Енисеев не получил ни от кого ответа. Народ, как в «Борисе Годунове» у Пушкина, безмолвствовал и на бичующего его витию старательно не глядел. Только стоявшая впереди Енисеева бабка спросила:

— Уважаемый, так вы возьмете мне две пачки сахару или нет?

Дело не в том, сбываются или нет предсказания, а в том, могут ли люди ими воспользоваться. Пока еще это никому не удавалось. Предсказаниям либо верили, либо не верили, но ничего не предпринимали, чтобы изменить судьбу, и убеждались в справедливости пророчества, когда оно становилось необратимым фактом. Те же, кто верил и пытался не допустить предначертания, делали это так, что лишь приближали его свершение. Так повелось со времен царя Эдипа. Борясь против рока, он лишь быстрее способствовал его наступлению. Что из того, что Нострадамус умел предвидеть будущее? Оно наступило, и никто не смог помешать этому.

Стало быть, не имеет никакого значения, предсказано будущее или нет? Но мы отлично знаем, что люди не потеряли интерес к прорицаниям. Им почему-то важно не только то, что напророчено о будущем, но и то, что было напророчено в прошлом. Вероятно, если судьба человека предопределена, то сообщение об этом говорит о некой доступности предопределения, а стало быть, о возможности его корректировки. Страшна неумолимость, полнейшая закрытость предначертания. Кто-то свыше знает о твоем жизненном пути всё, а ты не знаешь ничего. Невыносимо!

Итак, люди по-прежнему нуждаются в прорицателях, чем активно пользуются жулики, называющие себя астрологами, хиромантами и предсказателями судьбы. Это паразиты, дискредитирующие сам феномен пророчества. Нам пытаются доказать, что он связан со сверхъестественными способностями человека, а они здесь вовсе ни при чем. Ничего сверхъестественного просто так, за здорово живешь, не бывает. Пророчества без морали — цирк, не более того. Пророчества — это действенная сторона морали. Иеремию иудеи били не за пророчества как таковые, а за заложенную в них мораль. Он не мог изменить ход событий, но он довел до сведения людей причину их несчастий.

Судьба человека темна и трагична, если он не слышит голоса совести. Если же он слышит его, то она может быть трагична, но вовсе не темна. Предопределение есть форма судьбы, но не ее содержание. Содержание людям помогают узнать пророки, и они же помогают людям связать их отдельные судьбы в общую судьбу — племени, народа, государства. Осмеянная не раз тяга обывателей к прорицаниям — не предрассудок, а неосознанное стремление обрести снова ту утраченную идеальную форму бытия, когда во главе народа стоит вождь-пророк, а его, в свою очередь, направляет Бог на небесах.

— Сколько занимаюсь гаданием по руке, не припомню, чтобы людей интересовали моральные проблемы, — сказал уличный хиромант, подле которого размышлял вслух Енисеев. — Их интересует только личное будущее.

— Будущее — чушь. На бытовом уровне люди умеет предвидеть это самое будущее. Но они в подавляющем большинстве не знают смысла и цели жизни и не видят связи между моралью и судьбой. Поэтому они нуждаются в пророках, а за неимением таковых обращаются к жуликам-предсказателям.

Хиромант оскорбился или сделал вид, что чувствует себя оскорбленным. Это был худой смуглый мужчина средних лет, похожий на грека или грузина, но говоривший по-русски довольно чисто.

— Если предсказать будущее так просто, как вы говорите, то предскажите мое, — предложил он. — Хотя бы ближайшее.

— И мое, — сказал краснолицый мужчина с банкой пива в руке, стоявший у столика уличного предсказателя и слушавший разговор Енисеева и хироманта.

— А, вы мне предлагаете роль Воланда, — оживился Енисеев. — Хорошо. Вы, мужчина, в ближайшем будущем допьете свое пиво, и не исключено, что возьмете еще баночку. А вас, господин хиромант, ожидают неприятности с милицией, коей, видимо, вы не заплатили положенную мзду.

И тут же, как по заказу, за спиной хироманта вырос милиционер.

— Гражданин! Ваши документики!

Потрясенный хиромант разинул рот.

— Ничего сверхъестественного, — снисходительно объяснил Енисеев. — Я видел, как он подходит к вам сзади. На какие-то секунды Господь позволил мне узнать больше о вашем ближайшем будущем, чем это знаете вы, предсказатель судьбы. Но я в данном случае сыграл ту же роль шарлатана, какую играете вы.

— А, пророк! — узнал его мент. — Ты что — устраняешь конкурентов? Учти, будешь пророчествовать за деньги, я тебя тоже оштрафую. Гражданин, следуйте за мной, — приказал он хироманту.

Тот покорно сложил свой столик и поплелся за ментом.

— Может, по пиву? — предложил осклабившийся краснолицый.

— Нет, пиво пейте один, как предсказано, — отказался Енисеев. — Не стоит играть с судьбой.

Енисеев сидел в приемной заместителя председателя Государственной думы. Он вышел к Енисееву сразу, как тот пришел, но сказал:

— Ко мне приехали две делегации — с Урала и Украины, и я должен их принять. Не думаю, что это будет долго. Вам придется немного подождать. Как только мы закончим, я — полностью в вашем распоряжении.

Гостей вице-спикер принимал часа три. Енисеев от нечего делать смотрел трансляцию пленарного заседания Думы. Кресло вице-спикера в президиуме пустовало. Когда объявили перерыв, он выглянул в дверь и сказал секретарше:

— Заберите, пожалуйста, из зала заседаний папку с моими бумагами.

Заместитель председателя Госдумы был нестарым, цветущим человеком с вкрадчивой улыбкой. Он возглавлял политическую партию и готовился к выборам. Газета, в которой сотрудничал не знавший, куда приткнуться со своим филологическим образованием Енисеев, послала его взять у вице-спикера интервью. Это был оплаченный из избирательного фонда материал, поэтому, видимо, политик не боялся, что Енисееву надоест ждать.

Наконец он позвал его в кабинет. Но на плечах Енисеева вошел какой-то партийный активист и объявил вице-спикеру, что два человека, включенных в их избирательный список, подали заявление о выходе из него. Политик думал недолго.

— Передайте им, что это не они выходят из списка, а я их изгоняю — с позором, — тоном цезаря объявил он.

Вице-спикер был популярен — прежде всего в оппозиционной патриотической среде, и мог себе позволить не переживать из-за каких-то двух ренегатов. Активист, неопределенно усмехнувшись, исчез, и дальше дело пошло быстро. Политик неглупо, уверенно, аргументированно отвечал на вопросы Енисеева, говоря, главным образом, о первых шагах своей партии в случае успеха на выборах. В самом же успехе он нисколько не сомневался. Вице-спикер славился красноречием, остротой постановки вопросов и политической непотопляемостью. В его карьере наступил период, когда ему стало тесно в рамках избирательных объединений и блоков, и он решил идти со своей партией на выборы самостоятельно. Поскольку лично политик еще не проиграл ни одних выборов и был фигурой, как говорят, харизматической, то считалось, что он, по примеру Жириновского, послужит для своей партии хорошим локомотивом и вытянет ее в Думу.

Енисеев в принципе думал так же, но кое-что насторожило его еще до того, как он начал разговаривать с вице-спикером. Дело было даже не в двух ренегатах, в последний момент покинувших корабль партии вице-спикера, — такое происходило сплошь и рядом даже в больших думских партиях, если невысокое место в списке не гарантировало кандидатам попадания в Думу. Еще уславливаясь о встрече с политиком, Енисеев попросил, чтобы его помощники подготовили необходимые материалы — программу, фотографии, эмблему партии. Утром, зайдя в секретариат вице-спикера, Енисеев ничего этого не получил. Худой очкастый глава секретариата, похожий на молодого Суслова, лишь беспомощно рылся в гигантской, доходившей почти до потолка стопке бумаг на подоконнике. Вероятно, Шерлок Холмс смог бы определить возраст этих бумаг по цвету их слоев: внизу они были грязновато-желтые, а по мере возрастания стопы постепенно светлели. Но и без Шерлока Холмса было ясно, что такой плавный переход из одного оттенка желтого в другой мог быть достигнут лишь в том случае, если бумагами на подоконнике никогда не пользовались. Енисеев понял, что искать здесь что-либо бесполезно. Поэтому он попросил вице-спикера дать своему секретариату прямое указание найти материалы, пока он дожидается приема.