Оливии. Я сравниваю их с тобой, а не наоборот.

— Вау, — произносит она, делая глоток вина. — Да ты по уши влюбился.

Я начинаю напевать песню Ашера «You Got it Bad», и она шипит на меня, смущенно оглядываясь вокруг.

— Пение — не твой конек, — улыбается она. — Но если бы ты пел на французском...

— Quand vous dites que vous les aimez, et vous savez vraiment tout ce qui sert а la matiиre n’ont pas d’importance pas plus, — напеваю я.

Она вздыхает.

— На французском всё звучит гораздо лучше, даже твое пение.