А он опять требует меч…
— Твой меч забрали враги, если только ты сам не потерял его в стычке, — спокойно пояснил Учитель. Митра вздохнул и откинулся на подушку, которую мы подложили ему под голову.
— Я его даже из ножен не успел вытащить, — процедил он сквозь зубы.
Мне показалось, что в уголках его глаз блеснули слезы. И тут вдруг я понял, что он едва сдерживается, чтобы не заплакать от слабости, боли в ранах и безысходной тоски. Я мысленно посочувствовал ему, хоть и не испытывал симпатии.
— Ты не готов к возвращению, — тихо сказал Учитель кшатрию, — побудь пока в нашем мире.
— А что у вас еще и свой мир есть? Эта пещера или та пальма у входа, которой вы по утрам молитесь?
Наверное, этот парень видел, как я совершал обряд почитания деревьев у тропы, ведущей в наш ашрам. Видел, но ничего по своей кшатрийской тупости не постиг! Вознегодовав, я начал придумывать резкий ответ, но Учитель только улыбнулся уголками губ, мягко налагая свою волю, как теплую руку на плечо. Я сразу расслабился. Прозревшие сердца были связаны тончайшими нитями, невидимыми для кшатрия. Мое преимущество стало очевидным для меня самого. Наделив молодого война мускулами и гордостью, судьба лишила его способности воспринимать мир. Митра не мог прозреть даже сущность деревьев, почти пробудившихся к разуму от долгого соседства с ашрамом. Поэтому я подготовил более снисходительный ответ:
— В мире действует больше сил и разума, чем ты себе представляешь. Никому не зазорно чтить их в любом обличии.
— Что? Чтить деревья? Так, это ж, все остальное придется забросить. Их же в лесу не перечесть! — то ли недоуменно, то ли негодующе сказал Митра, обращаясь не ко мне, а к Учителю.
— Ну зачем же — все деревья? — добродушно ответил риши, сегодня особенно склонный к долгим беседам. Мне бы он посоветовал самому найти ответ на нелепый вопрос, а к этому — новому — проявлял непонятную мне благосклонность. — Не обязательно ходить от дерева к дереву, чтобы постичь его сущность. У деревьев одна сущность, одна у гор, у рек, зверей и птиц. Все вокруг тебя, да и ты сам — лишь формы, в которые облеклась Вселенская душа.
— Бог, что ли, Шива? — наморщил лоб кшатрий.
— У вас его называют Шивой, но представь себе, что это просто океан, а мы все-рыбы в этом океане и через него мы все соединены, и он — в нас, а мы — в нем… Воздавай почести рекам и деревьям, поверь, что есть божественная искра в каждом человеке, например, в нас с Муни, так ты почтишь и самого Шиву. Служи людям и это обрадует твоего бога больше, чем приношение меда и масла в храме.
Митра покосился на меня и, очевидно, не обнаружив особого сходства с Шивой, недоверчиво хмыкнул. Впрочем, и я в тот момент не видел в нем частицы божественной сущности, хоть и очень старался.
— Ты, когда лежал в кустах, звал нас на помощь? — неожиданно спросил риши.
— Нет, я впервые вас увидел здесь, в пещере… увидел и подумал, что я уже в подземном царстве. — Мы похожи на ракшасов? — не очень любезно поинтересовался я.
— Да нет, я просто не переношу эти каменные своды. Ваша пещера наполнена смятением, тоской и болью…
— Пещера чиста — сказал риши, наполнено твое сознание.
— Может, старик, ты и прав… А чего мне радоваться? После того, что мы учинили в деревне, меня ждут жуткие плоды кармы. Наверное, в следующей жизни будут одни муки и унижения… Воплощусь каким-нибудь зачуханным вайшьей и буду прислуживать. (Это он так себя унижал!)
— Карма создается человеком, — заметил я.
— Ничего подобного! — почти огрызнулся Митра. — Сам посуди: нападая на беззащитных крестьян, я нарушал запрет убивать безоружных. Отказавшись — изменил своему господину, нарушил клятву верности, предал товарищей. Ну вот, и созрели быстренько плоды кармы, ведь кшатрии не прощают измены… Далеко уйти мне не дали. Мои бывшие товарищи, посланные вдогонку, рубили меня с остервенением…
— … Порожденным нечистой совестью, — добавил риши. — Они знали, что губят свою карму и ненавидели тебя, себя, раджу, да вообще весь мир. Будь они поспокойнее, ничто бы не помешало им довести дело до конца.
— И лучше бы я погиб! Смерть в бою не так страшна, как эта нескончаемая пытка позором. Я предал дхарму кшатрия, изменил своему долгу… (А ведь только что стенал, что погубил карму убийством!)
Учитель покачал головой:
— Это твой раджа нарушил дхарму властелина. В народе верят, что от царя исходит священная сила, оберегающая государство от бед и воин. Эта же сила изливается на поле боя и ведет доблестных воинов к победе. Но раджа, обративший свою силу во зло против подданных, не может почитаться ими. Твое сердце отвратилось от него раньше, чем разум, но именно это спасло тебя не только от смерти, но и от кровавого следа пролитой невинной крови, который протянулся бы за тобой из воплощения в воплощение…
Учитель не успел договорить. Под горой раздались крики, послышалось бряцание оружия. Я выскочил на каменный карниз и, посмотрев вниз, увидел отряд всадников с длинными копьями, на которых ветер трепал пыльные флажки. Впереди отряда на могучем коне сидел, задрав голову, человек в роскошных одеждах и блестящем шлеме. Я услышал, как за мной скорее выдохнул, чем сказал Митра:
— Это же сам раджа… А я безоружен.
— Что вам надо? — крикнул я всадникам.
— Мне надо моего слугу, заслуживающего смерти, — ответил пышно разодетый всадник.
И тогда из пещеры вышел Учитель. Прищурившись, он мгновение смотрел на раджу, словно оценивал его силы, а потом сказал:
— Взойди к нам.
И, о чудо, воин бросил поводья своим телохранителям и, спустившись с коня, неспешно стал подниматься ко входу в ашрам.
Они встретились на каменном карнизе: риши в простой серой накидке, ниспадающей с плеч до обутых в сандалии ног, и повелитель в пурпурном плаще с вычурной золотой застежкой и золоченом шлеме с огромным изумрудом над сурово сведенными бровями. На бронзовых латах сияли символы власти, самоцветами был украшен его пояс и рукоять длинного меча. Даже короткая белая юбка всадника была расшита золотыми нитями. Держался он надменно и властно.
— Отдай мне моего слугу, — вновь сказал раджа, встав, широко расставив ноги, напротив Учителя.
— Вашего слуги больше нет, — ответил риши, — вы его убили. Теперь есть мой ученик, но дваждырожденные учеников не отдают.
Раджа грозно сдвинул брови, и его лицо словно опалило гневом:
— Здесь повелеваю я.
Признаться, мне стало жутко в этот момент, глядя на могучего воина в сияющих латах, но по-прежнему спокойно стоял перед ним Учитель, смиренно сложив руки на посохе. Лишь ярче вспыхнули глаза угрожающим тайным огнем. Я впервые видел отблеск гнева на лице дваждырожденного и устрашился. В деревне риши просто поглядел на кшатрия, и тот лишился жизни. Этот рассказ брата Нанди я хорошо помнил. Думаю, что и радже об этом чуде уже поведали. Поэтому он держался крайне осторожно.
— Мы, повелители полей брахмы, — громко и внятно сказал риши, — не подчиняемся никому. Наша сила проникает всюду, и ни щитом, ни молитвой не спасешься от нее. Приведи хоть тысячи воинов под стены ашрама, и все равно от невидимой стрелы падешь именно ты.
Могу поклясться, что на лицах воинов, окружающих раджу, я ясно увидел облегчение. Думаю, что они до этого опасались, как бы раджа не захотел испытать способности риши на ком-нибудь из них.
Зато сам раджа перестал спесиво кривить рот, а посмотрел прямо в глаза риши с некоторым недоумением. Но гордость еще могла толкнуть его на безумный шаг. Я буквально увидел, на какой тонкой нити висят наши жизни.
Учитель улыбнулся одними глазами и жестом руки пригласил раджу сесть на циновку, которую торопливо вынес один из слуг ашрама.
— Оставьте нам жизнь, о повелитель людей, — неожиданно смиренно сказал Учитель.
И раджа сразу овладел собой. К нему вернулась уверенность, а заодно и благодушное настроение. Это я тоже ощутил так же ясно, как перемену ветра. Он уселся на циновку, скрестив ноги, и кивнул головой.
