"Цвета Второго Дома, - понял принц, хоть и не застал тех времен, когда такие плащи еще носили в Ардегралетте. - Выходит, кто-то поднимался сюда?"
Он встретил еще несколько подобных туров по пути, и каждый отмеченный алым лоскутом. Расположенные с промежутком в две тысячи шагов, они явно отмечали путь, хотя заблудиться здесь, мягко говоря, затруднительно.
Принц перестал осматривать каждый после пятого - все походили друг на друга, примерно одной высоты и отличались только камнями, из которых сложены. Странным казалось другое: неизвестный летописец ни словом о них не обмолвился. Значит ли это, что Марен не первый, кто решил подняться на Халадесир и повторить описанный путь? Кто-то из Второго Дома Перворожденных, ныне "утраченного"!
Но праотец никогда не упоминал... А знал ли он?..
...Облака легкой мглою окутывали принца с каждым шагом - на удивление, принц почти уложился в череду, описываемою в летописи. "Обессиленная" Богиня, не тревожившая Марена "лютым дыханием", вкупе с опасливо расступающимися хищниками, позволили наверстать упущенное под завалом время.
Дневное Солнце показалось из-за Крайнего Хребта, чьи пики с этой высоты очерчивались лазурью Восходного Моря. Лучи выдернули из мрака далекие горы Стенсваар, которые часто именовали попросту Черными Скалами. А за Черными Скалами полукружной цепью вставало Каменное Ожерелье. Но все они выглядели лишь небольшим оползнем, сошедшим с вершин Призрачных гор, что подобно Южному Пределу пронзали облачное небо на северном Краю Мира.
Глаза принца скользнули вдоль вздыбленных камней северного хребта. Кажущиеся в Мелестане столь далекими, Потерянные Земли лежали, словно у ног: одного взгляда хватало, чтобы окинуть их от горизонта до горизонта. Они не выглядели зловеще, точно такие же поля, леса - ничего пугающего...
"Крепость?.." - нахмурился принц, вглядываясь сквозь туман.
У подножия Стальных гор, там, где гряда устремлялась ввысь и переходила в Призрачные горы, среди окружающей зелени непаханых полей темнел гранит! Впрочем, это могло оказаться и просто нагромождением камней...
К тому же Дневное Солнце, встающее на востоке так подсвечивало облака, что те начинали искриться на расстоянии вытянутой руки, горизонт все больше затягивался дымкой, и взгляд вяз в белесом мареве, упираясь в непроницаемую стену.
На краткое мгновение перед напряженным взором Марена вспыхнули алые очертания. Он увидел стены, усеянные бойницами, крепостные башни, с реющими стягами, и распахнутые настежь ворота, оскаленные остриями поднятой герсы, словно пасть Крылатого Змея - и все это будто нарисованное кровью на саване Истинной Ночи, и так близко, что протяни руку и можно потрогать.
Принц тряхнул головой, зажмурившись на мгновение - глаза неимоверно устали от яркого контраста "крови и пепла", - а когда веки вновь распахнулись, морок пропал.
И лишь все тот же мглистый туман искрился в воздухе.
...Истинная Ночь застала Марена на юго-восточном склоне Халадесир. Дымка облаков в отсутствие света поддавалась взгляду значительно легче. И все же окружающее представало таинственными силуэтами - даже самые смелые хищники затаились до Ночного Восхода, не решаясь тревожить их.
И только Марен двигался все так же уверенно в этой мгле. Снег скрипел под ногами. Ветер едва трепал волосы и полы одежды, но уже не хватал, как прежде, не пытался утащить юношу к краю и столкнуть с обрыва - казалось, Венет успокоилась, смирилась, и лишь чуть поглаживала по голове. Словно признала равного...
Металлический звук в тишине резанул слух, словно нож по стеклу. Скрежет раздался резко и неожиданно и точно так же затих.
Принц настороженно замер, левая рука опустилась к ножнам, готовая отстегнуть, правая - стиснула эфес. Сапфиры вглядывались в подобие тоннеля, образованного между склоном и пропастью нависшей скалой.
Звук повторился, но в этот раз не замер, а превратился в мерное, дробное постукивание. И он единственный заглушал ровное биение сердца, словно сам воздух затаился, не решаясь двинуться и ненароком исказить скрежет.
Марен стоял все так же, не шевелясь, слегка напружинив ноги. Ноздри подрагивали, "прислушиваясь" к запаху, что он почуял некоторое время назад; память силилась нарисовать образ.
Металлический шелест нарастал, становясь все более отчетливым, и походил на скребущую по камням цепь. Снег впереди "забурлил", потревоженный движением.
Из пещеры, вход которой сливался с темнотой под скальным выступом, показался силуэт, одни только размеры которого, могли вселить страх в любого самого смелого хищника, не исключая беров. И он живо напомнил Марену того Зверя, что с таким усердием пыталась нарисовать память. Зверя, которым стал отец!
"Страж!" - всплыло в мыслях принца.
Но как же он походил на Зверя! Те же мускулистые очертания бера смешанные с волчьей сухопаростью. То же массивное строение тела с широкой, выдающейся над животом грудью, двухсуставными задними лапами, и длинными когтистыми передними. Та же морда... Грубо очерченные мускулы "закостенели" на плечах и предплечьях, словно в набитом камнями мешке. Грудь неимоверно распирали проступающие под густой шерстью ребра... Но шерстью - белой, как снег!
Но больше всего отличалась голова. Острые пожелтевшие зубы выдавались из пасти, застыв в вечном оскале. Верхние клыки почти перекрывали нижнюю челюсть, а нижние, в свою очередь, заходили... заходили бы на верхнюю губу, если бы она присутствовала!
Зверь повел носом, поворачиваясь на запах, разинул пасть и издал истошный рев, завидев на тропе одинокого путника; звон цепи, пристегнутой к ошейнику, вплелся в рычащее эхо железным лязгом. А в следующее мгновение мохнатая лапа подхватила ее и рванула на себя; "стальная змея" с возросшей скоростью заскребла камень под снежным покровом, который резко вспучился, стремясь обвить ноги Марена.
Но принц не собирался ждать, когда это произойдет!
Длинным прыжком выходя из сужающегося кольца, он рванулся вперед; меч "вдохнул" ночной прохлады, ножны бесшумно упали, подъяв "белую пыль"; рука поймала лямку соскользнувшего со спины мешка, и, перекатившись через плечо, принц швырнул его в Стража.
И сам бросился следом.
Конечно же, полупустой мешок не мог причинить хоть сколь-нибудь значительного ущерба - Зверь небрежно отмахнулся, как от мухи. Всего лишь отвлекающий маневр, чтобы сократить расстояние. Десяток шагов, что остались - всего мгновение для Перворожденного, всего один взмах ресниц...
Но Страж оказался невероятно проворен!
Цепь взвилась, словно хлыст, и стальные звенья - каждое с ладонь юноши - "вынырнули" из "белой пены" и ударили принца в грудь. Перворожденный всем телом прочувствовал, как со скрипом вмялась кожа жилета, выбивая из груди дыхание, и как легкие сдавило хрустнувшими ребрами. В хребет впились тысячи стрел, пронзая болью сам разум...
И ярость хлынула через край, окутав мир туманом, в котором пульсировало чужое сердце; рывок Марена ничуть не замедлился.
Шаг, другой... Сапфировые глаза полыхали холодным огнем в непроглядной тьме, цепко впившись в налитые Голодом глаза Зверя. Шерстяная рубаха вздулась на предплечьях принца, растянув вязь. Шнуровка жилета напряглась, едва не разрываемая взбухшими мышцами; дубленая кожа нагрудника протяжно "застонала", распираемая грудью.
Ветры замерли, услужливо расступаясь, словно Венет отозвала их, любопытно наблюдая за стремительным, как молния, рывком Перворожденного. Призрачный свет Ночного Солнца упал на молодое лицо, блеснул на молочно-белых клыках, на "морозном узоре" "клостенхемском" клинка...
Кровь стучала в висках с грохотом кузнечного молота, сердце толкало ее, и этот напор едва не разрывал жилы. Воздух сгустился, стал вязким, и каждый шаг - такой молниеносный со стороны - давался ценой неимоверных усилий, словно те самые Бесплотные впились в одежду липкими пальцами и тянули назад...
