Итак, назовем основные мотивы любого современного присутствия на Кавказе.
Первый. Кавказ, в особенности линия Грузии-Азербайджана, может служить путем из Каспия в Черное море. Проще говоря, мостом из Средней Азии в Европу, минующем Россию. Помимо этого, есть еще одно транзитное направление - на север. Это пути по черноморскому побережью (Турция-Аджария-Грузия-Абхазия, а далее в Россию или Черным морем до Украины) и по каспийскому (Иран-Азербайджан-Дагестан, далее в Россию).
Второй. Кавказ является наиболее разработанной экспериментальной базой для проведения ограниченных опытов по столкновению различных форм мусульсманской идеологии. Проще говоря, конфликт между фундаменталистским исламом (Иран, Саудовская Аравия, шииты и ваххабиты вообще) и светским (Турция, Египет, Кувейт, Сирия), здесь может быть локализован и испытан.
Третий. Кавказ есть консервированная форма множества межнациональных конфликтов, могущих спровоцировать этническо-социальный кризис не только на юге России, но и в ее поволжско-уральских территориях.
Кажется, этого должно быть достаточно для включения Кавказа в сферу интересов любой крупной современной державы. Что, собственно говоря, и происходит.
А значение Грузии в Кавказском регионе, безусловно, можно считать едва ли не определяющим. И самое важное здесь - грузинские черноморские порты. Ведь именно через Грузию идет единственный транзитный путь из Каспия в Черное море. Ценность этого транзита очевидна не только для Армении и Азербайджана, но также для Казахстана и Туркмении. Кавказский маршурут среднеазиатской нефти и газа мало того, что обеспечивает определенную независимость закаспийских республик от российских трубопроводов и российской политики, но - в условном идеале - может оказаться и экономически более выгодным. Другое дело, что до этого идеала сейчас очень и очень далеко, но большая политика сродни фьючерсной бирже, и всерьез рассматривает обстоятельства, которые могут и не произойти.
Идея "большой каспийской нефти" ничуть не менее полезна, с точки зрения геополитики, чем идея "малого шелкового пути", долгое время державшая Россию на Кавказе. По самым скромным оценкам, развивать легенду о каспийской нефти можно будет еще лет пятнадцать - если постепенно отказываясь от сейчас уже малоперспективной азербайджанской нефти, включать в последующую разработку туркменскую и казахстанскую. Во всяком случае, здравомыслящий игрок, обладающий изрядным запасом сил и средств, никогда бы не отказался от такой возможности. Тем более, имея в виду перспективу существенного усиления влияния на Иран за счет общей экспансии в каспийский регион. Результатом этого влияния может быть хотя бы и раздел Ирана, аналогичный иракскому.
Общая длительность этого сценария может составить еще лет пятьдесят, особенно если присоединить к сюжету всю пост-советскую Среднюю Азию, Афганистан и Пакистан, которые, почти автоматически, тянут за собой Индию и Китай. Поэтому потенциальные геополитические резервы Кавказа несопоставимо больше каспийских запасов нефти. Грузия, равно как Армения и другие кавказские образования, обречены быть фишками в этой игре.
Кроме того, Грузия вместе с остальным Кавказом, в самом ближайшем будущем могут стать, и, кажется, уже становится, ареной борьбы между радикальными и либеральными мусульманскими течениями. Это только кажется абстрактной задачей большой мировой политики, но на самом деле, давно уже стало абсолютно реальной проблемой. Усиление влияния Турции на Азербайджан и Грузию, особенно заметное в последние годы, привлекло внимание исламистских арабских кругов, менее всего настроенных отдавать кавказский регион светской Турции. Они прекрасно видят, что традиционная религиозная общность Грузии и Армении сейчас перестала иметь какое-либо значение, особенно потому, что последние двести с лишним лет она подразумевала соучастие России. А поскольку грузины теперь категорически не хотят видеть русских на Кавказе в качестве активной силы, то на место прежней логики "союза единоверцев" предлагается простая геополитическая выгода. Главным принципом объединения Закавказья должно стать объединение вокруг Турции и НАТО.
Девальвация религиозных противоречий выгодна не только светским мусульманским государствам, поэтому уже сейчас арабские страны заявляют о своей готовности активно работать с Грузией и Азербайджаном. В частности, представители финансовых кругов Объединенных Арабских Эмиратов и Саудовской Аравии намерены вложиться в грузинский банковский сектор. А если учесть, что в Грузии и на Кавказе давно пытаются играть Штаты, которые теснейшим образом связаны с саудовским капиталом, то придется признать, что фундаменталистский ислам вторгается в регион не только своим собственным желанием, но и волей игрока N 1 в сегодняшней мировой политике.
Наконец, есть еще одно обстоятельство, которое, кажется, неприлично ставить в один ряд с грандиозными геополитическими сценариями. Но, тем не менее, его оперативное влияние на грузинскую политику ничуть не менее весомо. Через Грузию идет еще один транзит - наркотиков. В каком-то смысле, тема наркотиков стала для грузинской внутренней политики такой же разменной картой, как при советской власти тема коррупции и теневого производства. Оппозиция обвиняла Шеварднадзе в покровительстве наркотрафику, Шеварднадзе обвинял местных князьков и непокорные автономии; после свержения Абашидзе в Батуми был обнаружен подпольный завод по производству наркотиков; абхазские сепаратисты, как известно со слов нынешних грузинских руководителей, держатся за свою автономию только для того, чтобы сохранить морские наркоперевозки; главное грузинское обвинение против бывшего командира российских миротворцев в Южной Осетии генерала Набздорова - предоставление наркоторговцам свободного коридора в Северную Осетию и доля в прибыли. Наконец, недоброжелатели Михаила Саакашвили говорят, что его задача объединения страны на самом деле придумана международной наркомафией, которой нужна стабильная, воссоединенная Грузия для стабильного наркотрафика.
Надо полагать, что, как обычно и бывает в подобных ситуациях, правы все. Даже те, кто не выдвигает никаких обвинений, а спокойно работает. В любом случае, нынешняя грузинская экономика не предполагает возможности забыть о наркотранзите, потому что находится в руинах и самостоятельно отуда не выберется.
У правительства Михаила Саакашвили столько всевозможных проблем, что стиль его политики, чем-то напоминающий стиль игры знаменитого шахматиста Михаила Таля - безоглядное наступление с жертвами, ложными комбинациями и безумной скоростью - наверное, вполне оправдан. Первое, с чем столкнулся Саакашвили - жесточайший дефицит кадров. Те кадровые проблемы, которые испытывал Путин в начале своего правления, и которые породили полумифический феномен "питерских", ни в какое сравнение не идут с проблемами победившей грузинской оппозиции. Например, еще весной этого года, до того как было принято решение звать на министерство экономики Каху Бендукидзе, одной из вероятных кандидатур на этот пост был двадцатишестилетний замминистра. После того, как с министерским креслом вопрос решился, молодого парня бросили затыкать другую кадровую дыру - назначили начальником порта в Поти. Ведь старый хозяин порта категорически воспротивился приватизационным планам Бендукидзе. Да и как можно приватизировать потийский порт, когда он столько лет был главным грузинским портом - Сухуми и Батуми, как известно, не контролировались официальным Тбилиси. Справляться с этим, насквозь коррумпированным и криминальным бизнесом должен теперь человек, едва вышедший из возраста "молодого специалиста".
Впрочем, именно кадровый дефицит вынудил Саакашвили обратиться к представителям грузинской диаспоры. Каха Бендукидзе, нынешний министр иностранных дел республики, Саломе Зурабишвили, грузинка французского происхождения, которая была послом Франции в Тбилиси, группа московских грузин, которые уже вкладывают средства в восстановление пищевой промышленности... Если политическая ситуация нормализуется, то это движение может стать одним из двигателей грузинского возрождения. Впрочем, на примере Армении видно, что помощь диаспоры всех проблем не решает.
