Но Калеб не исчез. И он был первым, к кому она бежала, когда была напугана. Хотелось, чтобы это был я, но не уверен, что у меня хватило бы на это душевных сил. В первую очередь я карьерист. Всегда им был. Меня и сестру вырастила мать. Я часто представлял, каково это — жить с двумя родителями. Не потому, что отчаянно нуждался в отце... я просто хотел, чтобы кто-то заботился о моей матери, как она заботилась о нас.

Большую часть жизни я провел в одиночестве. Когда мне исполнилось тридцать восемь, я внезапно ощутил срочную необходимость завести семью. Не обычную семью с детьми, а просто жену. Чтобы с кем-то пить кофе по утрам и делить постель по ночам. Воображение в голове было ярким и прекрасным — дом, рождественские огни и совместные ужины. Всё было прекрасно, за исключением того, что лишь немногие женщины готовы были исключить из мечты ребенка.

Я не романтик, но люблю послушать хорошую историю. Когда Оливия рассказала мне свою во время того рейса в Рим, я был очарован. Мысль о том, как реальные люди попадают в такие ситуации, где любовь преобладает над разумом, поразила меня, ведь я не был с этим знаком. Она была так честна, так сурова к себе. Я не тот человек, кто верит в любовь с первого взгляда. Но когда Оливия произнесла «Я влюбилась под деревом», я просто обо всем забыл и попросил её выйти за меня прямо там. Она была моей противоположностью, но мне хотелось стать похожим на неё. Мне хотелось влюбиться под деревом, быстро и сильно. Хотелось, чтобы кто-то забыл меня, а потом вспомнил душой, как это сделал Калеб.

Я сразу же подумал, что мы совпадаем. Не душами. Мы просто идеальные части, которые нужно сопоставить вместе, чтобы увидеть полную картину. Я был для нее ограничителем. А она была той, которая может научить меня жить. Я любил её. Боже, я любил её. Но она хотела того, чего я не мог дать. Она хотела ребенка. Когда споры перешли в ожесточенную борьбу, я ушёл. Когда она не передумала, я решил подать на развод. Это было неправильное решение. Брак — это компромисс.

Я оплатил счет и вышел навстречу теплому воздуху улицы. Мы можем прийти к компромиссу. Усыновить. Черт, да мы можем открыть сиротский дом в стране третьего мира. Я просто не могу иметь своего ребенка. Слишком много риска.

Мне нужно встретиться с ней. Хватит прятаться. Достаю телефон из кармана и пишу ей.

Мы можем поговорить?

Она отвечает только через три часа:

О: О чем?

О нас.

О: Мы, разве, еще не все обсудили?

У меня есть к тебе предложение.

Проходит двадцать минут, прежде чем приходит новое сообщение.

О: Хорошо

Слава Богу. Я не дам ему отнять её у меня. Он упустил её в Риме. Он разбил ей сердце... снова. В ту ночь, когда мы с Оливией попрощались после ужина, я вернулся в отель и размышлял о жизни. О том, какая она пустая. К тому времени, как она в слезах позвонила в мой номер, я принял решение изменить свою жизнь. Я поймал такси до её отеля и сидел с ней, пока она жаловалась на него. Она говорила, что это в последний раз, что она уже столько раз была сломлена. Она не хотела, чтобы я прикасался к ней. Но мне так хотелось её обнять. Она сидела на краю кровати с прямой спиной, закрыв глаза, а слезы тихо катились по её щекам. Никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь справлялся с болью с таким самообладанием. Мое сердце разрывалось от того, что она не издает ни единого звука. В конце концов, я включил телевизор, и мы смотрели «Грязные танцы». На итальянском. Не знаю, как Оливия, но я тысячи раз смотрел его с сестрой и знал все диалоги наизусть. Когда взошло солнце, я всё ещё сидел рядом с ней. Отметил все встречи, заставил её одеться и повел гулять по Риму. Поначалу она сопротивлялась, говоря, что лучше останется в отеле, но затем я распахнул занавески и заставил встать перед ними.

— Посмотри. Посмотри где ты,— сказал я.

Она стояла позади меня, и от увиденного её лицо озарилось.

— Хорошо,— сказала она.

Сначала Колизей, затем мы ели пиццу возле небольшого магазинчика рядом с Ватиканом. Она расплакалась, когда стояла под полотном Да Винчи. Потом повернулась ко мне и строго сказала: «Я плачу не из-за него. А потому, что я там, где всегда хотела побывать». Затем она обняла меня и поблагодарила.

На следующий день мы расстались, но когда я вернулся в Майами, то позвонил ей. Несколько раз мы ужинали вместе. Просто ужинали. Ничего не происходило, пока я не поцеловал её. Я не планировал этого, но мы прощались у ресторана, и я просто поцеловал её, не раздумывая. Прошли месяцы, прежде чем мы впервые переспали. Она была робкой, нерешительной. Понадобилось время, чтобы она доверилась мне. Но ведь доверилась. И я не собираюсь отпускать её так легко, как он.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Прошлое

За шесть месяцев до встречи с Оливией в музыкальном магазине я купил кольцо для Лии. Оно лежало рядом с кольцом Оливии в ящике для носков. Мне казалось неправильным держать их вместе. Я купил для Оливии винтажное кольцо. Очень элегантное. Когда мы расстались, я не знал, что с ним делать. Продать? Сдать в ломбард? Оставить на черт-знает-какой случай? В конце концов, я не смог расстаться с прошлым, и оно до сих пор лежит в комоде. Для Лии я выбрал кольцо с бриллиантом в огранке «Принцесса». Большое и сияющее, оно произвело бы впечатление на её друзей. Я планировал сделать предложение, когда мы будем в отпуске в Колорадо. Дважды в год мы катались там на лыжах. Меня тошнило от катания по кругу с её нелепыми друзьями, которые назвали детей Пэйсли, Пэйтон и Пресли. Имена без души. Мне кажется, что если называть детей именами по образцу, то они впоследствии станут раздолбаями. Моя мать назвала меня в честь библейского шпиона. Он был стремительным и смелым. Разумеется, имя что-то значит.

Я думал, что мы поедем вдвоем. Поначалу она отказывалась ехать без «своих людей», но думаю, поняла, что дело пахнет предложением, и быстро изменила свое решение. Я начал паниковать за месяц до поездки. Это была не внутренняя, скрытая паника. А та, которую заливают алкоголем, когда я каждый день пробегал шесть миль, слушая Eminem и Dre, и ночами гуглил имя Оливии под песни Coldplay. Я нашел её. Она работала секретарем в юридической фирме. У меня не было шанса встретиться с ней, а потом я попал в аварию и придумал ложь, которая изменила мою жизнь.

Я увидел её в тот день, когда уже два месяца врал о своей амнезии и просто бродил по округе в надежде найти её. Никогда не заходил на работу к Оливии, но постоянно шпионил за ней на парковке. И так и не встретился бы с ней лично, если бы в тот день она не зашла в «Музыкальный гриб». Я собирался рассказать ей правду о том, как врал семье и друзьям, потому что не мог оставить её в прошлом, хотя должен был. И в ту самую секунду, когда я спросил об этом чертовом диске, она выглядела такой испуганной, такой разбитой, что я ещё глубже утонул во лжи. И не мог ничего с собой поделать. Я наблюдал, как расширяются её глаза, как она нервно дышит, словно пытается решить, что сказать. Но, по крайней мере, она не ругалась. И то хорошо.

— Хмм, — вот, что она решилась мне сказать. Я слышал её голос впервые за долгое время и не мог сдержать улыбки. Она зародилась в уголках губ и перешла на глаза, как будто и не было этих последних трех лет. Она держала в руках упакованный в целован диск мальчиковой группы и выглядела чертовски смущенной.

— Извини, я не это искал, — было жестоко играть на её удивлении, но я хотел разговорить её.

— Оу, они нормальные,— сказала она. — Но не совсем в твоем вкусе.

Я чувствовал, что ей хочется отвязаться. Она поставила диск на полку, её глаза метнулись к двери. Я должен что-то сделать. Что-то сказать. Прости меня. Я был дураком. Я женюсь на тебе сегодня же, если ты согласишься...

— Не в моем вкусе? — я повторил её слова, пока пытался сформулировать собственные. В этот момент она выглядела такой жалкой, что я радовался её красоте больше, чем когда-либо.